Пепел удачи - Дмитрий Политов

– Зайдите, – коротко бросил Надежин и тут же отключился, не вдаваясь в подробности. Егор, застегнув непослушными пальцами верхние пуговицы кителя, торопливо шагнул за порог.

Каперанг ждал его стоя. Он настойчиво избегал встречаться с ним взглядом, и Звонарев, устав от тяжелого молчания, сам попросил:

– Да вы говорите, как есть, Александр Макарович, лучше уж сразу…

Надежин поднял голову и глухо произнес:

– Да, наверное, ты прав. Что ж, не буду тянуть кота за одно место, все равно не поможет. Крепись, сынок, твой отец, Владимир Петрович Звонарев казнен два дня назад по приговору военного трибунала!

Егор даже не сразу понял, о чем говорит командир. Слова его были настолько нелепы и бессмысленны, что просто не укладывались в голове – ну что за блажь, право, нести такую чушь? Ведь речь идет не о ком-нибудь, а об отце! Его родном отце! Какой еще военный трибунал?! Какая казнь?.. КАЗНЬ?!!

Очнулся Звонарев от резкого, противного запаха нашатыря – слабо оттолкнул чью-то руку, настойчиво совавшую ему под нос ватку, и постарался сфокусировать взгляд. Он полулежал в кресле, а роль медбрата при нем исполнял не кто-нибудь, а сам командир крейсера!

– Ну, слава богу, очнулся! Ну и напугал же ты меня, сынок, – стоял-стоял, и вдруг на пол бух, и готов – лежит и не дышит почти! – неловко проговорил Надежин. – Ты уж прости меня, Егор, за дурную весть…

И Звонарев с ужасом вспомнил все, что он услышал, прежде чем потерял сознание. Все, что хотел бы забыть как дурной сон! Глаза предательски защипало, а очертания предметов вдруг стали расплывчатыми. Он отвернулся, уткнулся лицом в мягкую обивку кресла и тяжело заплакал.

Надежин стоял возле него и грустно смотрел на то, как вздрагивают под форменным кителем острые, мальчишеские лопатки. «Совсем ведь пацан еще. Ему же вроде двадцать два или двадцать три только недавно минуло?.. А уже столько довелось хлебнуть – один из ветеранов! – с тоской думал он. – Эх, война! Как же быстро она добирается до ребятишек… Погоди-ка, а сам-то – мне ж недавно только тридцать семь стукнуло – а для всех уже словно глубокий старик!..»

– Прости, Егор, – глухо проронил каперанг, отворачиваясь, – прости, что принес тебе дурную весть. Но лучше уж от меня тебе это было услышать, чем от кого-нибудь чужого – кто не преминул бы твоим шоком воспользоваться. А таких сейчас, судя по всему, много найдется. Постарайся меня услышать, хорошо? – Надежин дождался, когда юноша перестанет всхлипывать и повернется к нему покрасневшим и слегка опухшим лицом, и продолжил: – Дело в том, что история с твоими родителями нынче событие не единичное. Пока мы сражались на передовой, в Империи стали завязываться в очень дурно пахнущий клубок такие дела, что с наскоку и не поймешь, откуда они берутся и кто за всем этим стоит. Можно только догадываться, что без поддержки в самых высших эшелонах власти не обошлось. Я не могу рассказать тебе подробности – уж извини! – но скажу только, что на всех, кто при старом Императоре имел хоть какой-нибудь, даже самый небольшой политический вес, развернута настоящая охота. Причем в ход идут самые грязные средства – провокации, доносы, сфальсифицированные улики. Метода одна: обвинение, арест, отправка на Церебрус – в какой-то сверхсекретный следственный изолятор, – а дальше… дальше тишина! Пока еще ни одного суда не было – ни открытого, ни закрытого, – это я совершенно точно знаю. И журналюгам кто-то очень влиятельный внушительный такой замок на роток повесил – молчат, словно ничего особенного и не происходит. Будто все в порядке, словно так и должно быть, представляешь?! Нет, в самом начале кто-то попытался в новостях репортажик выпустить, так этот информканал жандармы совместно с полицией так быстро и качественно буквально в блин раскатали, что теперь никто и пикнуть на сей счет не смеет!

– Но… Император… – несмело прошептал потрясенный услышанным Егор.

– Император! – хмыкнул Надежин. – Император мило улыбается дамам на приемах, торжественно прикалывает ордена на грудь отличившимся в боях офицерам и солдатам, гневно обличает в регулярных межпланетных обращениях к нации проклятых «демократов», погрязших во всех мыслимых и немыслимых грехах, разбивает бутылки с шампанским о борт новеньких кораблей, сходящих со стапелей… в общем, ведет тот образ жизни, который всем давно знаком и привычен. А что он думает о происходящих репрессиях – сие тайна великая есть! Мне при всей моей информированности так и не удалось выяснить, насколько он вообще в курсе этих трагических событий… – Каперанг замолчал, подошел к столу, плеснул в небольшие серебряные стопки темно-рубинового, остро пахнувшего дорогим ароматом вина из высокой узкой бутыли и протянул одну из стопок Звонареву.

– Погодите, – встрепенулся Егор, проглотив махом содержимое своего стаканчика, совершенно не почувствовав при этом вкуса выпитого, – но вы сказали, что всех обвиняемых перевозят на Церебрус – почему же моих… – его горло вновь перехватил спазм.

– Ты хочешь спросить, почему в таком случае твоего отца расстреляли? – грустно усмехнулся Надежин. – Объясняю: когда стало известно, что в систему вошли сразу несколько «незабудок» и на Лазарусе началась, чего уж там скрывать, откровенная паника, кто-то отдал приказ о немедленной казни всех проходящих по делам о государственной измене. То ли решили не заморачиваться с эвакуацией подследственных, то ли испугались, что они могут оказаться на свободе… в общем, темная история…

Звонарев ошеломленно молчал. У него в голове никак не укладывался тот факт, что, пока он летел на перехват чужакам, а после сражался с кораблями-диверсантами Демократического Союза, не жалея себя и защищая всех обитателей Лазаруса, какая-то мразь, засевшая на планете, решила покончить с его близкими! Выходит, что он сам и все его товарищи, сражаясь и умирая, дали палачам время хладнокровно уничтожить невинных людей – Егор упрямо отказывался даже в мыслях считать их виновными. Воистину жизнь выкидывает порой такие коленца, что в них даже при всем старании просто невозможно поверить!

– Другое дело, – негромко проговорил Александр Макарович, задумчиво разглядывая тонкий узор на своем стаканчике, – что, насколько я знаю, казнить успели не всех. – Звонарев вскинулся и с надеждой уставился на командира. – И вроде бы в числе уцелевших твоя мама, Егор! Я, естественно, направил соответствующий запрос нескольким знающим людям, чтобы они все проверили и перепроверили еще раз, и, надеюсь, скоро мы будем знать это совершенно точно. Причем я попросил не пересылать мне сообщение сюда – после разговора я обнаружил, что «Московит» находится под, гм, присмотром!.. Взгляни, – Надежин подошел к выносному терминалу и развернул перед капитан-лейтенантом голоэкран. Умная техника со всей возможной четкостью представила им картинку парящего над планетой крейсера в сопровождении корабля-наблюдателя. Венчики его антенн лениво вращались с кажущейся небрежностью, но Звонарев примерно представлял – все же это был не совсем его профиль, – что сейчас все их линии связи находятся под самым пристальным контролем, и мощнейшие компьютеры готовы взломать даже закрытые сообщения, которые могут быть отправлены с борта крейсера по каналам как ближней, так и дальней связи.

А чтобы ни у кого на борту «Московита» не возникло искушение шугануть назойливого попутчика, рядом с серым шаром наблюдателя грозно ощетинились открытыми и изготовленными к бою орудийными и ракетными портами два фрегата ПКО.

– Они, видимо, засекли мою передачу и решили продемонстрировать свою силу, – невесело улыбнулся Надежин. – Так что рисковать мы не будем. Сделаем так: я выпишу тебе командировочные документы – основание придумай поубедительнее, – а на Лазарусе встретишься с нужным человечком, и он обрисует тебе ситуацию в деталях. Разумеется, когда он сообщит мне о том, что располагает необходимыми сведениями.

– Но ведь его засекут? – удивился Егор.

Каперанг в ответ хищно усмехнулся.

– Ты же не думаешь, что я настолько глуп, чтобы обсуждать такие вопросы в открытую? А с моим личным кодом им придется повозиться долго! Да и если они его взломают, я всегда привык говорить иносказательно, и за внешне невинными фразами только понимающий, о чем идет речь, человек сможет разобрать двойное дно. Подумаешь, богатый офицер обменивается информацией со своими биржевыми маклерами – что здесь такого? Имею я, в конце концов, право на конфиденциальность своих финансовых дел или нет, как ты считаешь? – Дождавшись согласного кивка Егора, Надежин довольно осклабился. – То-то! Так что сейчас отправляйся к себе, отдыхай и готовься помаленьку – я думаю, что к завтрашнему утру дело сдвинется с мертвой точки. Ни с кем пока не откровенничай, держи рот на замке. Вполне может такое случиться, что у нас на корабле пара-тройка «крыс» работает на жандармов – я сейчас предпочитаю перебдеть, чем наоборот… Да, и не вздумай раскисать, капитан-лейтенант! Все понимаю, но ты сейчас должен быть в форме – чего бы это ни стоило! Договорились? – В голосе командира громыхнул металл, и Звонарев торопливо вскочил, вытянулся по стойке «смирно» и преданно выдохнул: