Лига добровольной смерти - Виктор Сенин

Их продают неведомо кому, а хозяева невольниц поступают с несчастными, как им заблагорассудится. И редко когда доходит до суда…

В коллективе русского приняли. Расторопен, не завистлив, слов на ветер не бросает. Настырность и желание заглянуть в каждый угол расценили как профессиональную целеустремлённость. Тем более что забот у директора распорядительной службы хватало. В его подчинении охрана, кафе и столовые, снабжение отделений и лабораторий всем необходимым, встречи и проводы гостей, проведение официальных приёмов и брифингов.

«Сдюжим, – думал Колчин, внимательно изучая порядки, заводя знакомства и тормоша подчинённых, заставляя их быть исполнительными и заботливыми. – Не такое выдерживали»… Менять профессию журналиста Колчину доводилось в Ираке и Сербии, в Афганистане.

С первых дней пребывания в пансионате Платон Лебедев сдружился с невропатологом Жаном Летерье из Реймса. Близки оказались характерами. Как говорится, родственные души. Жан никогда не поддавался унынию, находил выход из трудного положения и не мог долго расстраиваться или злиться. Вспыхнет иной раз, заведётся с полуоборота, обругает обидчика или недотёпу медсестру, а через минуту уже забыл огорчения, смеётся, рассказывает анекдоты. Подобное поведение некоторые расценивали как легкомыслие молодого человека, списывали на молодость.

– Перестань ребячеством заниматься, – поучает Жана доктор Эрик Теглер, коллега по работе. – Научись строже обращаться с подчинёнными. Твою доброту воспринимают за слабость характера и неуверенность в делах. Иной и работу выполняет спустя рукава, надеясь на ротозейство начальника, его беспечность.

– Почему надо быть держимордой? – вскипает каждый раз Летерье. – Не понимают доброты – их беда. Я уважаю этих людей, ценю их достоинство и надеюсь, что они поймут меня. Держать человека под колпаком страха – значит, унижать его, не давать возможности вытравить в себе раба. Помните, как Христос ответил фарисеям? По наружности кажетесь людьми праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.

– Эх, молодёжь… – отвечает с грустной улыбкой Теглер. – Скачете по верхам, а того и не видите, что под ногами зыбкая топь. Не удержитесь, и поглотит вязкая тина бытия…

– Зачем кланяться каждому встречному? – не сдаётся Жан.

– Запомни: лев боится петушиного крика… Царь зверей, а кукареканья не выносит.

– Как это понимать?

– Понимай в меру своего разумения. Оглядывайся, когда права качаешь…

– А… – махнул рукой Жан. – Воду в ступе толчём!..

Разговорившись однажды, Платон узнал от Летерье, что в пансионат Лиги Добровольной Смерти Жан попал случайно. Окончив Медицинский институт во Франции, в родном Реймсе достойную работу по специальности Жан не получил. Какое-то время трудился на станции «Скорой помощи».

И тут наткнулся Жан в Интернете на сайт ЛДС. Пансионату Лиги требовались опытные врачи, в том числе и невропатологи. Созвонившись с дирекцией и переговорив, Летерье получил согласие на переезд в Упсалу.

– Мне здесь нравится, – сказал Жан. – Город в зелени парков немного напоминает мой Реймс. Собор и вовсе во французском стиле, как Реймский. Такие же шпили, фасады, кафедральный зал внутри со скамьями и нефами. Зайду иной раз, присяду на скамью и задумаюсь… Встаёт перед глазами композиция «Встреча Марии с Елизаветой» – справа от центрального входа в Реймский собор. Вспомню, и видится мама…

Жить в пансионате привык. Здесь столько интересных людей! Пусть они больны, пусть разочаровались в жизни, но они многое успели, им есть что рассказать. Пилот Алексей Жарков, к примеру. Кстати, он русский. Командир экипажа Ту-154. Самолёт потерпел аварию возле Новороссийска. Погибли пассажиры, пилоты, а он один уцелел. Радоваться надо, в рубашке родился, но Жарков не может смириться с гибелью людей. Считает себя виноватым и страдает.

– Со специалистами пансионата ладишь? – спросил Платон.

– Что нам делить? Чужое горе? Люди, скажу прямо, очень талантливые. Хирурги, терапевты, психологи. И совестливые. Им мало известных правил общения и ухода, они придумывают свои во благо клиентов пансионата.

– Чем же привлекает Лига? Солидным жалованьем?

– Зря так думаешь. Евро, конечно, нужны, – спокойно ответил Летерье. – У меня, допустим, есть возможность перевести маме пятьсот евро, а то и тысячу в месяц. Мне здесь много не требуется. Счёт имею в банке. Но главное – то, что мама в Реймсе, ни в чём себе не отказывает. Поверь, для меня это очень важно.

Летерье замолчал, видимо, вспомнил мать, представив, как одна тихо снуёт по квартире – пылесосит, смотрит телевизор, а телефон хранит и хранит молчание…

– Лига, как говорит наша русская Клеопатра, это Молох, ненасытная сила, беспрестанно требующая полной самоотдачи обслуживающего персонала, – продолжил разговор Летерье. – Если хочешь знать, самопожертвования. Не обладаешь такой ответственностью, эгоизм в душе, – лучше уйди. Кое-кто считает, что мы заложники этой силы. Совсем не так, мы служим людям, облегчаем их страдания.

– Всё ли уж так благополучно в Лиге, как подаётся? – Платон попробовал зайти издалека и вызвать Летерье на откровенность.

– Конечно, случаются неувязки, возникают проблемы. Как и во всяком живом процессе. В пансионате закон: не позволяй себе усомниться в правильности избранного пути. Сомнение – блуждание во тьме. Но здесь я могу убедиться, к чему годен по нравственности своей, проверить ум и успокоиться, осознав, к чему обязан стремиться, а в чём мои старания напрасны.

– Каждый должен понять, на что он способен, и не терзаться сомнениями…

– Правильно! – воскликнул Летерье. – Одному предназначено быть великим учёным, а другому надлежит осознать, что его призвание – дворник, уборщик дворовой территории. И не комплексовать, не зеленеть от зависти. И будет порядок. Ты прилетел из России, полагаю, реализовать свои возможности, подняться на ступеньку выше того, что свершил ранее.

– Философию чистого разума развёл! – засмеявшись, ответил Платон Лебедев. – Я приехал сюда, чтобы не жалеть после. Мол, проморгал вероятность удачи. Как бывает? Не свершит человек что-то из задуманного, а потом мучается сомнениями.

– И я о том говорю! Не прилетел бы сюда из Франции, и жалел бы в своём Реймсе: упустил момент.

– Но люди в Лиге разные! Может, кого и не устраивают порядки. Или то, что здесь твориться…

– Как в любом коллективе! Разумеется, есть сомневающиеся, есть и те, кто против миссии Лиги. Но они помалкивают в тряпочку. Они не праведники, не живут по принципу: ты друг мне, Платон, но истина дороже. – И засмеялся, довольный образным сравнением, имея в виду имя собеседника. – Место преступления – наш разум, – говорит доктор Теглер. И он прав. Какие волнения, какие взлёты и падения свершаются в нашем сознании!..

– Кто такая, как ты выразился, русская Клеопатра? – поинтересовался Платон.

– Ты бы её видел! Прекрасная женщина – красивая и глубоко верующая. Живёт, радуясь и получая удовольствие. И доставляя удовольствие другим.

– Египетских ночей любви мне только не хватает, – ответил Лебедев.

– Зинаида позволяет пережить их клиенту, который пожелал провести последнюю в своей жизни ночь с женщиной.

– Так она занимается любовью с клиентами пансионата?

– Только с клиентами Дома последней ночи. Для неё это как благословение. Одни утверждают, что Зинаида, проводя с клиентом последнюю его ночь в любовных утехах, пытается открыть для себя суть человеческой души, и, отдаваясь, проделывает это едва ли не с исследовательской целью, чтобы распознать мужчину в минуты, когда он полностью раскрепощён. Другие считают, что занятия сексом имеют для русской Клеопатры особую прелесть, позволяют испытать совершенно неповторимые чувства. Не знаю, где истина.

– Заинтересовал ты меня…

– Познакомить тебя с Зинаидой?

Льёт обложной дождь, на улицу не выйти. Деревья и кусты поникли, верхушки берёз, похожие на пряди девичьих волос, опускаются ниже и ниже, но не поддаются. Стряхивая тяжёлую влагу, ветви распрямляются и раскачиваются, словно переваливаются из стороны в сторону.

У окна во всю стену сидит в кресле мужчина и неотрывно смотрит на берёзы. Ему лет сорок пять, он седой, а в глазах усталость. Пилот Ту-154 смотрит на поникшие берёзы, и сердце его сжимается от страдания. Бывшему командиру экипажа самолёта кажется, что деревья застыли в печали, горюют по невинно погибшим в авиакатастрофе. И не деревья то застыли, а женщины с поникшими головами стоят в скорбном молчании.

Жизнь для мужчины пуста и бессмысленна, он весь в ожидании решения консилиума. Смерть станет избавлением от невыносимых душевных болей, очищением и отпущением греха.

Детский отчаянный плач, крики о спасении, зов матерей, обращённый к Господу, – это неизбывно звучит в ушах, сжимает мозг и хочется бежать, бежать… Только бы не слышать голосов.