Принцессы немецкие – судьбы русские - Инна Соболева

Екатерину подозревал не только сын. Кровь мужа несмываемым пятном всю жизнь оставалась если не на ее совести, то на репутации уж наверняка. Почему же не обнародовала эту записку, почему не наказала виновных? Ее недоброжелатели объясняют просто: или сама была виновата, или боялась расправляться с убийцами, которые слишком много знали. К тому же это они возвели ее на престол.

А почему бы не допустить другое: она умела быть благодарной и верной, не могла предать друга, доверившегося ей. Даже ради того, чтобы снять с себя страшное подозрение. Кстати, если бы обнародовала, если бы наказала публично, вряд ли многие поверили бы самозванцу Пугачеву.

Правда, ничто не мешает предположить, что Алексей Григорьевич написал эту записку специально, чтобы реабилитировать царицу. Он был предан ей беспредельно и всегда заботился о ее репутации больше, чем она сама. Свою верность и свою готовность идти ради нее на все он докажет не только воинскими подвигами, но и не самым красивым, но необходимым для ее спокойствия поступком, заманив в свои сети «княжну Тараканову», когда та объявит себя дочерью Елизаветы Петровны и законной претенденткой на русский трон, доставив немало неприятных минут могущественной, но «беззаконной» владычице России.

Но вернусь к мотивам, заставившим Екатерину Алексеевну решиться на переворот. Первый, не спорю, – желание властвовать. Достаточно вспомнить ее откровенное признание в письме к Уильямсу: «Я буду царствовать или погибну». Она ведь действительно шла на огромный риск: победи Петр – ее участь была бы не лучше той, что постигла его. Только она в случае неудачи обрекла бы на мучительную гибель не только себя, но и всех, кто ее поддерживал.

Был еще и личный мотив: Петр III мог вот-вот отправить ненавистную супругу в монастырь или в крепость, где уже третье десятилетие томился сброшенный с престола Елизаветой Петровной законный император Иоанн Антонович. Кстати, вместе с матерью Петр готов был отправить и сына, Павла Петровича, поскольку, во-первых, в своем отцовстве сомневался, а, во-вторых, какой же мужчина любит детей от ненавистной женщины?

И все же, смею утверждать, был еще один мотив, высокий и благородный, который и представляется мне первостепенным. Этот мотив – тревога о будущем России, желание и готовность сделать для этой страны все, что позволят силы и талант. А ни в своих силах, ни в своем таланте она не сомневалась ни минуты.

Но одна она действовать не могла. Нужны были помощники, готовые для нее на все. Первым среди них был отец ее ребенка, последний любовник великой княгини и первый фаворит императрицы Екатерины II Григорий Григорьевич Орлов.

Отступление о странностях любви

Я попробую доказать, что многочисленные фавориты Екатерины II – результат вовсе не какой-то, мягко говоря, гиперчувственности (большинство исследователей называют это развратностью, порочностью, сексуальной распущенностью), а, скорее, высокой требовательности к партнеру. Она всю жизнь искала человека, который мог бы быть и любовником, и помощником, и другом (таким стал для нее Потемкин), но, кроме того, был бы верен ей безраздельно (этого Потемкин дать ей не смог). Не случайно, отчаявшись такого человека встретить, она решила его для себя воспитать. Если прибавить сюда эфемерную надежду, что рядом с молодыми она сама сохранит молодость, становится понятной эта череда юных фаворитов, которых она приближала, а когда убеждалась, что и этот – не тот, – отсылала, щедро наградив. Ей нужен был человек, на которого она могла бы смотреть снизу вверх, в крайнем случае – равный. Кругом (начиная с мужа) были люди более чем заурядные, исключая Потемкина (но о нем – отдельно). Именно в этом, в крайне неудачном первом опыте семейной жизни и в том, что не было рядом с ней настоящего мужчины, ее беда, из-за этого она так часто меняла любовников.

А между тем в то самое время, когда она была особенно одинока, не то что любовников, но и мужа фактически не имела, рядом с ней был человек достойнейший: умный, образованный, порядочный, надежный и – любивший ее всю жизнь. Любивший тайно: моральные принципы не позволяли ему забыть, что она – чужая жена. А она не поняла, не заметила, прошла мимо. Нет, она знала его и относилась к нему прекрасно, но не подозревала, что он ее любит.

Еще до того, как она узнает о его тайном чувстве, она напишет в своих «Записках»: «Он был хорош собой, оригинального ума, очень приятен в обращении и умом несравненно превосходил своего брата Алексея, который тоже был красив, но был еще великодушнее и добрее. Все красавицы при дворе были от него без ума. Я не знаю другой семьи, которая, будучи в такой отменной милости при дворе, была бы так всеми любима, как эти два брата Разумовские».

Речь идет о Кирилле, младшем брате Алексея Григорьевича Разумовского, церковного певчего из украинской деревни, благодаря прекрасному голосу попавшего ко двору, а благодаря красоте, надежности, порядочности и доброте ставшего не только фаворитом, но и законным, хотя и тайным, супругом императрицы Елизаветы Петровны. Старший брат очень хорошо относился к Екатерине с первых ее шагов при дворе: сочувствовал, знал по своему опыту, как трудно новому человеку среди лицемерной придворной челяди. Свое доброе отношение Алексей Григорьевич докажет в крайне затруднительной ситуации, в которую попадет Екатерина, уже став императрицей (об этом чуть дальше).

Я пока вернусь к Кириллу Григорьевичу. Четырнадцатилетним неграмотным мальчишкой попал он в Петербург. Через три-четыре года прекрасно говорил по-французски, а в изяществе и благородстве манер ему уступали многие родовитые аристократы. В восемнадцать стал президентом Академии наук (не худшим из президентов, несмотря на то, что члены Академии, да и все вокруг были возмущены этим назначением). В 22 года он уже гетман Украины. Невероятно! Но именно при этом «мальчишке» для Украины наступили золотые времена, лучшие с того момента, как она вошла в состав России. Кирилл Разумовский был талантлив и на любом посту справедлив и честен.

Сентенцию о том, что история не имеет сослагательного наклонения, невозможно опровергнуть. И хотя она стала банальностью, которую неловко повторять, все же позволю себе представить графа Разумовского рядом с Екатериной. Это был бы гармоничный союз. И, наверное, время, которое принято называть веком Екатерины, выглядело бы иначе. А уж ее женская судьба наверняка была бы другой (к огорчению дотошных исследователей альковных секретов). Но, как мне кажется, летом 1749 года, через четыре года после свадьбы, она прошла мимо своего счастья. Почему? Уверена: потому что тогда не допускала даже мысли о внебрачной связи. То лето она вынуждена была провести в Раеве, подмосковном поместье своих надсмотрщиков Чоглоковых. Скучала смертельно. Скрашивали несносное однообразие только визиты Кирилла Григорьевича. Его дворец в Покровском был в тридцати верстах от Раева, и он ежедневно, в любую погоду приезжал верхом к обеду или ужину. Она понимала: он, как и многие придворные, знает о ее нелепых, оскорбительных отношениях с мужем, о ее горькой участи жены – не жены. Только другие злословят, а он – сочувствует. Она была благодарна. Кокетничать с ним не приходило в голову. Это с Чернышевыми можно по-девчоночьи играть в любовь, а здесь – серьезный, взрослый мужчина…

Через двадцать лет императрица вспомнит то лето и спросит, что побуждало графа каждый день преодолевать шестьдесят километров, чтобы скучать при ее дворе, когда у себя во дворце он мог принимать по своему вкусу избранное московское общество. Он ответит коротко: «Любовь». Она искренне удивится: «Но кого же вы могли найти в Раеве, чтобы влюбиться!?» И услышит неожиданный ответ: «Вас». Что она почувствовала? Быть может, сожаление? Быть может, упрекнула его за излишнюю скромность и сдержанность? Но если и упрекнула, то молча. Менять что-либо было уже поздно…

Быть может, она вспомнила его взгляд в роковой день переворота, когда еще не было понятно, чем все кончится? Он тогда, преклонив колено, смотрел на нее снизу вверх так преданно и вместе с тем твердо, что она отбросила последние сомнения. Она тогда приехала в казармы Измайловского полка вместе с Григорием Орловым и Федором Барятинским. Кирилл Разумовский был командиром этого полка, его поддержка могла оказаться (и оказалась!) решающей. Он первым присягнул новой государыне. Почтительно поцеловал руку. Может быть, задержал ее руку в своей чуть дольше… Но она в тот момент могла думать только об одном: о царском венце, который был так близок. К тому же рядом был Григорий Орлов, которого она любила, от которого только что родила сына…

Кстати, вскоре после переворота Григорий Орлов, хвастаясь в кругу гвардейцев своими возможностями, осмелился заявить, что ему хватит месяца, чтобы подготовить новый переворот и свергнуть Екатерину с престола. При этом присутствовал Кирилл Григорьевич. «Это возможно, – возразил он, – но мы повесили бы тебя, мой друг, за неделю до этого». Об этом разговоре написал в своем донесении французский посланник барон де Бретейль. Так что в Версале знали. Интересно, знала ли Екатерина?