Кровавая месть - Иоанна Хмелевская

Выжать из абсолютного вакуума хоть какие-то слова.

Но разве можно что-то извлечь из пустоты?

Понять, что вообще происходит и поверить в это…

Как же так? Поверить?!

Никогда! Это невозможно!

Категорический отказ поверить в происходящее сработал. Доминик просто сошёл с ума, это у него какое-то помутнение сознания, которому надо осторожно противодействовать. Деликатно! Жёсткие протесты, говорят, сумасшедшим очень вредны. Столько на человека сразу стрессов свалилось, и вот, пожалуйста, результат.

— Да, — сказала Майка мягко. — То есть нет! Встань. И сядь. Давай поговорим спокойно.

Доминик послушно поднялся с колен и вернулся на свой стул. От него прямо-таки разило собачьей надеждой:

— Я понимаю, ты согласна на развод?

— Не пори ерунду, какой развод? — вырвалось у Майки, но она тут же взяла себя в руки. Деликатно надо… — Можем поговорить о разводе, всё это так неожиданно…

— Меня это довольно давно мучит.

— Так ты поэтому последнее время нервничал?

— Угадала! — вздохнул с облегчением Доминик. — Я не хотел. Не собирался… Не планировал совсем, не думал… Но больше я так не могу.

С Майкой творилось всё сразу. Озноб внутри и мурашки по спине, одновременно жар в груди и плотный комок ваты в горле, а в желудке камень. Она. явно ощущала, как начинаются инфаркт, инсульт и кома, но никак не могут решить, кто будет первым. Особенно удивительным казался тот факт, что она ещё и умудряется думать, несвязно, глупо, но всё-таки думать. Больше всего на свете ей сейчас хотелось предаться отчаянию, дать волю своей обиде, закатить грандиозный скандал, как отсюда до Австралии и обратно, от души нарыдаться и наораться. Хотелось бы! Да что толку…

Ум был категорически против. Ничего подобного. Всё кончилось бы сущим адом, окончательным разрывом — «прочь с глаз моих, проваливай, козлина, к своей потаскухе, чтоб духу твоего здесь не было!» — и, ясен пень, его уходом из дому или вызовом «скорой», а то и пожарных. Уход — самое вероятное, а значит, потеря над ним контроля, и можно забыть о примирении, о хороших отношениях, дружбе. Как бы она тогда влияла на него и на дальнейшее развитие событий? Ведь сейчас Доминик с ней откровенничает! Просит совета, поддержки, одобрения. Ему плохо, и он так надеется, что она, Майка, что-то исправит…

Одобрения ему? Щас! Поддержки? Ещё чего, разбежалась… Исправит она… Вот именно, чтобы исправить, ей надо, хотя бы для вида, оставаться с ним в нормальных отношениях!

Запив хрип в горле глотком чая, Майка избавилась от главного препятствия, и голос пробился к выходу.

— Тем более пора разобраться, — озабоченно произнесла она. — Хотелось бы знать, кто она такая… эта твоя… как бы помягче… чувствительная проблема?

Майка вдруг содрогнулась от ужасной догадки. Эльжбета! Господи, Эльжбета!.. Остроумная, симпатичная, находчивая, гений в математике, они близки интеллектуально и духовно… Где ей тягаться с Эльжбетой…

Майкины страхи длились пару секунд, которые очень пригодились Доминику, испытывавшему явные затруднения с раскрытием персональных данных своей богини. Наконец он собрал волю в кулак и пробормотал:

— Эмилька.

Чем совершенно огорошил жену.

— Как это? — опешила та от неожиданности. — Не Эльжбета?

— Какая Эльжбета? — в свою очередь обалдел Доминик.

— Ваша Эльжбета. Та крупная, костлявая.

— Эльжбета? С чего ты взяла? Мне бив голову не пришло… Нет, не Эльжбета, Эмилька.

На этот раз Эмилька получилась у него без всяких затруднений, выпорхнула легко, и, как Майке показалось, муж произнёс это имя с упоением.

Испытав невероятное облегчение, что Эльжбета тут ни при чём, Майка принялась напряжённо шевелить мозгами. Эмилька? Момент. Что за Эмилька?!

— Что за Эмилька? — озвучила она последнюю мысль. — Кто такая?

— Да ты знаешь… Эмилька из отдела документации. Копии делает.

Майку осенило.

— Вертижопка! — воскликнула она с ужасом. — Вертижопка?! Да у тебя крыша поехала! Быть такого не может!

Доминик аж побелел от ярости, на скулах заходили желваки, а глаза принялись метать искры. Майка оскорбила его божество! От дикого возмущения он даже временно потерял дар речи.

Майкины чувства мелькали, как в калейдоскопе, облегчение, что это не Эльжбета, сменилось изумлением. Она вдруг осознала всю бредовость полученной информации и чуть не расхохоталась в голос. Ей с трудом удалось сдержать неуместное веселье, чему помогло опасение за явное помутнение рассудка Доминика — ну точно, умом тронулся. Вертижопка, нарочно не придумаешь, влюбиться в этот ягодичный ветряк, да с таким же успехом мог влюбиться в вентилятор!

— Ты хочешь сказать, что влюбился в эту овцу? — с отвращением спросила она, поскольку Доминик всё ещё молчал, не будучи в состоянии разжать челюсти. — Эго невозможно. Во-первых, я не верю, а во-вторых, ты планируешь дуэль с Зютеком?

Доминик малость оклемался, вернул себе дар речи, но соображал ещё плохо:

— Что ты имеешь в виду? С каким Зютеком?

— С тем, как его там, с Мештальским. Который по сантехнике. Вернейший Вертижопкин поклонник, чуть ли не жених…

— Не смей так её называть! — рявкнул Доминик сквозь стиснутые вновь зубы. — Я требую уважения!

Майка опять взорвалась:

— Уважения к чему?! К этому репью? К овце озабоченной? Да как у тебя язык поворачивается приравнивать какую-то вертлявую задницу к своей жене! К матери твоих детей! Что за паранойю ты подцепил!.. — Она спохватилась и так резко затормозила, что чуть не подавилась, увидав, как Доминик начал синеть, батюшки светы, хотела же поделикатнее… — Ой, я совсем не то хотела… дорогой, прости, пожалуйста, это нервы, ты на моём месте тоже бы разнервничался… Что это вообще за дела, мы же собирались поговорить спокойно, а ты мне вдруг кайлом по макушке! Как это всё прикажешь понимать?!

Доминику потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы взять себя в руки.

— Видишь ли… я думал… — он говорил сбивчиво, но, по крайней мере, уже нормальным тоном, — я думал, ты мне поможешь.

— В чём?

— Найти выход из этой ситуации. У меня ведь никого нет.

Майка с трудом проглотила издевательский вопрос: «Разве Вертижопка не годится в помощницы?», вспомнив о своих благих намерениях не рвать отношения в клочья.

— Что ты понимаешь под выходом? Ситуация вполне банальная, женатый мужик сбрендил из-за какой-то… — Ей никак не удавалось подобрать приличную замену «жалкой поблядушке», ничего этой паршивой Вертижопке не подходило, пришлось, наконец, сдаться, — посторонней особы… В таком случае он обычно устраивает себе лёгкое развлечение на стороне, чтобы не компрометировать жену, и дело с концом. Что тебе мешает?

— Нет! — заявил Доминик таким тоном, что это прозвучало как приговор страшного суда.

— Тогда чего ты хочешь?

— Я не стану тебя обманывать и крутить романы на стороне!

Майка почувствовала, что её терпению приходит конец. Благородство своего, прости, господи, рыцаря она оценила должным образом, но, к счастью, ей ещё хватило выдержки оставить своё мнение при себе.

— А что станешь? Открыто бросишь жену и детей и станешь жить с Вертижопкой? Так будет честнее?

— Детей я заберу…

— Нет, — сказала Майка очень спокойно, но так, что коротюсенькое слово пробило навылет рыцарский железный лоб. Тема была закрыта, не успев возникнуть.

Из Доминика полезли обида, смущение, подавленность, злость и упрямство, всё как бы пятнами, но эти противные пятна прикрывались надеждой на счастье.

— Ходить налево я не собираюсь. Изменять жене не хочу и не буду!

— А кто тебя заставляет…

— Мне… Я люблю Эмильку, можешь ты это понять?

— Понимаю. А меня так сразу и разлюбил?

— Не разлюбил. Тоже люблю, но как сестру…

Майка всё больше убеждалась, что обожаемый муженёк переработал и выжил из ума. Вспыхнувшей в нём неземной любви к этой кретинке Вертижопке она не только не могла понять, но даже в жалкую тень каких бы то ни было нежных чувств к ней верить отказывалась. У Доминика временное помрачение рассудка, и требуется его осторожно и постепенно из этого болезненного состояния выводить. Придёт в себя и сам потом будет удивляться. Может, попробовать как-нибудь с помощью логики…

— Ладно, пусть будет сестра. Тогда скажи мне как сестре, что ты в ней ни с того ни с сего нашёл? Интеллектом тебя ослепила?

— Она, оказывается, очень умна.

— О господи… — не сдержалась Майка и постаралась проглотить стон. Нет, стонать ей сейчас позволительно только про себя, внешне надо сохранять невозмутимость. — Ты с ней разговаривал? В смысле… подробно?

— Разумеется. В последнее время почти каждый день. Никто так меня не понимает.

Холера. Клинический случай. Любой мужик на это клюёт…