Декоративка. Книга 1 (СИ) - Грин Агата

Спустя неделю после выкидыша кто-то тихонько постучался в дверь моей «тюремной камеры». Я подошла к двери.

— Это я, Кирил, — раздался из-за нее знакомый голос.

— Кирил! — обрадовалась я. — Как твоя спина? Как ты весь?

— Что со мной станется? — невесело усмехнулся учитель. — Только шкура потрепалась, и всего-то. А вот ты потеряла ребенка…

— И хорошо, — тихо сказала я. — Не хотела бы я, чтобы мой ребенок жил в этом мире.

Кирил помолчал и произнес траурным тоном:

— Мне очень жаль. Ты станешь декоративкой. Хозяин больше не видит в тебе мэзу.

— Знаю.

Он снова помолчал, затем преувеличенно бодро сказал:

— Ты хороша собой и молода, поэтому тебя купит какой-нибудь ни-ов, и ты попадешь в богатый городской дом. Постарайся привязать того, кто тебя купит, чтобы он купил тебя и на следующий месяц, и, если боги будут к тебе благосклонны, он к тебе привяжется, и будет выкупать всегда.

Я громко фыркнула. Да, придется потерпеть, стать ласковой и милой, но я заранее знаю, что мне это не понравится. Очень-очень не понравится. Мы и с Сашкой-то никак не могли съехаться, потому что я с восемнадцати привыкла жить одна и не хотела подстраиваться под другого человека, жертвовать бытовой свободой. А тут придется стать «вещью» другого человека…

Я фыркнула снова, еще громче.

— Тише, — предостерег Кирил. — Мне не позволено больше к тебе приближаться; я выкроил немного времени, пока никого нет поблизости, чтобы попрощаться с тобой.

— Попрощаться… Звучит так, словно мы больше не увидимся.

— Не увидимся. Ни одной женщине не позволено покидать дом своего хозяина.

Я провела пальцем по двери, жалея, что не могу видеть Кирила. Похоже, это единственный человек, который обо мне искренне переживает в этом мире. Но почему? Из-за меня ему всыпали тридцать ударов плетью.

— Кирил, прости меня. Я не знала, что из-за меня тебя накажут.

— Я уже забыл ту боль. Но ты никогда не забывай, что люди ов-вена связаны и отвечают друг за друга.

Я прикусила губу, не совсем понимая, что он имеет в виду, и сказала шутливо:

— Запомню. А ты прости еще и за то, что я непонятно выражаюсь на смеси разных языков. Ты хороший учитель, просто у нас было очень мало времени.

Он тихо рассмеялся и ответил:

— Хоть я и не понимаю многого, что ты говоришь, но общий смысл мне всегда ясен, Ирина. Ты очень быстро соображаешь для женщины.

«Старый ты сексист!» — подумала я, и, улыбнувшись, произнесла:

— Ты очень красивый, Кирил.

Несмотря на то, что учитель стоял за дверью, я все равно «увидела» его смущение.

— А вот теперь я не понимаю тебя…

— И не надо. Просто знай, что ты красивый. Во всех смыслах.

— Забудь о Мэзаве, — неожиданно сказал Кирил. — Матери опаснее отцов, Ирина. Помни об этом.

Я оторопела. Так он знает, что я только и думаю о побеге? Что только мысль о Мэзаве помогает мне не сходить с ума в этой империи обнаглевших мужчин?

Раздались торопливые удаляющие шаги, и я отошла от двери.

Забыть о Мэзаве … Да ни за что! Если мне и суждено провести остаток жизни в этом мире, то я выбираю в качестве прописки страну Великих матерей!

Вечером явился Шариан и сел вплотную, чтобы я могла хорошо видеть его лицо. Я не стала притворяться, что торжественный блеск его кошачьих глаз для меня непонятен, и спросила прямо:

— Я буду декоративкой?

— Да, будешь, — кивнул он, так и светясь мстительной радостью, и произнес якобы сочувствующим тоном: — Как жаль! Ты в самом расцвете лет, но не способна выносить ребенка.

— Может и способна. Первый блин комом.

Про блин и ком он не понял, и продолжил:

— …И твое зрение удручает. Мэзы должны быть здоровы.

Он притворно вздохнул и откинул с лица золотистую прядь, выбившуюся из куцего хвоста.

— А как твое здоровье? — елейно поинтересовалась я. — Болит ли еще голова?

Лицо ни-ов окаменело, затем он заставил себя улыбнуться и произнести:

— Два месяца прошло, а ты уже понимаешь нашу речь и сносно изъясняешься. Даже жаль, что тебе придется стать декоративкой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мы наносили друг другу удар за ударом, при этом сохраняя любезные улыбки.

— Но ты же поможешь мне? — спросила я, вглядываясь в его зеленые глаза (его это всегда злило; как я и думала, он больше не мог дать мне ни одного мысленного приказа). — Сделаешь так, чтобы меня купил хороший человек?

— Конечно, — заверил Шариан, и коснулся моих так и не осветлившихся волос. Последний раз волосы я мыла больше недели назад, до выкидыша, так что выглядели они, мягко говоря, неважно, да и пахли тоже; вонючие запахи осветляющих составов были очень въедливы. Большой палец мужчины прошелся по моей щеке. Я похудела, так что она уже не была бархатной и пухленькой, скорее напоминала нечто впалое и шероховатое. — Приведем тебя в порядок перед продажей.

— Будет ванна? — на этот раз искренне обрадовалась я.

— Будет, — коварно улыбнулся Шариан.

Ванна была последним хорошим впечатлением того дня. Я с удовольствием влезла в нее, пару раз присела в блаженно теплую воду, затем хорошо промыла волосы, мечтая изгнать из них препаршивый дух осветляющих смесей, и намылилась. Шариан ничем не подал виду, что прошлый наш опыт с ванной оказался неудачен, помог мне ополоснуться и подал полотенце.

Я встала у камина и начала вытираться; после мытья я ощущала себя заново рожденной и уже не смущалась присутствия мужчины. Мужчины… Мои внутренние ощущения противоречили здешнему разделению людей мужского пола: Шариан, являющийся ни-ов и имеющий право называть себя «мужчиной» казался мне бесполым созданием, тогда как тот же Кирил, старый мэнчи, вызывал смутное волнение, какое вызывают обычно красивые мужчины у женщин, да и Зен, этот желтоглазый охотник, всеми моими внутренними радарами определялся как «самец».

«Как бы ни исхитрялись местные, природу не обманешь», — подумала я, вычищая смоченной в мятном растворе тряпочкой зубы. Закончив с гигиеной рта, я приняла из рук Шариана флакон с кремом, который хоть и был жирноватым и комковатым, но отлично увлажнял и успокаивал кожу. Обычно после того как крем впитывался, мне вручали чистую рубашку, чулки и домашнее платье, на которое я по привычке накидывала теплую шаль. Я повернулась к Шариану, но в этот раз он не подготовил для меня новую одежду. Его глаза улыбались.

Приятные ощущения после ванны сменились неприятными предчувствиями.

— Где одежда? — прямо спросила я.

— Она не нужна, — промурлыкал зеленоглазый, и крикнул в сторону двери: — Пригласите распорядителя!

Вскоре в комнату вошел ярко одетый человек в сопровождении нескольких мэнчи. Скверное зрение мало что позволяло рассмотреть мне из другого конца комнаты, но сразу бросились в глаза немаленькие размеры гостя — он был толстый, по-настоящему толстый, и свободная одежда не могла это скрыть. Он медленно, тяжело проследовал к стулу, стоящему у камина, и только разместившись на нем, посмотрел на меня.

В комнате оказалось сразу несколько мужчин помимо Шариана, но я до того была удивлена видом толстяка, что забыла о скромности, и замерла, как истукан. Женственное лицо его лоснилось, крупные яркие губы блестели (и этот помадой пользуется), брови были припудрены золотом, как и осветленные волосы, убранные в хвост.

Темные подкрашенные глаза профессионально меня оглядели и подозрительно прищурились.

— Что за шутки, Шариан? — недовольным басом произнес толстяк. — Этой мэзе место во дворце. Если отец узнает, что я утаил от него такую девушку, мне несдобровать.

— Да, на первый взгляд она хороша, — согласился Шариан, — но не способна вынашивать детей и плохо видит. К тому же она дикарка с вздорным характером. Я не могу отправить отцу такую мэзу, Гадо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Гадо снова на меня посмотрел; я не стала прикрывать интимные места руками и осталась стоять с опущенными руками и приподнятым подбородком. Как ни странно, нагота придавала мне уверенности. Я, может, и слабовидящая, зато они видят нормально — так пусть смотрят на меня обнаженную, мне стесняться нечего, наоборот, могу гордиться своим телом!