Звездные мечты - Джун Зингер

Нет, она не отрицала этого — она испытывала знакомое томление в лоне, чувствовала, как сильно бьется ее сердце, как быстро набухают и вздымаются соски. И она устыдилась себя. Она подумала о своих кузинах, о новых друзьях, о знакомых, которые, как и она, могут из любопытства скользнуть взглядом в темный зал театра, чтобы посмотреть на экранный образ экс-мужа прекрасной и элегантной Мари дю Бомон Уиттир и увидеть на серебристом экране это существо. Будут ли они желать его, как желала она, или только хихикать? Они, которые никогда не испытывали дрожь при одном его прикосновении?

Стремясь понять это, она снова и снова возвращалась в кинотеатр, чтобы опять увидеть его в роли негодяя, гангстера, картежного игрока на речных судах, мексиканского бандита; изредка в эпизодах встречалась Дези — в одной сцене, где она в вечернем платье сидела за столом в ночном клубе, она выглядела аристократкой, несмотря на ходившие о ней слухи. О, да, Мари их слышала, хотя никогда им не верила. В Нью-Йорке каждый слышит все, если вращается в определенных кругах. Ходили слухи, что Рори обращался с Дези плохо, что он продавал ее тело за наличные, когда только появился в Голливуде, а впоследствии расплачивался ею за полученные роли в кино и за карточные долги. Ужасная, противная история. Бедняжка Дези! Теперь она могла позволить себе пожалеть сестру — Рори ее предал так же, как когда-то предал Мари.

Эдвард был не из тех людей, кто тратит энергию на недовольство. Он расходовал ее только на практические цели.

— Когда девочки станут старше, — сказал он, — они захотят увидеть своего отца. И это будет естественно.

«Ох, Эдвард!» Если бы он так наивно не поклонялся ей, можно было подумать, что в его жилах течет вода, а не кровь. «А может, это ее южная кровь создает такое различие в их чувствах?» — думала она.

— Раньше я увижу его в аду, чем он встретится с кем-нибудь из дочерей! — выплюнула она.

Эти новые черты характера его жены приводили Эдварда в замешательство. По правде говоря, Мари изумила его уже в их медовый месяц. Он знал, конечно, что Мари — француженка, но все же оказался не готов к ее запросам. В ту ночь, когда он взобрался на нее, чтобы занять обычное положение «мужчина сверху» (втайне он хотел войти в нее сзади, но не посмел предложить это), Мари дотронулась до его мужского органа, взяла в смазанные кремом ладони и стала обжимать, потом она ласкала его яички и, наконец, взяла пульсирующий в близкой агонии фаллос в рот и долго массировала языком и внутренними сторонами щек, пока не извергла из него поток семени.

Это потрясло его, он не мог поверить такому удовлетворению. К сожалению, он не мог похвастаться чувственностью жены в своем клубе, иначе ему бы завидовал весь Нью-Йорк.

Эдвард не знал, что мотивом такого поведения его жены были вовсе не южная страстность, а простой опыт. Он забыл вторую черту французского характера — прагматизм. У Мари не было желания немедленно забеременеть, чтобы снова провести в неподвижности очередные девять месяцев. И ей вовсе не нравилась интимная близость с прижимающимся к ней рыхлым, белым, с синими венами телом Эдварда, его мокрые поцелуи, его неловкие ласки. Орально-пальцевая техника обеспечивала ей определенную удаленность от его тела. Это был не секс, а всего лишь техника. И между прочим, довести его до конца она могла таким способом в считанные мгновения.

Со временем она вынуждена была терпеть его ответные оральные ласки. Она не могла отказать ему, иначе он понял бы, что она не испытывает влечения к нему ни в физическом, ни в каком ином отношении.

К несчастью, ее тактика привела к результатам, совершенно противоположным ее намерениям. Ее ласки пробудили в Эдварде такой сексуальный аппетит, что деликатно, но настойчиво он стал предъявлять ей свои претензии по два-три раза в день. Она надеялась, что ему это скоро надоест и он успокоится. Но он, казалось, был очарован ее телом, исправно бормотал какие-то слова о светлых волосиках, которые служили необычным укрытием волшебного вместилища.

Мари твердо решила отучить его от себя. Но пока, отдаваясь ему, стонала, вскрикивала, извивалась, имитируя страсть. Только изредка позволяла она себе забыть обо всем, впасть в полузабытье, и тогда всплывало туманное воспоминание о парящей над ней голове с темными волнистыми волосами или белоснежных зубах, блестящих в сардонической улыбке.

3

Кики и Анджела были отправлены в пансионат в Массачусетсе под своей фамилией Девлин. Когда Эдвард впервые захотел с ними серьезно поговорить и изложил им свой план — удочерить их и дать свою фамилию, Анджела разразилась слезами, а Кики пришла в бешенство. Тогда Мари отвела Кики в сторону и, рассчитывая на ее ум, не свойственный детям в таком возрасте, объяснила ей, что если она хочет иметь в жизни все хорошее, то должна научиться слушать свою маму и понять, с какой стороны на хлеб намазывают масло. Поскольку ее собственный отец бросил ее, а Эдвард Уиттир собирается относиться к ней как к своей собственной дочери, ей лучше быть Уиттир, чем Девлин.

— Ты понимаешь, что я тебе говорю, Кики? — спросила Мари.

— Да, — ответила Кики. Она поняла, что, хотя отчаянно хочет сохранить отцовскую фамилию — это было все, что сейчас от него осталось, — будет лучше поступить так, как хочет ее мама. Ее отец пропал, а мама — здесь, и только она осталась у нее.

— А затем ты должна будешь помочь и Анджеле понять это.

После этого Кики подошла к Анджелике и сказала ей:

— В наших сердцах мы по-прежнему останемся Девлин — дочерьми нашего папы. Но все деньги у Эдварда, а у папы, я думаю, их вовсе нет. Как мы сможем куда-нибудь уехать, если у нас не будет никаких денег?

— Но я хочу моего папу! Я не хочу думать об этих дурацких деньгах! Зачем нам нужны эти деньги?

— Потому что без денег мы не сможем получить никаких удовольствий и делать то, что хотим. Для всего этого нужны деньги, много денег. Разве ты этого не понимаешь? Ты Можешь говорить Эдварду: «Да, сэр! Да, сэр!» — а про себя думать: «Пошел к черту!» Вот так мы должны себя вести.

Но Анджеле было трудно понять логику в словах сестры. Она продолжала плакать и кричать, что хочет остаться Девлин. Она не желает, чтобы ее отцом был Эдвард. Она хочет своего собственного отца. Мари старалась не обращать внимания на крики Анджелы. Откуда маленькой девочке знать, что для нее хорошо? Но Эдвард заявил, что пусть девочки пока остаются Девлин. Он полагал неразумным восстанавливать против себя Анджелу в самом начале их отношений.

Кики была довольна. Она сохранит фамилию своего отца, но при этом получается, что не она, а Анджела не уступила матери и расстроила ее. Но когда Мари начала утешать все еще рыдающую Анджелу, Кики поджала губы. «Почему-то Анджела всегда выигрывает», — подумала она.