Адаптер - Борис Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лиз кивнула черепу и усмехнулась. Чтобы они не делали с ее генетическим материалом, она пропустила очередную сдачу. Это не было больно или унизительно, Лиз не могла подобрать слова, чтобы определить то чувство пустоты, замешанной со злостью и отчаяньем, которое накрывало ее после входа в стерильный бледно-голубой кабинет. Гинеколог, такой же бесполый, лишенный гендера человек, доброжелательно улыбался ей. Он делал все быстро, осматривал вежливо, рассказывая смешные истории или новости, и Лиз смеялась вместе с ним. Благодаря ему что-то втискивалось в эту злую пустоту, и ей было не так тяжело, а через несколько дней она обо всем забывала. Пускай медработник был и бесполый, такой же, как и остальные отекший и бесформенный, добрый и вежливый, но не робот, Лиз знала, что он родился мужчиной. Она боялась спросить, жалеет ли он об этом, пока несколько лет назад он, сделав все быстрее, чем обычно, не показал ей фотографии своих детей, учившихся в университетах второго круга. И она поняла, что он не жалеет. Она увидела это в его счастливых глазах, в крупных слезах, которые он не успел стереть с лица. Если бы она заявила об этом, он мог бы потерять работу, Лиз знала о правилах и штрафах, ей об этом рассказывал Беджан, приоткрывая занавес реального мира, ненадолго, так, чтобы несильно испугать ее.
Принесли обед, а вместе с ним плотный пакет из плетенного пластика и тяжелый молоток с деревянной ручкой. Лиз видела такие только в музее, и в этом архаичном здании нашлось такое оружие. Раньше его называли инструментом, но Лиз, взяв в левую руку молоток и ощутив его тяжелую мощь, поняла, какое это страшное оружие. Она оставит его себе, как напоминание о добровольном заточении здесь.
Справившись с обедом, она заказывала двойное второе и два десерта, Лиз убрала со стола. Поднос с тарелками она вынесла за дверь, поставив у стены. Вернувшись, она некоторое время вертела череп в руках, трогала пальцем пулевое отверстие, обломанные зубы, и улыбалась. Положив череп в пакет и крепко завязав, Лиз прошлась по комнате, выстукивая левой ногой пол. Ей понравился кусок пола у окна. Здесь не было плитки, не то забыли положить, не то ремонтировали и не доделали. Она положила на этот кусочек бетона пакет с черепом, прицелилась, и одним точным и сильным движением расколола его молотком. Лиз отпрыгнула назад, не ожидая от себя такой силы и решимости. Глухой каркающий смех вырвался из сжатых губ, тень безжалостной игривой улыбки скользнула по лицу. Присев на корточки, она методично, не растрачивая сил зря, словно она это делала не в первый раз, дробила осколки черепа в пыль.
8. Допрос № 2
Кот появился внезапно из облака белого дыма. Лиз рассмеялась, наблюдая за недовольной мордой виртуального следователя, чихавшего и ворчавшего. Начало было положено хорошее, Лиз расслабилась и была готова к разговору. Зеленый глаз кота одобрительно подмигнул, в остальном кот был сама серьезность. Он деловито раскладывал письменный набор, приглаживал чуть скрученные листы нежно-голубой бумаги, покашливая и морщась от белого дыма, все еще висевшего в воздухе. Лиз показалось, что откуда-то потянуло жженой бумагой, запах неизвестный большинству жителей первого круга. Не все мысли и вопросы, которые Лиз доверяла клочкам бумаги, становились крохотными цветами или листиками. В ее комнате был небольшой алтарь, так назвал его Беджан, увидев в первый раз, когда она впустила его к себе. Она так боялась, что он захочет получить положенное, и сильно удивилась и обрадовалась, когда Беджан ни словом, ни жестом или взглядом не посмел намекнуть ей об этом.
Алтарь она сделала сама из толстой глиняной миски, которую она поставила на подоконник. Позже Беджан принесет для нее выкованную из черной стали подставку в виде ветвей, сплетающихся в странную и немного жуткую фигуру, образуя круг на самом верху, куда как влитая вошла ее чаша. Жгла она редко, когда все спали, выкрутив вытяжной вентилятор до максимума, чтобы датчики дыма не сработали. Пламя завораживало ее, как оно вгрызалось в нежную плоть обрывка, как оно пожирало навсегда ее мысли, страхи и вопросы, на которые никто не смог бы ответить.
Кот внимательно посмотрел на Лиз и поправил стопку листов. Вытащив один из середины, он водрузил на стопку пресс-папье и придирчиво стал рассматривать гусиное перо. Было ли оно на самом деле гусиным или срисовано с другой птицы, Лиз так и не поняла, потратив один день на справочники и энциклопедии о животных. Она запуталась, все перья перемешались в голове, поэтому она называла его гусиным — пришло первым в голову и никак не хотело оттуда уходить. Она долго размышляла о том, где могла слышать это выражение или видеть такое перо, и не могла вспомнить. Сначала Лиз решила, что во всем виноват блок в ее голове, мешавший не только думать, но и пытаться вспомнить. И неважно что, голова болела от любых воспоминаний о школе, о прочитанных книгах или любимых деревьях. В какой-то момент Лиз ощутила, что ничего в себя не вмещает, что в ней ничего нет — сплошная и вязкая пустота, которую она с настойчивостью глупого ребенка пытается растревожить грязной палкой. Все говорило в ней, советовало, шептало и требовало от нее забыть, перестать мучить себя, забыться в блаженном неведенье, таком сладком и манящим, обещающим земной рай. В краткой справке, подготовленной котом, Лиз ассоциировала программу и следственных роботов с черным котом, было указание на «эффект сладостности забвения». Это была встроенная в нее защита психики и тела от информации. Больше ничего не было, одна строка и скупое слово «информация», не дающее ничего, кроме разочарования.
Она оглядела свою пижаму, выданную горничной, с удовольствием отметив, что она точно в тон с бумагой, на которой кот красивым почерком выводит безликие слова и предложения, складывающиеся в безразличный текст бюрократического формуляра.
— Вы хорошо справляетесь. Я предполагал, что будет хуже. Простите, но робот не умеет делать хороших комплиментов, — кот улыбнулся и слегка склонил голову, игриво щекоча себе за ухом.
Лиз протянула к нему руки, желая потрогать и, если разрешит, погладить. Руки застыли на столе, поняв раньше нее, что голограмму трогать не получится, и лучше не разрушать искусственный, но такой
