Майнбласт. В бездне тьмы. Часть первая. Двуличие - Сайрил Юст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я вас найду, — шепчет, — и тогда получу все ответы на вопросы. Будьте уверены, — обращается к уже убежавшему эгаранади.
— Обещаю, друзья, — проводит рукой по холодно-мертвому лицу Мираэтты, после чего, наклонившись, целует в ледяные губы. — Я отомщу за вас, как разберусь в произошедшем, ведь вы и учили меня быть милосерднее к врагу, быть прежде всего человеком, а уже потом кровожадным убийцей, — кладёт руки на разорванную грудь Олафа.
Стрелок решает лично провести обряд очищения вапора от каэлума, поэтому достает под массивным столиком пузырёк с горючим и, оторвав пару небольших кусков от одежды товарищей, пропитывает их. Кладёт на лица и поджигает, выбросив сосуд на месте. После чего разворачивается и отправляется на выход в отчаянии.
Лица мёртвых горят в одиночестве, а глаза Майнбласта смятением. Теперь он на шаг ближе к разгадке. Услышав разговор двух врагов, тот понимает, что в них нет никакой опасности, да и мотивы таких действий ему неизвестны. Таинственная игра заставляет его думать, что двое — наблюдатели, которые знают ответы на все вопросы. Его цель найти их, но для начала нужно разобраться с самим собой.
Глава V: Людоеды Корагских Руин
В лесной чаще, на окраине Корагских руин, стоит ветхий, старый дом. Внутри грязь и полная разруха. Двое, недавно поселившихся там странников, сидят и болтают. Старая печь согревает пространство, то и дело постреливая от жара. Голодные мужчины сидят и ждут, пока разогреется шипящие вонючее мясо, которое они раздобыли в лесу. Привычную тишину нарушает светловолосый Трог:
— Мне нужно найти вапор.
— Ты же недавно, — растерянно чешет голову, слегка опустив глаза, — мне, если честно, тоже нужно.
— Отправимся вместе?
— Ещё бы. Я иногда думаю, может, вообще перестать это делать? — берёт с печи старую сковородку, на которой лежит волчатина, подносит к носу, пытаясь определить готовность. Трог сидит и думает, уткнувшись отстранённым взглядом в тёмные уголки помещения, куда частично закрадываются тёплые лучики. — Улетел бы я с этого острова. Тут как раз недалеко до более благоприятного для поиска пищи места, тем более для таких как я, — вздыхает мужчина.
— Учитывая, что ты всегда оставался незамеченным, то вероятность, что тебя там найдут — мала, — встает и ищет среди разного хлама то, что может долго и хорошо гореть. — Теургцы, конечно, твари! Не дают ни выйти, ни зайти! Каким образом они вообще ловят нас? — пинает старые ошмётки и гневается. Наконец расслабившись, задаёт вопрос. — Знаешь о них? — находит старые обломки, ломает на несколько частей, подходит к крупной печи, открывает крышку и закидывает в пламя. Сильный жар ударяет по лицу, из-за чего немного отводит голову в сторону с недовольством. Садится назад, смотрит на знакомого.
— Я знаю не больше, чем ты. Меня не волнуют эти тюремщики. А… — скованно, — как бы тебе сказать это? — обхватывает себя руками, цепляя пальцами одежду. — Мы ведь люди, — дрогнув, печалится, унывающий взгляд устремляется на уставший дух, то и дело плачущий над полумёртвым столбом. От каждого неаккуратного движения огонёчек скачет, стараясь выбраться из плена. — Ведем себя, как поганая ликвора, животные. Предаём, убиваем, едим друг друга! — поворачивает голову в сторону, где тьма окутала углы помещения. Делая выдох, он то дело и всматривается в тени. — Я столько съел себе подобных за всё время, — скорбь проскочила в дрожащем голосе. — В-вот, что меня волнует…
— Увы, но этого не избежать, — поправляет волосы и, немного скривив губы, старается найти оправдание подобным себе. — Вот раньше нам было просто: захотел — повесился, захотел — застрелился! Захотел поесть — поел вот, к примеру, волчатину и всё! Да? — высказывается с приподнятым настроением, представляя, как живут обыкновенные люди, но вид его быстро сменяется на печальный. Грустно выдохнув, продолжает уже медленнее, ровнее: — я как узнал о своей участи… знаешь? — поник, — попробовал себя пристрелить. — Я помню, как ходил по руинам города, прятался… Однажды, услышав ужасающий вопль, — рассказчик, съёжавшись, широко раскрывает глаза и теряется в воспоминаниях. По его виду кажется, будто сейчас он переживает эмоции прошлых событий. — Я бежал по руинам, а за мной кто-то гнался. Я, знаешь, и не знал вовсе кто я, где я, кем я когда-то был и кем стал, благодаря чему стал… Имя своё хоть я и помнил, но это мне ни о чём не говорило, это напоминало мне только о том, что я ещё жив, что я человек. Я только и повторял, когда бежал. "Я Трог! Я Трог!" — повторял самому себе, потому что это было единственным, что у меня было в голове. Кто-то бежал за мной, позади слышался человеческий вопль, а после тот источник этих криков затих, а я провалился в какую-то яму. Там было темно. Оглянувшись, увидел труп человека. Рядом лежал пистолет. Проскочила тень одного из "крыс" над ямой, я тогда и понял, что в безопасности. Впервые после пробуждения. У меня было оружие. Я подумал, что оно должно как-то помочь мне от всего этого избавиться. От всего ужаса… — замерев.
— И как успехи? — издевательски.
— А чего ты смеешься? Думаешь, смешно? — вскакивает. Чувствует слабый запах гари и снимает с огня приготовленную пищу. — Стихии… — расстроено.
— А не смешно, когда бессмертный пытается себя убить? — хихикнул.
— Рот закрой лучше! — ставит сковородку на деревянный брусок, что лежит рядом. — Я думаю, когда ты проснулся и не знал кто ты, и что вообще происходит, тоже пробовал. Жизнь наша началась зано… Точнее, наверное, не жизнь это вовсе! — напрягся. Засуетившись, он отходит к двери, чтобы проверить нет ли поблизости каких-либо движений.
— Да не дуйся. Я тоже пробовал, — хватает мясо руками и обжигается, начинает дуть в надежде, что остынет быстрее, перебрасывая из ладони в ладонь. Сдавшись, он бросает кусок назад.
— И как успехи? — с горечью.
— Как-как? — разводя ладонями. — Да никак! Я в грудь стрелял и в голову. Думал, как ты, что это поможет, — поднимает взор на пламя свечи, — встаю весь в крови и говорю: "И это называется смерть?" — обтягивает пальцы тканью, хватается за мясо и поднимает, делает небольшой укус, горячее страшно вонючее мясо чавкает меж крепких зубов, которые ещё не сразили болезни.
— А я только в голову, — возвращается к собеседнику. Садится напротив и смотрит на то, как
