Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей - Джастин Коуэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее пастор, преподобный Нок, добавил свой голос к общему хору: «Сим подтверждаю, что имел знакомство с мисс Леной Уэстон в течение многих лет. Она происходит из самой респектабельной семьи и регулярно посещает церковь как послушница моего прихода». Курсив, по всей видимости, был призван произвести впечатление на попечителей, рассматривавших дело Лены: респектабельность была необходимым условием для просительницы.
Попечители с такой тщательностью подошли к выполнению своей задачи, что отрядили дознавателя, который должен был лично побеседовать с каждым из авторов писем. Последовали новые доклады и документы. Во время беседы преподобный Нок повторил, что Лена происходила из респектабельной семьи, которая «пользовалась уважением в округе». Он описал Лену как «правдивую, благонадежную и достойную доверия молодую женщину» и добавил, что он «никогда не видел ее с другими мужчинами». Доктор Маки подтвердил оценку преподобного Нока, что Лена происходила из «очень респектабельной семьи», и добавил, что «девушка была очень прямодушной, но легко внушаемой». Недвусмысленный намек, стоявший за заверениями этих гарантов, означал, что Лена не запятнает репутацию госпиталя повторением своей ошибки, но самое главное – попечители не рискуют принять отпрыска одной из худших правонарушительниц, обычной проститутки. Со своей стороны ее брат Гарри подтвердил, что «Лена всегда была весьма благовоспитанной девицей», и «если попечители помогут ей, то он будет готов принять ее обратно». (Примечательный оборот, с учетом того, что он выгнал ее из дома несколько месяцев назад.)
Перебирая письма и доклады, я ощущала растущий шум крови в ушах. Как свободно эти мужчины делились своими мнениями! Тщательно проверяя мою бабушку, обсуждая ее добродетельность и решая, соответствует ли она их строгим нормам, они не задумывались о ее переживаниях по этому поводу. Мне странным образом хотелось защитить женщину, которую я никогда не знала и чье имя до недавних пор не имело для меня никакого значения.
В конце концов Лена добилась успеха. Благодаря поручительству ее священника, доктора и брата через месяц после собеседования она получила следующее письмо:
24 февраля 1932 года
Уважаемая мадам!
В связи с вашим обращением: оно было рассмотрено попечителями на вчерашнем совещании, и я рад сообщить, что они решили принять вашего ребенка. Вы должны лично доставить девочку в наш приемный покой 2-го числа следующего месяца, в среду утром, ровно в 10.30.
Пожалуйста, подтвердите получение этого письма и будьте пунктуальны, так как на этот день назначен прием других детей, и если вы опоздаете, то нарушите установленный распорядок.
Дополнительную одежду для ребенка приносить не надо.
Искренне ваш,
секретарь
В назначенное время Лена Уэстон принесла свою малышку по указанному адресу на Брансуик-сквер, 40. Расположенный лишь в нескольких кварталах от фешенебельной Рассел-сквер, где в бело-серых домах с ярко окрашенными дверями и большими бронзовыми дверными молотками проживали некоторые из наиболее состоятельных горожан, госпиталь для брошенных детей был скромным сооружением из красного кирпича, а оконные рамы со свежей белой отделкой придавали фасаду упорядоченный и опрятный вид. Там был только один вход с простым бетонным крыльцом, ведущим к безыскусной деревянной двери.
Должно быть, Лена трепетала от предвкушения, когда поднималась на это крыльцо; надежда избавить свою семью от позора с каждым шагом придавала ей сил. По правде говоря, мне мало что известно о характере Лены или о ее мыслях в тот день, поскольку от нее остался лишь след бюрократических хлебных крошек в архивах госпиталя. Но по меркам того времени Лена обладала редким даром убеждения, позволившим ей восстановить свою респектабельность и относительную безопасность.
В ответ ей предложили сделать лишь одно: навсегда забыть о существовании собственной дочери.
5
Незаконнорожденные
Для понимания выбора Лены мне придется вернуться в XVIII век, к образам, которые теперь кажутся варварством, – мертвых и умирающих детей, выброшенных в сточные канавы или закопанных среди мусорных куч на улицах Лондона. Это может показаться глухим Средневековьем, но позор нежеланной беременности в то время был настолько гибельным, что женщины из любых слоев общества иногда доходили до детоубийства. Какое место лучше всего подходит для сокрытия улик преступления, если не кучи обглоданных мясницких костей, разбросанных в темных переулках, где трупик ребенка вскоре будет погребен под грудой экскрементов, выливаемых из ночных горшков жильцами верхних этажей?
Разумеется, далеко не все дети погибали от рук своих отчаявшихся матерей. Многих просто оставляли на волю судьбы. В любой год на лондонские улицы попадало более тысячи брошенных детей; те, кому повезло пережить младенчество, часто становились ворами, попрошайками и юными проститутками. Порочность лондонской уличной жизни была настолько повсеместной, что отражалась в произведениях искусства того времени, самыми памятными из которых были гравюры Уильяма Хогарта. Один из ведущих художников XVIII века, который впоследствии занялся еще и спасением детей, отвергнутых обществом, в 1730-х годах Хогарт заворожил Лондон серией картин «Карьера гуляки». История мужчины, который бросает свою беременную невесту и проматывает состояние на разгульных вечеринках и в диких оргиях, получила большой резонанс в обществе. Разумеется, его ожидало наказание: последняя картина изображает гибель мота в Бедламе, печально знаменитом сумасшедшем доме.
Лондонский правящий класс имел долгую историю содержания и обеспечения детей, чьи отцы пали смертью храбрых или слишком долго оставались в море, служа своей стране. Но растущее количество незаконнорожденных детей, брошенных на городских улицах, было совсем другим делом. Члены высшего общества не считали уместным помогать детям, рожденным вне брака, что само по себе считалось аморальным событием, противоречившим учению Христа. Филантроп и писатель XVIII века Джон Хануэй подытожил преобладающую точку зрения в описании провала первых попыток спасения брошенных детей во времена правления королевы Анны: помощь незаконнорожденному ребенку «могла показаться поощрением греховности падших женщин, облегчением их участи за счет заботы об их детях»[20].
Не все члены общества разделяли это мнение. Томас Корам, чье собственное трагичное детство направляло дело его жизни, считал этих брошенных детей не плодами греха, а потенциально достойными членами общества. Корам, родившийся в 1668 году, рано познал горе, потеряв мать в четырехлетнем возрасте, через несколько дней после того, как она родила его младшего брата, который тоже умер. В одиннадцать лет отец отправил Корама в море, а впоследствии он стал подмастерьем у корабела. Каким-то образом, не имея родословной или материальной поддержки, компетентный и упорный юноша сделал успешную
