Военный слух - Филипп Капуто

Инструктаж кончился, мы вышли из канцелярии и довели информацию до своих взводов. «Периметр круговой обороны, блин, — сказал один стрелок. — У нас ведь боевой батальон, а не шобла охранников». И всё же это было лучше, чем ошиваться на Скале. К тому же, если поразмыслить, нам предстояло участвовать в традиционном для морской пехоты деле: обеспечить защиту американцев и американского имущества, помочь союзнику, оказавшемуся в беде, и показать иноземному противнику, что с Соединёнными Штатами шутки плохи. Морская пехота высадилась, и всё такое.

Через какое-то время автоколонна была выстроена. Загрузили имущество и снаряжение, после чего в кузова грузовиков залезли бойцы стрелковых рот. А затем, после целого дня спешных сборов, мы занялись тем, чем занимаются солдаты три четверти своего времени: мы стали ждать. Прошло полчаса, час, два часа. Я сидел в джипе, где-то в середине этой длинной неподвижной колонны, чувствуя, что устал, и как-то не до конца веря в то, что я на самом деле тут сижу, в каске и бронежилете, с «Кольтом» на поясе. Неужели всего лишь год назад я участвовал в обсуждении сравнительных достоинств «Тома Джонса» и «Джозефа Эндрюса» на семинаре по истории английского романа? И неужели тогда же мы с соседом по комнате готовились к экзаменам для поступления в магистратуру под музыку Баха и Вивальди? Всё это казалось мне бездарной тратой времени.

Неожиданно взревели двигатели, выведя меня из состояния мечтательной задумчивости. Впереди моей машины с десяток стрелков бежали к одному из трёхосных грузовиков. Видимо, всё это время мы дожидались опоздавших. Колонна рывками двинулась вперёд и поползла в гору к главным воротам. Колби, взводный сержант Макклоя, не успевший вернуться на базу к сроку, стоял на улице в футболке, с идиотской ухмылкой на лице. «Пока, рота «Чарли», — сказал он. — До свиданьица, ребята». Какой-то морпех, зная, что в темноте его не узнать, отозвался с одного из грузовиков: «Сержант Колби опоздал, повесят его за яйца». Колби лишь ухмыльнулся в ответ и помахал рукой. «До свиданьица, ребята». Я спросил его, где он шлялся целый день.

— Да так, по девкам, лейтенант.

— Ты в курсе, что мы идём на юг?

— Так точно, сэр! — Он пошатнулся и отдал мне честь. — И хочу вам сообщить, что мы, гражданские, ценим то, что вы делаете во благо нам.

По узким дорогам катилась колонна, мимо зелёных тростниковых плантаций, отливавших серебром в лунном свете, мимо пустынных берегов, где когда-то, давным-давно, шли на штурм представители другого поколения и на другой войне. То останавливаясь, то снова дёргаясь вперёд, колонна шла по ухабистым дорогам на базу морской пехоты в Футеме, наш последний сборный пункт на пути в Кадену. Люди и снаряжение подпрыгивали на стальных полах кузовов, их швыряло на деревянные борта, но вся эта тряска никак не влияла на приподнятое настроение морпехов. Они радостно и громко вопили, нарушая предутренний покой встречавшихся на пути деревень. В низеньких шлакоблочных домишках кое-где начинали мерцать огни. В дверном проёме одного из домов появилась рассерженная женщина и что-то крикнула. Слов её мы не поняли, но общий смысл сказанного был ясен. Кто-то из стрелков ответил на ломаном японском: «Эй, мама-сан, джи-ай окей, джото окей. Номер один главная прачка, тачсамео».

Они рвались в бой, они кричали какими-то пьяными голосами. Да они и были пьяны, но скорее от возбуждения, чем от спиртного. Их батальон уже неслабо отличился. Без предупреждения, без предварительной подготовки, он менее чем за восемь часов привёл себя в состояние готовности к серьёзной боевой операции. А теперь, когда сборы остались позади, они могли от души радоваться приключениям, тому, что освободились наконец от глупых правил и распорядка, по которым приходилось жить до этого момента. Голова кружилась от этого стремительного движения во тьме, навстречу неизвестности, навстречу войне в далёкой экзотической стране. Не будет больше у них ни строевой подготовки, ни смотров, ни учений. Их ожидали события важные и серьёзные.

На базе в Футеме мы снова застряли надолго. Солдаты сошли с машин и сложили своё оружие на поле у взлётно-посадочной полосы. Усевшись спиной к спине или улёгшись, положив головы на рюкзаки, они отдыхали на травке. В предрассветной темноте мерцали огоньки сигарет. Штаб батальона временно обосновался в помещении штаба базы. Делать мне было нечего, я зашёл туда за бутылочкой «Кока-Колы». Там царил самый настоящий бедлам. Звенели телефоны, штабные офицеры и писаря суетились со своими бумажками. Подполковник Бейн, здоровенный мужик, который из-за бронежилета казался ещё здоровее и походил на футболиста-полузащитника, сказал кому-то по телефону: «Пусть они лучше скажут, летим мы или нет». Вот же чёрт, подумал я, неужто снова ложная тревога? Ко мне подошёл какой-то капитан и спросил, чем я сейчас занимаюсь. Я опрометчиво ответил, что ничем.

— Отлично. Вот перечень транспортных средств, а вот — сказал он, как мне тогда подумалось, непонятно зачем, — мелок. Находишь указанные машины, и на каждой отмечаешь мелом центр тяжести. Ставишь крестик, под ним пишешь «ЦТ».

— Есть, сэр. А где у них центры тяжести?

— Там жёлтой краской указано: «ЦТ». Увидишь.

Я чуть не задал вполне логичный вопрос: зачем отмечать центры тяжести, если они уже отмечены? Но служил я уже не первый день, и по тону капитана понял, что его приказ обсуждению не подлежит.

Едва я приступил к выполнению этого непростой и важной задачи, как над полем разнеслась уже привычная команда: «По машинам!» Что ж, центрам тяжести суждено остаться неотмеченными. Я побежал к своему джипу, но обнаружил, что его занял майор из штаба. Вышестоящий начальник вручил мне мой рюкзак, и на лице его читалось: «чем выше звание — тем больше привилегий, лейтёха». Я забрался в трёхосник, в котором ехало отделение Гонзалеза. Демократичное уравнение в правах командира и подчинённых было встречено с восторгом: «Ух ты, лейтенант с солдатским сбродом поедет, — сказал кто-то из бойцов. — Расчистите там место лейтенанту». Солдаты подвинулись, освободив проход в лабиринте из снаряжения. Я пробрался вперёд и опустился на пол, прислонившись спиной к задней стенке кабины. Пахло ружейной смазкой, потом, кожаными ботинками и брезентом. Водители грузовиков снова запустили двигатели. «Зашибись, поехали», — сказал Гонзалез, левую ступню которого вскоре искромсает противопехотная мина.

Здоровенный сержант, проходя мимо нашего грузовика, крикнул: «Э, второй взвод, нах, к свиданью с вьетконговцами готовы?»

— Ясный хрен.

— И что вы будете с ними делать?

— Мудохать и считать!

— Ясный хрен, — ответил сержант. Это был энергичный человек, могучего телосложения, а в июне пуля снайпера разворотит его позвоночник, и его парализует ниже пояса.

Но всё это было впереди. А пока что, сидя в грузовике с бойцами отделения Гонзалеза, трясясь вместе с ними в кузове, слыша их шутки и смех, я испытал доселе не знакомое мне чувство любви к этим солдатам. Те невидимые нити, что связывали батальон воедино, зацепили и меня. Я впервые назвал в душе этот батальон своим, и ощутил себя самого его частью.

Мы ехали ещё с час или около того, извилистая колонна машин с людьми с урчанием шла вперёд под предрассветным небом. В войсках на марше есть нечто стихийное, внушающее страх. Кажется, что они движутся сами по себе, что их несёт вперёд некая сила, неподвластная людям — даже тем, что отдают приказы, приводящие их в движение. Нас будто бы подхватило течением могучей реки и неудержимо несло вперёд, всё ближе к самолётам, которые унесут нас во Вьетнам, на войну.

Войдя в Кадену, машины запрыгали по широкому полю, колонна рассыпалась на несколько колонн меньшего размера, двигавшихся в ряд. Резко повернув, рванув через поле и неожиданно остановившись у кромки взлётно-посадочной полосы, грузовики подняли с земли удушающую тучу пыли. Перед нами, в серых сумерках раннего утра, стояли грузные самолёты «С-130». На какое-то время воцарилась всеобщая сумятица. Морпехи, сгибаясь под тяжестью навьюченного на них снаряжения, неуклюже попрыгали на землю. Командиры отделений и взводные сержанты размахивали поднятыми руками, выкрикивая команды. «Второе отделение — ко мне, становись… Рота «Чарли» — сюда!.. «Альфа» — справа». Толпа людей, толкаясь, быстро разбилась на ровные колонны. Мы поротно направились к дожидавшимся нас самолётам. Взводы рассыпались и загрохотали по трапам, заходя в развёрстые пасти самолётов. Со стороны они походили на крылатых чудищ, пожирающих карликов.

Мне с моими сорока с чем-то бойцами пришлось делить место в самолёте с несколькими большими ящиками и джипом связистов. Груз были закреплён целой паутиной цепей, и нам пришлось забиться в узкий проход между ними и фюзеляжем. Некоторые из бойцов в изнеможении разлеглись на ящиках, остальные попытались заснуть на полу, используя друг друга в качестве подушек. И тут нам в очередной раз пришлось терпеливо ждать. Назначенное время вылета осталось далеко позади. Поползли слухи о том, что вылет отменят. В конце концов экипаж поднялся на борт, зачитал обычные инструкции о том, как вести себя во время перелёта, и поднял трап. Он закрылся с металлическим звоном, как дверь в тюремной камере. Затем самолёт прогрохотал по взлётно-посадочной полосе и поднялся в воздух, направляясь на юг над Южно-Китайским морем.