Легко - Андрей Скубиц

Завтра будет праздник в Постойне. Главная награда — отстрел семьи Шаркези. Снаряжение обеспечит поручик Фон Кугель из постойнского штаба СС!

Баба вытаскивает сигареты. Младенец заснул, а раньше был очень даже активен. Он действительно очень мало спал, а в таком возрасте нужно много спать. Снаружи уже почти темнота, и мы едем между холмов по той же самой дороге, по которой мы приехали с Презелем и Шуличем сегодня после обеда и о которой эта баба говорит, что по ней можно добраться в Кочевье, хотя пока мы едем точно в противоположном направлении. Ее слова мы взяли на веру безо всяких сомнений, хотя, может быть, это и не самая лучшая тактика. Даже с психологической точки зрения, потому что тогда люди ее типа думают, будто имеют тот же авторитет, что и мы, если не больше. А что остается делать — пока полиция не считает необходимым пользоваться GPS-навигацией или автокартой, мы вынуждены надеяться на корректные указания местных лапонцев. А сейчас госпожа хотела бы выкурить сигаретку. Как будто она уже королева в этой машине, не меньше цыганской примы Эсмы Реджеповой. А я сижу здесь, рядом с ней, поэтому я должен здесь принять меры, обеспечить порядок.

Я: Эй.

Шулич обернулся.

Я: В этой машине не курят.

Шулич усмехнулся и развернулся. Девчонка сначала смотрит на меня, потом заталкивает уже наполовину вытянутую сигарету обратно в коробочку. А коробочку держит в руках, будто размышляя, прикидывая, удастся ли ей все-таки сделать по-своему, чтобы последнее слово осталось за ней.

Я: У тебя же младенец здесь, и как ты это себе представляешь, он будет глотать этот воздух?

Агата: Он же мой.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, даже я не мог бы сказать лучше.

Бог его знает, может ли отец ребенка сказать это одинаково убедительно. Хотя лучше мне о нем вообще сейчас на думать. Лучше, если я буду думать только о ней. О ней такой, как ее описали жители деревни Камна-Река. Именно такой.

Агата с гордостью, оглядывая малыша: А вообще-то его зовут Тоне. Не младенец. По дедушке.

Ха! По дедушке. Легендарный старый Тоне. Только если бы у господина дедушки было побольше мозгов…

Ладно, не важно. Не имеет смысла; в этот момент совершенно не имеет смысла.

Почему меня так сильно выводит из себя все, что она говорит? Это совершенно лишнее. Никуда не ведет. Кроме того, еще и вести себя буду как идиот. Только нервничать. Нервничать. Да никто на моем месте не вел бы себя как образец терпимости. Нет смысла так уж сильно переживать, даже если мы только что фактически лицом к лицу столкнулись с жителями деревни, а дорогу нам показывает бесстыдная сопливая уголовница, — лучше поберечь нервы на потом, когда в Кочевье придется сражаться с местными бюрократами. Вот где нервы действительно понадобятся. Лучше расслабиться на эти 20 минут, сколько еще осталось спокойной дороги. Даже если эта дорога ведет через ужасные дыры и темноту.

Агата: Малые Грозы.

Показывает на название деревни, высветившееся из темноты. Малые Грозы. Это, по-видимому, было сказано в том смысле, что вот, смотрите, я же вам говорила, что мы правильно едем. Для меня это вообще ничего не значит, я вообще понятия не имею, что такое эти Малые Грозы, кроме того, что это — тот населенный пункт, где сегодня должен выступать кочевский соловей и даже сама Сабина Худолин, о чем оповещал плакат на автобусной остановке. Меня как будто ударило. Ишь, каким тоном она это сказала. Проехался по ней взглядом, а потом, надо же как удачно, наши дальние фары осветили огромный щит на большом пустом сеновале, по-видимому, с рекламой торгового центра «Интершпар», расположенного через две деревни. Я быстро развернулся к ней и подмигнул.

Я: Эй! А что это там написано?

Баба только с упреком скользнула по мне взглядом. На щит даже не посмотрела, ни в коем разе. Конечно, ведь лучше показаться обиженным, чем дураком! Ну вот, снова у меня это раздражение. Что за дела! Лучше просто смотреть за окно.

Эта девица, вот она, сидит рядом со мной! Не какая-нибудь, о которой пишут в каждой газете. Ясно как белый день. Табличку «Малые Грозы» она узнала, потому что ей знакомо это место. Да она просто не умеет читать! Эти буквы наверху она просто не поймет! Они для нее элементарно ничего не значат.

Не умеет читать. Это же представить себе невозможно. Хотя это так, писать в Словении по-любому умеет только пара-тройка человек, но вот читать! Затеряться в стране букв! Насколько же нужно уметь доверять в таком случае! Она, например, должна была поверить кому-то, что здесь написано именно «Малые Грозы», ведь прочитать-то она не может — значит, другие должны ей были сказать, что это так. А она верит! Должна. А потом эти доверчивые неумехи хотят еще встать в позу и это дорого продать… Кому? Мне. Мне? Показать, что они тут все знают?

По случайному совпадению, на этой табличке действительно было написано то, что она сказала. А вот мне она не доверяет. Даже приблизительно не доверяет так, как тому, кто сказал ей, что здесь написано «Малые Грозы», или тому, из управления по земельному реестру, где ей сказали, что тот земельный участок наверху, над Камна-Рекой, — их участок, что, правда, тоже чисто случайно оказалось правдой, но ведь нужно учитывать контекст. Ведь она не верит и тем, кто говорит, что эта земля застройке не принадлежит, потому что она этого просто не понимает, вот и не верит. Как не подлежит застройке, если дом, который они уже построили, стоит и не падает? А в ином случае — да, конечно, можно поверить в учителя-доброжелателя, который всегда правильно прочтет все субтитры всех южноамериканских телесериалов, а также все выписки из книг земельного учета… что граница Словении проходит по словенской Мирне, по хорватской Риеке, по хорватскому Калобагу, черногорском Упцине… Это так, потому что так и должно быть! А как иначе?

А в реальности — это я везу ее здесь и сейчас, непроглядной ночью, в сторону Кочевья, или нет, извиняюсь, в данный момент в сторону от Кочевья; на дворе весна, только вот они в этом году не будут сажать ни помидоров, ни перчика, ни картошечки, то есть в этом году им их не придется красть со здешних огородов, а придется с каких-то других. Да, других, а не в непосредственном соседстве от своей земли, а там, где кто-то другой записал, что земля — их собственность… Да что это я…

Да, к интеллектуальному цвету нации, похоже, я явно не принадлежу. Куда мне…

Мои размышления были прерваны самым грубым образом.

Если по-честному, после того, что мы пережили раньше, мысль о спокойной поездке по словенской провинции до Кочевья казалась слишком невероятной, чтобы быть правдой. За поросшими соснами холмами показались первые дома следующей деревни — видимо, это и были Малые Грозы, хотя табличка с названием осталась далеко позади, а у жителей, наверное, очень выросло их эго, раз они эту табличку зафигачили аж на середину Доленьского региона. И вот именно здесь в нас ударил сноп света, совершенно ослепительного после полной темноты, из которой мы выехали.

По всей дороге стояли люди. От первого шока мы оправились быстро, потому что рефлекторы не были направлены прямо на нас. Прожектора, правда, горят на полную мощность, освещая всю собравшуюся толпу, откуда их только понабрали, может, забрали все осветительные приборы из местного дома культуры. Свет направлен на небольшое сооружение типа сцены, различимое где-то слева. Около дороги, там, где маленький луг, стоит сцена. И вообще, люди кажутся более спокойными по сравнению с жителями прежней деревни, так сказать, более добронамеренными, как будто всё вместе — это чистая случайность, мы застали их в радостный момент.

Атмосфера, собственно, кажется вполне доброкачественной, за исключением того факта, что нашу дорогу перекрыло несколько машин, а перед ними в роли противотанковой защиты брошен какой-то разболтанный прицеп с лестницами.

Прожектора полоснули перекрестным светом прямо по лицу — конечно, сначала непроизвольно вздрагиваешь, это в любом случае. Особенно после того, что мы пережили раньше, хотя там была действительно экстремальная ситуация. Не психовать — это просто сцена. Это здесь не из-за тебя, думай своей головой, весь мир не вертится вокруг тебя. Плакаты. Вспомни. Может быть, жители просто собрались на выступление кочевского соловья Янеза Крамбергера-Филипса? Может, и нам позволить сфотографировать себя запанибрата с деревенской толпой, как видимое доказательство разрядки ситуации и успешного сосуществования государственных органов, семьи Шаркези и местных жителей? Стопроцентно, господин министр был бы очень даже доволен. Только зачем эта огромная телега через дорогу? Не будь идиотом, включи голову. А тут еще это — глаза у людей, увидевших нас, начинают подозрительно бегать. И тут вдруг в толпе вижу — с ума сойти — самого соловья Филипса, как будто с плаката сошел, и саму мисс Худолин, хоть у нее на голове и недостает тех наушников с микрофоном, какие она всегда носит в телевизоре.