Ты умрешь следующей - Лама Диана
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты тоже, если не ошибаюсь; я помню пасхальную запеканку, это было просто обьедение!
— Я целый год занималась на кулинарных курсах, но остановилась на приготовлении рыбы, прослушав только половину лекций по рыбным блюдам, поэтому могу приготовить лангуста, но не золотую рыбку, а по десертам я вообще абсолютный ноль, — и Аманда рассмеялась своим юным обезоруживающим смехом.
Когда она смеялась, на левой щеке у нее появлялась ямочка. И поэтому она казалась прямо-таки девчонкой, еще и из-за шаловливой челки пепельных волос и темно-синих глаз. Дэда всегда считала ее симпатичной, хотя в школе Аманда была робкой и незаметной. Хорошо воспитанная девочка, которая общалась с ними, потому что их матери были подругами, но которая потом всегда забивалась в угол с книгой в руках. Аманда в детстве постоянно читала.
Когда они повзрослели и вышли замуж, их дома находились в одном районе, поэтому они дружили в первые годы после замужества, устраивали совместные партии в бридж или играли в бурраку, а еще раньше вместе отдыхали в Греции. В их компании была и Мария-Луиза. Потом пошла череда тридцатилетних юбилеев, а теперь сорокалетие мужей некоторых подруг. Да, они часто виделись, но откровенных разговоров не было. Дэда не помнила, чтобы она ходила с Амандой за покупками, они даже ни разу вместе не ходили поужинать или в кино, как, например, было с Марией-Луизой, или Пьерой, или кем-то еще из подруг из прежней школьной жизни.
«Почему этого не происходило? — спросила она себя раздосадованно. — Она мне симпатична, я ей тоже, почему у нас не может быть близких отношений, к тому же мы знакомы — она быстренько посчитала, — двадцать пять лет».
— Я уверена, что ты — молодчина, — сказала Дэда улыбаясь, а потом решительно добавила: — Решай все сама, я не хочу думать об этом, буду просто мыть посуду.
— Хорошо, если ты на этом настаиваешь, — Аманда сомневалась.
«У нее даже веснушки сохранились, отметила про себя Дэда с завистью. Боже мой, у нее даже и в пятьдесят лет будет вид школьницы. Правда, попа у нее побольше моей, но ведь должно же быть хоть что-то…» — Дэда опять улыбнулась ей.
— Я рада, что нашелся повод побыть с тобой, — сказала Аманда, начав готовить соус, — знаешь, поболтать, посекретничать наедине.
— Мне тоже приятно. — Дэда навострила ушки. Аманда хотела о чем-то поговорить?
— Пребывание здесь не действует на тебя каким-то особым образом?
— Наконец-то нашелся кто-то, кто меня понимает. Я с утра нервничаю. Все эти воспоминания о прошлом… С тобой тоже такое происходит?
— Нет, то есть, может, да, но я вовсе не это имела в виду.
— А что тогда?
— Нахождение здесь. Здесь, понимаешь? — И Аманда бросила на нее косой взгляд.
— Нет, а что я должна понять? (Уф-ф, вот почему они никогда не были подругами. Аманда и в самом деле предпочитала оставаться во всем слишком серьезной).
— Здесь, на вилле Камерелле, ровно двадцать лет спустя.
— Двадцать лет после чего? — Дэда фыркнула. — Что здесь особенного?
— Ты не понимаешь?
— Я ничего не помню, — ответила Дэда решительно.
Аманда порой была надоедливой и настойчивой, но, без сомнения, общение с ней пошло Дэде на пользу: она успокоилась.
Когда страх прошел, исчезла и злость, наступил момент подойти к Марии-Луизе и помириться.
Тем временем Аманда закончила приготовление ужина и предложила пойти прогуляться, но Дэда решила, что с нее уже достаточно прогулок.
Надо постараться помириться с Марией-Луизой, и чем раньше, тем лучше, а то ведь она способна сердиться и дуться весь уик-энд и даже дольше.
Первая попытка разыскать Марию-Луизу оказалась безуспешной.
Ее не оказалось ни в бассейне, ни в комнате. Дверь не закрыта на ключ, постель не застелена.
Дэда с отвращением сморщила нос и вышла из комнаты. Мария-Луиза, наверное, умерла бы от стыда, если бы узнала, что кто-то видел этот беспорядок. Но ее показуха убирать, чистить, смахивать пыль лишь маскировала ее крайнюю неряшливость. В доме безукоризненная чистота, но, ради бога, не открывайте шкафы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})На вилле Камерелле было тихо, все разбрелись кто куда.
Вот скука! Дэда устало села в небольшое кресло в холле.
Как ей хотелось услышать сейчас голос близнецов. Но сотовый телефон остался дома. Прежде чем уехать, она попрощалась только с Пернандой. Близнецы были в бассейне, а Лука — неизвестно где.
Лука. Когда она закрывала глаза, то вспоминала его лицо, немного презрительней изгиб губ. Ей нравился и этот изгиб, и волевой подбородок мужа, и его ясный открытый взгляд. Да много чего еще. Например, как он занимался с ней любовью, не спеша, давая ей возможность чувствовать себя королевой.
Дэда ни разу ему не изменила, и странно, но в этом она даже не испытывала какой-либо потребности.
Лука перестал любить ее… когда же…
На самом деле для нее это не имело никакого значения.
Первый раз Лука изменил ей два года назад, — летом. Не раньше, она была в этом уверена. Да, почти уверена.
Дэда попыталась поговорить об этом с мамой, но та тут же поставила ее на место. Мы из рода Понтрелли, а Понтрелли на это даже внимания не обращают.
Когда они поженились, они очень любили друг друга.
Лука был красив, высокомерен, уверен в себе: молодой и блестящий врач — пластический хирург, просто обреченный на успех. И успех пришел, появились роскошный дом, вилла на море и домик в горах.
И дети.
С появлением детей многое стало меняться.
Возможно потому, что для Дэды они были очень желанны и она израсходовала на них всю свою любовь и внимание — то, что раньше было посвящено только Луке. Постепенно Лука стал отдаляться, а она не сразу это заметила.
Его работа никогда не мешала супружеской жизни.
Дэда сопровождала мужа в командировках и на конгрессах, ездила с ним по всему миру. Ее работа позволяла ей это делать: она была профессором политической экономики, как и ее отец.
Когда появились дети, Лука изменился, потому что сначала ему казалось, что он лишний, а потом постепенно смирился со своей участью. Центр любви сместился, и Дэда долгое время чувствовала себя счастливой.
Теперь нет. Дети подрастают, у них появляются свои интересы. Теперь они уже не так, как раньше, зависят от нее.
Мужа почти никогда не было дома, а когда он приходил, то зависал на телефоне или сидел у телевизора.
Он не мог больше игнорировать телефонные звонки.
Если ты кардиолог, то понятно, почему люди звонят тебе глубокой ночью. Если педиатр, тоже. А пластический хирург? Звонят, потому что появилась еще одна морщинка? Обвисла грудь? Съехал набок нос?
Дэда начала беззлобно подшучивать над этими звонками: «Не звонки, а рога, что мне наставляет мой муж». Это было еще одной из тем для беседы во время игры в бурраку, хотя в душе у нее все кипело.
Она не понимала, почему это случилось именно с ней, с ней, которая еще с юных лет имела возможность выбирать любого, с ней, которая до сих пор оставалась бесспорной главной героиней всех вечеринок и званых ужинов.
Если бы ее спросили, любит ли она Луку, она бы не нашлась, что ответить.
Теперь она сама себя спросила об этом, но вновь не нашла ответа, лишь тряхнула головой и выбросила эту мысль из головы.
Дэда могла запросто отложить решение проблем на потом, если они ей мешали. Такой она была всегда.
Может, поэтому она ничего не помнила о той встрече двадцатилетней давности.
Она бы о ней не вспомнила, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
Комната Дэды пахнет ею. Это почти не чувствуется, но запахи есть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Запах ее тела.
Окна закрыты, белые шторы висят не шелохнувшись. Все в полном порядке, как и заведено в роду Понтрелли.
Покрывало аккуратно застелено, на нем ни морщинки, на двухместной кровати — во всех комнатах двухспальные кровати — взбитые подушки с цветными наволочками в тон покрывалу лежат очень изящно, будто бы совсем недавно приходила горничная.