Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель

– Ну что, довольна?

– Я не хотела, чтобы с Вадимом что-нибудь случилось, – прошептала Тама. – Где он?

– В больнице. И надолго. Из-за тебя.

– Простите, месье. Я всего на секунду отвернулась.

– «Всего»?!

Он был странно спокоен. Опасно спокоен. Тама начинает дрожать.

– Выходи, – приказывает он.

Наказание Тамы приближается. Шарандон тащит ее за шею в кухню, где их поджидает Сефана с красными от слез глазами, с искаженным ненавистью лицом. Она бросается на Таму, сжимает ей плечи и вонзает в ее беззащитную нежную кожу ногти.

– Из-за тебя мой сын останется на всю жизнь изуродованным! – орет она.

– Я не хотела! Не хотела, клянусь!

Сефана вцепляется девочке в волосы, приподнимает и толкает в стену. Она в истерике и должна на кого-то выплеснуть свой гнев и свое горе.

На кого-то, кто всегда под рукой.

На Таму обрушиваются удары. Она не пытается ни убежать, ни даже защититься. Она перестает думать о собственном теле, чтобы спрятаться в уголке своей души. В самом укромном уголке.

* * *

Вспомнит ли кто-нибудь обо мне, когда они меня убьют?

Вчера, убираясь в доме, я нашла альбом с фотографиями. Я быстро его пролистала, чтобы никто не увидел. В нем были фотографии всей семьи. Сефаны с мужем… Он и раньше был страшным и не очень-то изменился! Вот Фадила, еще совсем малышка, в Марокко, Адина, Эмильен и Вадим… Куча фотографий, на каникулах и в разных других местах. И еще фотографии класса.

Думаю, не существует ни одной моей фотографии. Ни одной «настоящей» фотографии. Только те, что делала Сефана на каждый мой день рождения. Но они не считаются.

Так вспомнит ли кто-нибудь обо мне, когда они меня убьют?

Быть может, Вадим, да еще, наверное, Афак. Отец – не знаю. Потому что, по всей видимости, он обо мне позабыл. Он не звонил уже по крайней мере два месяца.

Нет, он не мог позабыть обо мне. Вероятно, он просто очень сердится на меня из-за вранья Сефаны.

Уже неделя, как Вадима привезли из больницы. В общем, все не так плохо. У него останутся шрамы на лопатках и на одной руке, если я правильно поняла.

Пока что мне не разрешают к нему приближаться. Но я знаю, что Сефане надоест им заниматься и она снова вверит мне смотреть за ним.

К тому же он меня зовет. Ей, Сефане, это должно быть неприятно…

В тот вечер, когда они вернулись из больницы, Сефана чуть меня не убила. Она долго и сильно меня била. Так, что до следующего утра я не приходила в сознание. Когда я очнулась рано утром, то лежала на полу в постирочной, на животе. Мне удалось доползти до матраса, все лучше, чем лежать на плиточном полу. У меня распухло все лицо, я не могла открыть правый глаз и пошевелить левой рукой.

Я и сейчас еще плохо выгляжу. Большая рана на губе, синяк под глазом и гематомы по всему телу. Сефана вырвала у меня половину волос. Так что я вынуждена надевать платок, чтобы прикрыть образовавшуюся проплешину. Настоящие проблемы у меня с рукой. Я по-прежнему не могу ею пользоваться, это очень мешает работе по дому. И потом Сефана меня так сильно била, что сломала зуб, и я стараюсь не улыбаться своему отражению в зеркале, когда чищу раковину. К счастью, зуб просто сколот.

Главное, что Вадиму лучше. Вчера, пока Сефана его кормила, я делала ему знаки так, чтобы она не заметила. В ответ он улыбнулся мне своей самой широкой улыбкой. Наверное, это значит, что он меня простил. А это для меня самое главное.

Остальное не важно.

Но каждый день я молюсь о том, чтобы Изри не пришел к Шарандонам, пока я полностью не поправлюсь. Я бы не хотела, чтобы он увидел меня такой. Ему бы стало противно. Несколько раз заходила Межда, но, к счастью, без сына.

Так что иногда и мне везет.

21

Она вновь закрыла глаза. Она выходила из комы, как выходят из темного зала, и еще не могла находиться на свету. Первое, что она ощутила, была жажда. Ужасная жажда.

Она снова попыталась поднять веки, с трудом разглядела верх стены, часть потолка, а потом снова погрузилась в темноту. Однако боль помешала ей потерять сознание. Острая боль, происхождение которой ей установить не удалось.

Так что она в третий раз открыла глаза и попыталась подвигать головой. Словно множество иголок было натыкано ей в затылок, а череп сжимали тиски. Пока что все оставалось для нее как в дымке. Но несколько секунд спустя девушка различила окно, мебель. Комнату она видела впервые. Она лежала на кровати, постель застелена бельем бежевого цвета, на дворе стоял день.

Правое запястье ее оказалось прикованным к одной из металлических перекладин в изголовье кровати. Когда девушка это поняла, то захотела подняться и почувствовала, как в бок ей вонзилось острие.

Она с криком упала на матрас, она задыхалась. Потолок начал кружиться, стена опасно пододвинулась прямо к ней.

Девушке показалось, что она увидела бутылку воды, и она попыталась протянуть к ней руку. Но у нее не получилось, не было сил.

Она ничего не помнила.

Она почувствовала, как какая-то горячая жидкость потекла у нее по щекам, а потом внизу живота. Затем неизвестная сила вновь погрузила ее в темноту, беззвучную и пустую.

* * *

Прежде чем покинуть скромный отель, в котором он остановился под вымышленным именем, Габриэль заплатил за два дня вперед. Этим утром в Тулузе шел дождь. Холодный дождь, почти снег.

Габриэль поднял воротник куртки и закурил.

Он думал о Лане. На самом деле он никогда не переставал думать о ней. Он думал о ней, делая каждый шаг, закуривая каждую сигарету, думал каждую секунду.

Когда он прибыл на место, то остановился около журнального киоска. Напротив флорист поднимал металлическую рольставню своего магазина и выставлял вазы с множеством срезанных цветов, цикламенов и вереска. Габриэль вспомнил, что Лана ненавидела, когда ей дарили букеты.

«Мертвые цветы», – говорила она.

Она любила только живые растения, уходящие корнями в землю.

После Ланы он подумал о Луизе, второй женщине его жизни. В отличие от Ланы, та обожала букеты и расставляла их повсюду в доме. Розы, лилии, анемоны. Но больше всего она любила фрезии.

Входная дверь открылась, и показалась его будущая жертва. Она была с девушкой лет шестнадцати или семнадцати.

Валери Ленуар выглядела взволнованной, торопящейся. Начинался ее рабочий