Судный день - Иса Гусейнов

Как выяснилось, шейх не один следовал за армией эмира Тимура; таких, как он понял сейчас, было множество. Знатные люди Карабаха и Нахичевани шли в надежде разыскать и вернуть уведенных султаном Ахмедом в плен дочерей, сестер и жен, а если повезет, то и награбленное у них добро. Султан Ахмед Джелаири, узнав, что армия Тимура подошла к Тебризу, сорвал со своих наложниц все драгоценности и, бросив гарем на произвол судьбы, бежал с женой в Алинджу. Гарем побывал сначала в руках тебризской знати, оставшейся в городе ждать эмира Тимура в надежде снискать его милость; затем попал в руки авангардных наступательных полков, первыми ворвавшихся в город и во дворец. После них из женской половины дворца вынесли несколько женских трупов, а оставшихся в живых, по приказу эмира Тимура, вывели на базарную площадь, чтобы их могли разыскать и забрать родные,

На женщинах не было лица; лохмотья, вчера еще бывшие изысканно нарядными, и дорогими шелковыми платьями, не прикрывали их наготы, но, жалкие и безучастные, они, казалось, не ощущали и не стыдились ее. Они походили на растоптанный цветник, который никогда уже не зацветет.

Отцы, мужья и братья, рыдая, смотрели на дорогие лица и не смели подойти; несчастные мусульмане, нравы которых повелевали относиться к обесчещенным женщинам как к поганому мясу, проделав такой долгий и тяжкий путь, не решались сделать шаг и взять за руку родное существо.

Шейх же, увидев мраморно-белое лицо дочери, вырвался из рук сеидов и, расталкивая горестно-неподвижную толпу, бросился к своему дитяти. Он упал, но, не останавливаясь, ползком, приговаривая, как в беспамятстве: "Мое дитя, моя Шамс, мое солнце!" - дополз до нее, и Шамс, узнав отца, вскрикнула и бросилась в его объятья.

Душевные муки были напрочь забыты; радость обретения дочери была столь велика, что шейха обуревало одно стремление, одна мечта - увидеть, поклониться и восславить освободителя, вернувшего ему дочь.

В тот самый год эмир Тимур под зеленым знаменем пророка, карающим мечом ислама завоевал Армению, Кахетию и, расправившись с иноверцами, спустился вниз по Куре в Карабах, где разбил близ Барды зимний стан и где был заключен договор о союзе и дружбе с ширваншахом Ибрагимом.

Вернувшись с дочерью в Малхам, шейх лелеял мысль присоединиться к одной из дервишских ватаг, непрерывным потоком движущихся из Ширвана в Карабах, дойти вместе с ними до стана эмира Тимура, чтобы лицезреть его и принести свою сердечную благодарность. Но Шамс, которая лечилась сейчас в той самой поющей келье, где родилась, так горько плакала и так боялась разлуки с отцом, - что ему пришлось отказаться от мысли идти в Карабах на поклон к эмиру Тимуру, и вместо этого шейх отправился в близкую Шемаху, чтобы поцеловать меч и желтые сафьяновые сапоги наместника Ширвана принца Мираншаха. От наместника шейх вышел в облачении садраддина - председателя религии и, поднявшись на минбар шахской мечети, прочитал свою первую проповедь.

"Человек, - сказал шейх Азам, - сбился с пути истины и благочестия, стал алчным, неблагородным и поганым. Погромы в Исфагане и Тебризе совершены по божьему соизволению. Деяния эмира Тимура справедливы и угодны богу".

Это было началом служения шейха эмиру Тимуру.

Такова история поразительного превращения доброго врачевателя душ из святого Малхама в жестокого и бессердечного фанатика шейха Азама.

Спустя несколько месяцев после первой проповеди шейха Азама беженцы из Нахичевани расскажут о том, как катапульты эмира Тимура разрушили их город и как в молельне Купол Зияульмулька медленно умирали, задыхаясь в соломенном дыму и извиваясь в муках, пятьсот достойнейших нахичеванских мужей; с гор Армении спустятся старцы, женщины и дети, ведомые молодым священником с крестом на груди, и со слезами па глазах поведают, что в реках Армении вместо воды течет кровь людская. Но в душе шейха Азама, уверовавшего в благую силу меча Тимура, не дрогнет ни одна струна. Потому что почти одновременно с беженцами в Шемаху прибудут новые ватаги дервишей-тимуридов, и в их толковании кровавые деяния окрасятся в цвета религиозной праведности, ибо армяне навлекли на себя божий гнев и справедливую кару, так как в числе прочих уличены в связях с осажденной крепостью Алинджа, где укрывается вор и разбойник, заклятый враг эмира Тимура султан Ахмед Джелаири.

Спустя годы султан Ахмед сбежит из осажденной Алинджи в Тебриз, поцарствует там несколько дней, успев, однако, за это время ограбить купцов, нажившихся в его отсутствие на торговле пшеницей; из Тебриза сбежит в Багдад. Эмир же Тимур, назначив своего наследника Мираншаха правителем Ирана и Азербайджана, отправится по следу султана Ахмеда на Багдад и, обстреливая его три дня и три ночи каменными ядрами из своих катапульт, войдет наконец сквозь пролом в стене. Обнаружив, что султану Ахмеду опять удалось бежать и соединиться с давним врагом эмира Тимура Кара Юсифом Каракоюнлу, разгневанный повелитель прикажет бросить без разбору половину населения Багдада в глубокие рвы под городскими стенами, другой же половине повелит заживо закопать своих родителей, детей, братьев и сестер. Мюриды Фазла, рыцари символического меча, очевидцы события, расскажут по возвращении ширванцам о засыпанных людьми рвах, из которых торчали тысячи детских ручонок. В напрасной попытке спасти детей обреченные родители поднимали их, насколько хватало сил. И весь Ширван сотрясет гул проклятий в адрес эмира Тимура, эхо которых докатится до шейха Азама и заставит опуститься его в смятении на колени и воззвать к богу: "О господи! Кто прав? Кто.виноват?"

Со времени малхамского погрома, который не смогли предотвратить ни вера во всевышнего, ни угодные ему святые дела Малхама, в душе шейха Азама неистребимо жил страх нового погрома. Поэтому, когда наследник Мираншах прислал переодетых воинов с приказом схватить и доставить к нему шейха Фазлуллаха, шейх Азам в великой тревоге поспешил к ширваншаху Ибрагиму. "Шемаху ждет участь Багдада!" - вскричал садраддин и потребовал, арестовав послов Фазлуллаха, подвергнуть их дознанию и пытке, чтобы выведать местонахождение еретика. И когда Ибрагим, дав согласие на требование шейха Азама, обманул его и вступил в переговоры с послами, о чем шейху тотчас донесли его "глаза и уши", он, переодев дервишей-хабаргиров, которые давно уже неофициально пользовались правами его мюридов, в черные хирги, повел их тайными ходами в диванхану, где и застиг Ибрагима с послами богоотступника. Шейх Азам отнюдь не сознавал в этот час, что вступил на путь предательства ширваншаха Ибрагима, ибо недостаточно отчетливо понимал тот сложный политический переплет, в который он попал, съездив по поручению шаха в Алинджу и отослав злополучную шапку эмиру Тимуру, а вскоре после того приняв и укрыв у себя в резиденции переодетых людей Мираншаха. Он был озабочен лишь тем, чтобы арестовать еретика и тем спасти Ширван от божьего гнева и погрома.

Призраки Исфагана и Багдада неотступно стояли в воспаленном мозгу шейха, и ради того, чтобы отвести от Шемахи беду, он готов был принести в жертву как себя, так и ширваншаха Ибрагима. Вот почему, превысив с непозволительной дерзостью свои права, он, не считаясь с присутствием шаха, арестовал послов и, когда их бросили в темницу, препоручил своим новым мюридам любым доступным им способом выведать у еретиков место пребывания Фазлуллаха. Достав из-под новых черных облачений старые кожаные сумы, дервиши вытащили оттуда большие ржавые гвозди.

6

Еще в лабиринте подземных ходов, по которым Ибрагим с Гёвхаршахом, телохранителями и группой аскерхасов шли в темницу, до них донеслись шум и выкрики. Догадавшись, что послов пытают, Ибрагим прибавил шагу, а телохранители бросились бегом распахивать железные решетчатые двери темницы и, лязгнув мечами, вжались в сырые стены и пропустили шаха.

Слабо освещенные светом масляных светильников, чернoодетые лжемюриды застыли, увидев шаха, и тупо уставились на него. В трех клетках перед ними белели в полутьме, как три свечи, поели. Стоявший чуть в стороне в белом облачении и белой, ниспадающей до пят шали садраддина шейх Азам насторожился, но тем не менее не двинулся с места, как если бы здесь властелином был он и шаху первому надлежало подойти к нему. Но, разглядев за спиной шаха наследного принца с группой ааерхасов, он все понял и порывисто бросился к шаху.

- Ради аллаха, шах, не вмешивайся! - вскричал он. - Согласно святому слову, книги еретика должно предать огню вместе с вероотступниками!

- Что проку предавать их огню, шейх? - холодно спросил Ибрагим. - Не лучше ль отослать их к эмиру Тимуру, чтобы уличить меня в связях с хуруфитами? Ибрагим не сейчас утвердился в своем подозрении; обдумав положение в диванхане, он шел сюда с готовым решением. - Ты слышал сам, я отклонил предложение Фазлуллаха. Ибо нет у меня иной опоры, кроме единого бога, его пророка и святого Корана. Но не в моих силах арестовать Фазлуллаха, шейх. Вели передать Мираншаху, что Фазлуллах сейчас могущественнее и меня, и его, а возможно, и самого эмира Тимура. Открой клетки и выпусти послов! Пускай уходят!