Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник) - Валентин Катаев

В это время в приемной с грохотом упало кресло.

– Начинается… – пролепетал директор.

В приемной с грохотом полетело второе кресло.

– Японская гиена! – послышался из-за двери визгливый китайский голос.

– Китайская собака! – зарычал в ответ японский голос.

– Я тебя сейчас стрелять буду!

– Я тебе сейчас голову оторву!

Директор вцепился в рукав секретаря.

– Отойдите от двери. Ложитесь на пол… Сейчас будет стрельба. Они вдребезги разнесут приемную… Послал бог секретаря болвана!..

Директор и секретарь легли на пол и прижались к паркету.

– Бегите за полицией, – прошептал директор.

– Бегите сами, – прошептал секретарь.

В приемной щелкнули курки.

– Вытащили маузеры… – прошептал директор.

– Начинается! – шепотом заплакал секретарь.

В приемной воцарилась гробовая тишина, и раздался ледяной японский голос:

– Молись, китаеза!

– Молись, японская… г… гейша!.

– Что же ты не молишься?

– А ты чего не молишься?

– Эх ты, обезьяна! Патроны на тебя жалко тратить, а то бы я давно прострелил твой дурацкий лоб.

– Сам осел.

– От такового слышу.

– Может быть, мне тоже, гадина, на тебя жалко патроны тратить.

– Еще бы не жаль! Небось каждый патрон денег стоит.

– А что же ты думаешь, они у нас даром, на деревьях растут? Н-да-с. Нынче патроны кусаются.

– Между прочим, извините за нескромный вопрос, почем за патрончики платите?

– По двадцать центов штука. А вы?

– Мы тоже по двадцать.

– Ужасная дороговизна!

– Уж и не говорите!

– Прямо не знаю, что и делать, хоть совсем не воюй. Одно разорение, верите ли.

– Золотые слова.

– Простите за нескромный вопрос: где товар берете?

– Да здесь и беру. А вы?

– Представьте, и я здесь.

– Черпаем, так сказать, из одного источника, хе-хе!

– Прямо грабеж среди бела дня!

– Золотые слова. Форменный грабеж.

– И не говорите!

– Что же вы стоите? Прошу вас, садитесь.

– Да и вы тоже… стоите… почему-то…

– Простите, не имею чести…

– Генерал Бей Ву-хо. А вы-с?

– Генерал Ки-Ки-мора.

– Так вы говорите, двадцать центов за штуку?

– Двадцать.

– Вот и воюй… хе-хе!

– Послушайте, как вы думаете, а что, если, так сказать, в организованном порядке…

– Представьте себе, у меня такая же мысль…

– А вы придвигайтесь к столу…

– А вы пистолетик… того…

– Пистолетик мы спрячем… Зачем же нам пистолетик? Мы сейчас… хе-хе… вместо пистолетика лучше автоматическую ручку… У вас случайно листика бумажки не найдется?

– Листика бумажки? Всегда! Извольте-с.

В приемной снова наступила тишина, нарушаемая изредка шепотом.

– Экие ведь разбойники… Да ведь этак скоро и воевать порядочным людям невозможно будет.

– Пишите, пишите…

– Джон, – прошептал директор, – там что-то творится странное, пойдите узнайте…

Секретарь осторожно пробрался в приемную и через минуту вернулся обратно, бледный, дрожащий, покрытый холодным потом. Его глаза остекленели.

– Перегрызли друг другу горло? – шепотом спросил директор.

– Хуже.

– Задушили друг друга?

– Хуже.

– Сделали друг другу харакири?

– Хуже.

– Н-не понимаю.

– Они… – пролепетал секретарь, – они… вместе… пишут ультиматум… с требованием… снизить цены… на… маузерные… патроны…

Вы думаете, что это плод больной фантазии? Ничего подобного!

«Оба противника в дальневосточном конфликте снабжаются одними и теми же фабрикантами оружия.

В связи с этим заслуживает быть отмеченным любопытный случай, сообщенный в парламенте депутатом лейбористской партии Мортаном Джонсом. Некая фабрика занята выработкой маузерных патронов для Японии и для Китая.

Представители обоих заказчиков случайно оказались на этой фабрике в одно и то же время, и их по недоразумению посадили в одну и ту же приемную. Там они начали беседовать между собой о дороговизне вышеозначенных патронов и в результате согласились послать фирме совместный ультиматум с требованием снизить цены».

(«Известия», 10 марта 1933 года.)

Империалисты – хорошие хозяйственники. Уж если убивать рабочих и крестьян, то, по крайней мере, по дешевке!

1933

Дорогу покойникам!

Товарищ Коровкин, бывший председатель учкпрофсоюза станции Данилов, был во всех отношениях образцовым работником: выстроил клуб, отремонтировал 300 вагонов, открыл школу фабзавуча.

И все это в невероятно тяжелых условиях 1920–1922 годов.

И общее собрание 3 апреля 1922 года постановило:

«В день открытия клуба вывесить портрет товарища Коровкина на все время существования клуба».

Такое же решение было принято позднее на торжественном заседании при открытии клуба, в присутствии 800 человек рабочих и служащих.

Портрет товарища Коровкина был повешен в клубе на почетном месте.

Правильно? Правильно.

Как будто на этом все и должно было кончиться.

Однако нет. Не так-то просто. Шалишь! И тут-то, собственно, и начинается самая волынка.

Спустя некоторое время после того, как портрет товарища Коровкина был вывешен в клубе, секретарь укома города Данилова сказал заведующему клубом:

– Портрет надо снять! Живых увековечивать ни к чему.

А, как известно, в провинции положено по штату: раз секретарь укома сказал, так тому и быть, перечить нельзя. Исполнять – и никаких. Планида, значит, такая.

И портрет товарища Коровкина был снят.

И вот уже более полутора лет неумолимый секретарь укома, несмотря на неоднократные просьбы, не разрешает повесить портрет обратно.

В полном смысле слова – не человек, а камень.

– Товарищ секретарь, разрешите повесить портрет товарища Коровкина!

– Нельзя.

– Почему же нельзя?

– Нельзя потому, что товарищ Коровкин жив.

– И очень хорошо, что жив. Пусть еще сто лет живет на пользу республике.

– Не возражаю. Пусть живет.

– А портрет?

– А портрет – нельзя.

– Почему же все-таки нельзя?

– Нельзя. Не полагается.

– Чудак вы человек. Посудите сами. Взываю, товарищ, к вашей логике: создал товарищ Коровкин в самых неблагоприятных условиях школу фабзавуча или не создал?

– Создал.

– Так, хорошо. Героический это поступок или не героический, если принять во внимание обстановку, при которой была создана школа?

– Героический.

– Так-с. Значит, товарищ Коровкин герой?

– Герой.

– Ладно. Теперь дальше. Подал товарищ Коровкин пример личной энергии и мужества в деле выпуска более трехсот вагонов и нескольких паровозов при проведении в жизнь выброшенного им лозунга «Ремонт паровозов и вагонов силами профактива»? И если подал, то является ли это примером героического поступка?

– Является.

– Значит, Коровкин опять выходит героем?

– Выходит, что герой.

– Так. А клуб Коровкин построил?

– Построил.

– Хороший клуб построил Коровкин?

– Очень хороший.

– Принес ли этим Коровкян пользу рабочему классу?

– Принес.

– Значит, сделаем вывод: дважды герой товарищ Коровкин принес пользу рабочему классу… Согласны?

– Согласен. Герой Коровкин принес пользу рабочему классу.

– Вот и хорошо. Теперь дальше: заслужил герой труда товарищ Коровкин, чтобы его портрет висел в построенном его силами клубе?

– Заслужил.

– Ну вот, мы наконец договорились! Значит, повесить товарища Коровкина в клубе можно?

– Нельзя.

– Тьфу! Почему нельзя?

– Потому что не полагается. Если бы он, например, был покойник, тогда можно… А так как он жив и здоров, тогда нельзя!

– Вы меня, товарищ, удивляете! Ведь не станет же товарищ Коровкин более полезен республике, если он умрет?

– Не станет.

– Так в чем же дело?

– Не полагается.

– Значит, надо, чтобы Коровкин умер?

– Не надо.

– А повесить портрет можно?

– Нельзя.

Так до сих пор и не висит портрет товарища Коровкина в клубе, несмотря на постановление 800 рабочих станции Данилов.

Надо полагать, что придется ждать до тех пор, пока одно из двух: или товарищ Коровкин умрет, или секретарь укома будет другой.

От первой комбинации мы решительно отказываемся и от всей души желаем Коровкину долголетия и доброго здоровья.

Одна надежда – на вторую.

1926

Дочь Миронова

Двадцать седьмого июня сего года на станции Сосыка Северо-Кавказской железной дороги в багажное отделение вошла неизвестная молодая женщина…

Начало шикарное. Интригующее.

Грациозно приблизившись к весовщику Рекову, прелестная незнакомка положила на стойку багаж и чарующим голосом сказала:

– Весовщик, примите багаж до Новороссийска.

– Еще рано, – грубо ответил весовщик Реков. – Потрудитесь, гражданка, обождать.

– Обождать? – шаловливо переспросила незнакомка.

– Обождать, – угрюмо подтвердил весовщик.

Тогда обаятельная незнакомка грациозно погрозила весовщику пальчиком и, смеясь, заметила: