ГРАС. Компиляция. Книги 1-8 - Никита Велиханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понятно, — кивнул старик.
— То есть, конечно, я понимаю, что взрыв был, космическая каменная пыль в торфе сохранилась — но это мог быть и кометоид. Алмазные вкрапления даже есть. Что-нибудь ещё осталось?
— Вообще-то следов много. Ты об этом знаешь. Но следы, как ты говоришь, ведут мысли в разные стороны.
— Вот именно. Что-то ещё есть в тайге, что бы я мог увидеть и доказать, что ты не сам придумал эту сказку?
— Есть, —спокойно сказал старый шаман.
— Что?
— Есть Сын Тайги.
Майор удивленно посмотрел на Михайлу Потаповича. Он ожидал чего угодно, но не этого.
— Погоди, ты хочешь сказать, что этот мифический персонаж... — Борисов оборвал себя. Он испытывал такое же чувство, как если бы ему сказали, что тут рядом, по соседству, живет Баба Яга. С другой стороны, ведь сам напросился. Кой черт тебя дернул за язык? Повернись, избушка, к лесу задом, ко мне передом... А избушка возьми, да и повернись...
— Потапыч, мы ведь говорим о событиях самого начала века, — майор произнес это так, словно сам в это не верил. —Ты ведь родился в тысяча девятьсот тридцатом?
— Приблизительно, — кивнул шаман. —Тогда паспортов не выдавали, рождение не сразу записывали.
— А Сын Тайги был уже в тысяча девятьсот восьмом мудрым шаманом? Сколько же ему лет было тогда? И сколько должно быть сейчас?
— Я же говорю, —засмеялся вдруг старик, — оцень мудрый шаман.
— Так. Допустим. И его можно увидеть?
— Пока не знаю, —Михайла Потапович размышлял, словно высчитывая что-то про себя. — Послезавтра буду знать. Надо спросить его самого, захоцет ли он, чтобы вы его видели. Без разрешения его видеть нельзя.
— Понятно. Но мы же сегодня уходим.
— Когда буду знать, я за вами Лёню пришлю. Если только можно будет вам к Сыну Тайги пойти. Вы идете летающую тарелку искать? Идите... Я всё узнаю и племяннику скажу. Придет Лёня — знацит, можно идти. Он доведет вас до иргиса... До тропы Кулика, а там я Вас встрецю и дальше поведу. Потому цто где живет Сын Тайги, даже Лене нельзя знать.
"Уровень секретности прямо как у нас.", — мысленно усмехнулся майор.
— А если Лёня не придет, знацит нельзя вам туда идти, —развел руками Михайла Потапович.
—- Я сам не знаю, где я буду послезавтра. Как же Лёня нас найдет? — недоверчиво спросил Борисов.
— Он найдет, —уверенно сказал старик.
На том и порешили. К обеду иргис, как называли эвенки тропу, просох, и "геологи", попрощавшись с гостеприимными хозяевами, отправились обратно.
"Всё это хорошо", — думал Борисов, с удовольствием вдыхая настоянный на запахе хвои воздух. "Всё это хорошо: "Горец", Кащей Бессмертный, завещание Макропулоса и тэпэ. Пока нечто подобное не обнаруживается рядом с тобой. Словно шёл-шёл вот так, лесной тропой, и кусты закрывали от тебя все, что творится вокруг. А шагнул вот так, в сторону, а там в зарослях... ну пусть не Баба Яга, а, скажем, для разнообразия, Соловей-разбойник. Становится не по себе, но есть ли смысл шарахаться обратно и делать вид, что ничего не произошло? А потом всю жизнь уверять себя, как тот бедолага белогвардеец из "Неуловимых мстителей": "Бряхня!" Наверное, есть смысл разобраться все-таки, что за Соловей. Может, просто чучело. Шутка чья-нибудь.
До поселения золотоискателей они добрались только на следующий день. Теперь старателей было уже пятеро. Действительно, не один Серёга, все эти мужики были к общению не расположены. Зная причину, офицеры смотрели на них теперь несколько иными глазами и разговаривали по-другому. Долго задерживаться они здесь не стали, выбрались на знакомую тропу и пошли дальше на север. К вечеру они уже дошли до того места, где несколько дней назад высадились с вертолета. Заночевали на прежнем месте у реки.
***
В целом, Борисов достаточно хорошо владел собой! как и полагается офицеру госбезопасности. Невозможно было, например, по лицу определить его настроение, когда он этого не хотел. Голос также оставался ровным и спокойным. Но люди, знавшие его длительное время, отмечали один верный признак, указывавший на то, что майор пребывает в дурном расположении духа. Раздражаясь, Борисов начинал незаметно для себя тихонько посапывать, добавляя себе сходства с тем животным, по названию которого ему была дана служебная кличка.
Поэтому Ларькин даже мысли не допускал, что майор способен запыхаться от долгой ходьбы с рюкзаком по звериным тропкам, а порой и через заросли. Дыхалка у Борисова была отменной. Поэтому, услышав впереди знакомое "пхх-пхх-пхх", Виталий сразу догадался о его причине. Сегодня Юрий Николаевич был в настроении номер два. Да он этого особенно и не скрывал. Судя по тому, как обложил по матушке докучливого слепня.
Ларькина часто веселило это чисто армейское сочетание в Борисове внутренней дисциплины и невоздержанности в крепких выражениях. Самым забавным было, пожалуй, то, как сквозь эту смесь пробивались остатки знаменитой и неистребимой питерской культуры обращения — Борисов вырос и воспитывался в Ленинграде. Но войны наложили свой жесткий отпечаток на его характер.
Здесь, среди дикой природы, Борисов был больше на месте, чем в своем прокуренном кабинете. Хотя в тайге он бывал не часто, последний раз, по его словам, лет пятнадцать назад. Командировки его в основном проходили в горах да джунглях. Что-то звериное, близкое к природе, просыпалось в нем и ощущалось в каждом движении. Да и Виталий чувствовал себя здесь гораздо свободнее: человеческое общество с его рамками и условностями осталось где-то далеко. Они были уместны здесь, два сильных и ловких двуногих хищника, вполне гармонировали с агрессивно настроенной окружающей средой.
Не будите во мне зверя, особенно зайца, как любит говорить Илюша Большаков. А кстати...
—- Юрий Николаевич; знаете, Ренатика недавно угораздило спросить Большакова, что такое демографический взрыв.
— И что ответил Илья? — отозвался майор. — Сказал, что это, когда использованный презерватив доливают водой, перевязывают ниткой и бросают с балкона.
— По-моему, он сексуальный маньяк, ваш Большаков, — сказал Борисов. —Как твое мнение, доктор?
— Да нет, уж не настолько... — засмеялся капитан.
— Ах да, я и забыл. Вы с Ренатом не лучше, мрачно подвел итог майор.
Однако от Ларькина не укрылось, что, сопеть он всё-таки перестал. Сразу после упоминания о своем "любимом чаде". Они прошли
