Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934) - Александр Зданович

Менее чем через год, в связи с приходом к власти Ю. Пилсудского, руководитель чекистских органов отмечает, что «переворот Пилсудского, как это очевидно для меня сейчас, является выражением националистических сил в Польше, направленных против России… целиком поддержанных Англией»[104]. Ф. Дзержинский делает вывод: все силы следует направить на подготовку к обороне от весьма вероятного и скорого по времени нападения поляков на СССР.

Как главного противника определили Польшу и аналитики Разведывательного управления штаба РККА В многостраничном исследовании «Будущая война», появившемся весной 1928 г., они отмечали, что именно Польша в коалиции с Румынией и при поддержке Франции представляет и будет представлять в ближайшие годы основную угрозу[105].

Рижский мирный договор, подписанный РСФСР и УССР с одной стороны и буржуазно-помещичьей Польшей — с другой, о прекращении войны был подписан 18 марта 1921 года[106].

Новые, во многом случайные границы между советскими республиками и Польшей почти нигде не совпадали с этническим размежеванием. В результате войны к Польше отошла половина Белоруссии и четверть Украины. Линия границы прошла всего в нескольких десятках километров от столицы одной из советских республик — Минска и значительно приблизилась к центру другой — Киеву. Это создавало атмосферу осажденной крепости, постоянной нестабильности и напряженности, угрозы конфликтов со стороны соседа. В результате по обе стороны границы вскоре утвердились соответствующие стереотипы, больше свойственные состоянию войны, чем мирной обстановке. Польский историк З. Залуский в своей книге «Пути к достоверности», опубликованной в Варшаве в 1986 г., отмечал: «Реальные обстоятельства польско-советских отношений в межвоенном двадцатилетии сформировали события 1920 г. Люди, которые разрабатывали и реализовывали политику на протяжении всего межвоенного периода и в Варшаве, и в Москве, — это были люди, сформированные в 1920 г.»[107]. За 1919–1920 гг. около 1,5 млн граждан России, Украины и Белоруссии прошли через бои на Западном фронте с Польшей, лично столкнулись с «панами» и усвоили определенные негативные психологические и политические представления. Среди этих людей был и большой отряд чекистов. Еще со времени боевых действий борьбой с польской разведкой активно занимались будущие руководители Особого и Контрразведывательного отделов ОГПУ А. Артузов и Я. Ольский, начальник Секретно-оперативного управления Е. Евдокимов, начальник Особого отдела Западного фронта И. Апетер и некоторые другие высокопоставленные сотрудники органов госбезопасности. Именно они определяли на протяжении 20-х и начала 30-х годов стратегию и тактику противодействия польскому шпионажу.

Аналогичная «личностная» ситуация сложилась и в польских спецслужбах. Длительное время начальником польской разведки оставался И. Матушевский[108]. В Первую мировую войну он служил в одном из гвардейских полков царской армии, отличился в боях, а с 1918 г. перешел на разведывательную работу в Войско Польское, возглавлял крупную шпионскую организацию в тылу красных войск в районе Минска. Позднее (в 1920 г.) он создал и руководил нелегальной резидентурой на территории Украины.

Польша определялась главным противником не только в секретных документах Штаба РККА и аппарата ВЧК — ОГПУ, но и в средствах массовой информации. На страницах газет и журналов культивировался образ «хищной», «белопанской», «буржуазно-помещичьей» Польши. Она стала символом «агрессивного капиталистического окружения» Страны Советов, воплощением «образа главного врага». В журнале «Военное дело» была, к примеру, напечатана статья бывшего в то время начальником Оперативного управления Полевого штаба РВСР, будущего Маршала Советского Союза Бориса Шапошникова, «проникнутая насквозь духом грубого шовинизма». В этой статье «природное иезуитство ляхов противопоставлялось честному и открытому духу великорусского племени»[109].

Правда, необходимо отметить, что в данном случае Реввоенсовет одернул Б. Шапошникова и даже приостановил издание журнала до полной замены редакции[110].

Кто является главным врагом, обозначало и военно-политическое руководство Советской России, а затем и СССР. Ничем иным нельзя объяснить решение Политбюро ЦК РКП(б) о возвращении М. Тухачевского на должность командующего Западным фронтом в 1922 г. Это можно рассматривать как открыто выраженную советской стороной угрозу начать боевые действия против Польши в случае начала десантных операций врангелевских войск на юге России[111]. Через три года, выступая на 7-м Всебелорусском съезде Советов в Минске, М. Тухачевский, явно с позволения высшего руководства, призвал правительство Белоруссии «поставить в повестку дня вопрос о войне» с Польшей[112].

Специальная «польская» комиссия Политбюро Центрального комитета большевистской партии, рассмотрев вопрос о совещании в Риге представителей генеральных штабов Польши, Латвии и Эстонии, пришла к выводу, что именно Польша, руководимая Францией, проявила наибольшую активность на этом совещании в деле сколачивания «единого антисоветского блока граничащих с СССР на Западе государств…»[113]. Исходя из такой оценки Политбюро на своем заседании 9 апреля 1925 г. признало необходимым «максимальное усиление боевой и мобилизационной готовности Красной армии, а также принятие мер по усилению охраны границ»[114].

Готовность Польши пойти на военное вмешательство во внутренние дела СССР подчеркивалась в постановлении Политбюро от 15 марта 1930 г. «Об Украине и Белоруссии»[115].

Как на самого реального врага указывали на Польшу и чекистские руководители во многих предназначенных для неукоснительного исполнения на местах приказах и циркулярах. К примеру, в ноябре 1932 г. Особый отдел ОГПУ разослал в территориальные органы и аппараты военной контрразведки указание «Об усилении борьбы со шпионско-диверсионной деятельностью 2-го отдела Польского главштаба»[116]. В документе отмечалось, что резко активизировалась работа польской разведки, проведена ее реорганизация. Этот факт расценивался в разрезе реальной подготовки к вооруженным действиям.

Таким образом, можно констатировать факт оценки Польши, ее армии и разведывательной службы в качестве реального главного противника, представляющего серьезную угрозу безопасности страны и ее вооруженным силам. Такого взгляда придерживались члены высшего исполнительного органа большевистской партии — Политбюро ЦК, военные лидеры и руководители советских органов госбезопасности. Эта оценка практически не менялась на протяжении 20-х — начала 30-х годов.

С другой стороны, новейшая историография, материалы доступных ныне архивных фондов как у нас в стране, так и за рубежом свидетельствуют о том, что Польша не готовилась к наступательной войне с Советским Союзом. Однако, опасаясь удара с советской стороны и вероятной поддержки его действиями германских войск, настойчиво совершенствовала свои вооруженные силы и специальные службы, тратила огромные финансовые средства на оснащение их новыми видами техники и вооружения, обращала серьезное внимание на разведывательно-подрывную деятельность в СССР, оценивая его как своего главного вероятного противника.

На протяжении всего рассматриваемого периода польское руководство стремилось проводить политику «равного удаления» от Москвы и Берлина и приближалось несколько то к одной, то к другой стороне в зависимости от обострения обстановки на восточной или западной границе.

Чтобы вовремя определить «критическую точку» напряжения во взаимоотношениях с СССР и Германией, польское правительство стремилось иметь как можно больше реальной политической, военной и экономической информации, направляя острие своих спецслужб на советскую армию и флот, оборонную промышленность и транспорт.

В лице польской спецслужбы органы госбезопасности столкнулись с серьезной силой, имевшей более продолжительную историю своего существования, чем ВЧК — ОГПУ. И если отечественные аппараты разведки и контрразведки опирались на идеологический фактор, притягательность идей равенства и справедливости, классовой солидарности, то поляки базировались прежде всего на националистических настроениях населения, беря в расчет и поляков, проживающих в Советском Союзе, и основывались на весьма распространенной в то время ненависти к русским, порожденной политикой царских властей, которую продолжили большевики. Достаточно вспомнить тот факт, что, перейдя в 1920 г. этническую границу Польши, Красная армия ощутила на себе мобилизацию сил всего польского общества перед лицом не столько революционной, сколько русской опасности для недавно освободившегося от «русского гнета» государства[117].