Три четверти - Анна Красильщик

Пока я думала, что он имеет в виду, кто-то бросил в меня комок жвачки.

Моча занервничал, в уголках рта у него, как обычно, выступила белая пена.

— Мальчики, вы срываете урок, — сказал он и откашлялся.

— А чем мы мешаем-то? Я вообще молчал и стихотворение выучил, — сказал Овца.

— Ну Хорошо, не надо хулиганить больше. Продолжай, мы слушаем, — попросил меня Моча.

— Жил на свете, — снова начала я, но в горле застрял гадкий комок, который мешал глотать и говорить.

— На том свете, — передразнил меня Кит.

Комок становился все больше и пытался выскочить наружу. По щекам потекли слезы и закапали на парту. Почему-то мне было ужасно жалко маму, хотя она-то никогда не узнает, что случилось. И одновременно я злилась на нее: может, если бы она не заставила меня выучить именно это стихотворение, ничего такого бы не произошло.

Домой из школы я шла одна. Я посчитала все шаги до метро. Я не наступила ни на одну из полосок между плитами на станциях и в переходе. Я засекла на всех станциях. Я молилась богу, не знаю какому: «Господи, сделай так, чтобы они меня простили. Господи, сделай так, чтобы я снова была нормальная».

Дома мама спросила:

— Ну как?

— Что — как?

— Как ты рассказала «Жил на свете рыцарь бедный»? Что же еще?

— Нормально.

— У тебя на все один ответ. Что значит «нормально»? Не сбилась?

— Почему я должна была сбиться? — крикнула я. — Вечно ты думаешь, что у меня ничего не получится!

— Что с тобой? — недоуменно спросила мама, но вместо ответа я убежала в комнату и хлопнула дверью.

Настроение у меня стало еще хуже, и весь вечер я старалась прогнать его, слушая «Битлз». Первый дедушка когда-то подарил мне книжку про Джона Леннона, и я прочитала, что у него тоже было трудное детство. Конечно, не такое, как у меня, но все-таки…

Так прошел январь и начался февраль. Однажды по дороге в школу меня кто-то окликнул. Я обернулась и увидела Воробья, которая бежала за мной.

— Фух, как ты быстро идешь, еле догнала. — Воробей была вся красная и тяжело дышала.

— Чего тебе?

— Погоди, дай отдышаться.

— Ну?

— Слышь, Килька, давай помиримся?

— Я с тобой не ссорилась.

— Ну, в смысле давай снова дружить.

— Давай.

Кажется, мои молитвы кто-то услышал. После уроков Фигура спросил меня, иду ли я домой.

— Вы идите, я с Воробьем.

— Как скажешь, — Фигура хмыкнул и ушел. Как будто мне нельзя дружить еще с кем-то.

По дороге домой Воробей рассказала, что Кит и Сыроежка больше не гуляют.

— Почему?

— Он сказал, что у нее нет сисек и это все равно что с пацаном гулять.

— Тебе сказал?

— Да не мне, а ей.

— А она?

— А она обиделась, конечно. Ты же знаешь ее, ей-то самой кажется, что сиськи у нее по всему телу растут.

На следующий день на большой перемене Кит снова начал задирать Пукана. На этот раз он отобрал у него шапку и начал делать с ней неприличные движения: как будто он тыкается в нее своим одним местом. Тогда Пукан подошел к Киту:

— Отдай, — сказал он.

Кит протянул шапку Пукану, но, как только тот попытался ее взять, кинул ее Овце. А Овца — обратно Киту, а Кит — Головастику. И так далее — как в пионербол. Пукан медленно переходил от одного к другому, хотя было понятно, что шапку они не отдадут. Вдруг Кит сказал:

— Килька, лови.

Я поймала шапку и одновременно взгляд Пукана. Он обрадовался и шел ко мне, потому что думал, что я отдам ему шапку. Но я даже не успела подумать — просто перекинула шапку Овце, а Овца зажал ноздрю и сморкнулся внутрь зеленой слизью. После этого он бросил шапку на пол.

— Свиньи! — В класс вошел Фигура. Он поднял шапку и начал натягивать ее на Овцу, Овца брыкался, вопил, Кит свистел, а все остальные просто смотрели и смеялись. И я тоже: рот как будто сам расплывался, хотя на самом деле мне было не смешно. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы в класс не вошла англичанка и не начала урок.

Когда я спустилась в раздевалку, Пукан и Фигура сидели на скамейке и переобували сменку.

— Слушай, извини. Сам понимаешь, если бы я отдала тебе шапку, со мной было бы то же самое, — начала я, но Пукан и Фигура встали и ушли. Просто ушли, не сказав ни слова. Если бы они накричали на меня или обругали бы, и то было бы лучше. И тут ко мне подошел Кит.

— Килька, а чего ты завтра после уроков делаешь?

— Да ничего вроде.

— Не хочешь в гости прийти?

— К тебе?

— А к кому еще, к Пукану? — Кит засмеялся и сделал какой-то мушкетерский поклон. — Приглашаю вас, госпожа, ко мне в гости. Ну что, придешь?

— Ну ладно.

— Круто, тогда до завтра.

Я тут же забыла про Пукана и Фигуру — фиг с ними. Давно у меня не было такого хорошего настроения: внутри как будто все пело, а черное стало розовым.

— У тебя сегодня пять уроков? — спросила мама на следующее утро за завтраком.

— Да, но я потом в гости.

— Здорово! К кому?

— Ну там… К однокласснику.

— Тебе разве не надо делать уроки?

— Заманало.

Мама бросила на меня полный осуждения взгляд и ушла в комнату, а я стала собираться.

— И не забудь убрать за собой со стола, — раздалось из-за двери.

После уроков мы с Китом сели на троллейбус, который шел от школы до его дома. Моча, мама Кита, Кит и его старший брат жили в сером кирпичном доме. У подъезда сидели старушки. Кит не обратил на них внимания, и старушки заворчали. Кит сказал неприличное слово и показал средний палец. Дверь хлопнула, и мы оказались на лестнице в подъезде. Свет там был совсем тусклый, и ужасно воняло кошками. Лифт не работал, поэтому пришлось идти по лестнице, усыпанной мусором, мимо зеленых стен, исписанных неприличными словами.

Дверь открыла мама Кита. Я ее уже видела однажды в школе: милая, тихая, с выпирающими вперед верхними зубами, как у Кита. Кит был на нее похож и от этого почему-то уже не казался таким крутым.

— Привет, — сказала мама Кита. — Голодные?

— Ма, отстань, — рявкнул Кит.

— Ну тихо, тихо, не воюй, — мама Кита покачала головой и ушла в комнату.

— Хочешь жрать? — спросил Кит.

— А что есть?

— Пошли на кухню.

На столе стояли грязные тарелки с остатками еды, валялись хлебные крошки и виднелись маленькие липкие лужицы от варенья или какого-то соуса. Я решила спрятать руки под столом, чтобы случайно не вляпаться. Кит открыл холодильник — на всю кухню запахло тухлятиной.

— Фу, — я зажала нос, хотя мама говорит, что так делать неприлично.

— Это котлеты, — объяснил Кит. — Будешь?

— Нет, спасибо.

Если честно, есть уже не хотелось. Кит вытащил котлету рукой и набил рот.

— Ну, пошли в мою комнату.

Кит жил в одной комнате с братом, но его пока дома не было. Они спали на двухэтажной кровати: Кит на втором этаже, а брат на первом. На стенах поверх обоев в цветочек висели плакаты с группами AC/DC, Metallica, Iron Maiden и несколько икон.

Кит бухнулся на кровать брата и взял какой-то журнал, а я села на ручку кресла около стола. Говорить Почему-то нам было совсем не о чем, и — ужас — в тишине мой живот рычал, как голодный тигр. Поэтому я все время ерзала, делая вид, будто меняю позу, чтобы он хотя бы на секундочку заткнулся.

Так прошло минут пятнадцать, но ощущение было, что целая вечность. И тут Кит тихо позвал меня:

— Килька, иди сюда.

— Куда? — на всякий случай переспросила я.

— Ко мне.

Я села на краешек кровати. Кит потянул меня за плечо, и я немного по-деревянному к нему прижалась. Сейчас он меня поцелует, — подумала я и закрыла глаза. Но вместо этого Кит положил ладонь мне на грудь — на правую. От этого я тут же вскочила.

— Да ладно, чего ты как маленькая?

— Щекотно.

— Ладно, ладно, — и он потянул меня обратно. Наши головы оказались совсем рядом — как в моих мечтах о подушке. И тогда Кит вдруг засунул язык мне в рот. Я всегда думала, что первый поцелуй — это что-то волшебное, о чем потом помнишь всю жизнь. Но нет, оказалось, что это ужасно противно — как будто съедаешь улитку или слизняка. Чтобы не обидеть Кита, я решила потерпеть, стараясь не замечать запах котлеты у него изо рта.

— Килька, — прошептал Кит.

Я поняла, что сейчас он скажет, что любит меня.

— Что?

— Покажи мне сиськи.

Я подумала, что мне послышалось.

— Чего?

— Покажи сиськи.

Я покраснела и отодвинулась:

— Может, пойдем погуляем?;

— Не тупи. Ну чего тебе стоит?

— Нет, я не могу.

— Чего ты, как целка, вырубаешься?

— Я не вырубаюсь.

— Ты чего, дебилка совсем? Чего пришла тогда?

У меня заколотилось сердце, и кровать брата Кита как будто медленно начала уезжать куда-то в сторону.

— Вали тогда давай, — сказал Кит и отвернулся к стене.

— Пожалуйста, не обижайся, — попросила я.