Дело врача - Грант Аллен

Был солнечный июньский день, и яркий свет проникал даже сквозь дымную завесу над Лондоном, а вдоль дорожек благоухала белая сирень.

— Итак, что же вы подразумевали в своем загадочном высказывании? — спросил я у новоявленной Кассандры, когда мы углубились в обсаженную цветами аллею. — Женская интуиция хороша по-своему; но обыкновенный мужчина может ожидать доказательств и не стыдиться этого!

Она резко остановилась и поглядела мне прямо в глаза. Ее пальцы на рукоятке зонтика нервно вздрагивали.

— Я имела в виду именно то, что сказала, — ответила она с нажимом. — Не пройдет и года, как Ле-Гейт убьет свою жену. Ручаюсь вам, что так и будет.

— Ле-Гейт? — вскричал я. — Никогда! Я хорошо его знаю! Большой, добродушный, мягкосердечный школьник. Самый приятный и лучший из смертных. Ле-Гейт — Убийца? Не-воз-мож-но!

Глаза Хильды задумчиво смотрели куда-то вдаль.

— Неужели вы никогда не замечали, — спросила она медленно, словно подбирая слова, — что есть разные виды убийств? Что одни определяются личностью убийцы… а другие — личностью жертвы?

— Жертвы? Как это понимать?

— Вот посмотрите, бывают люди жестокие, которые совершают убийство просто в силу своей жестокости — таковы головорезы из трущоб; есть также жалкие люди, становящиеся убийцами из-за жалких денег — они подстраивают несчастные случаи ради получения страховки или морят ядом родственников, чтобы унаследовать их имущество; но осознаете ли вы, что люди становятся также убийцами случайно, доведенные до этого поведением своих жертв? Я наблюдала за миссис Ле-Гейт и думала: «Эта женщина из той породы, которым суждено быть убитыми»… И когда вы спросили, я так и сказала. Возможно, это было неосмотрительно с моей стороны, и все же я не могла скрыть то, что увидела.

— Но это неслыханно! — возмутился я. — Вы претендуете на ясновидение?

— Нет, ясновидение здесь ни при чем. Ничего тайного, ничего сверхъестественного. Но ясновидение… Да, можно это назвать и так; но ясновидение, основанное не на знамениях или гадании, а на точных фактах — на том, что я видела и подметила.

— Так объясните же ваши методы, о провидица!

Хильда провела кончиком своего зонтика волнистую черту и несколько минут молча разглядывала этот змеистый след на гравии, которым была посыпана дорожка.

— Вы знаете хирурга, служащего у нас? — наконец спросила она, взглянув на меня искоса.

— Треверса, что ли? О да, мы близко знакомы.

— Тогда зайдите в мою палату и посмотрите. После этого вы, быть может, поверите мне!

Все дальнейшие мои попытки добиться объяснений ни к чему не привели.

— Что бы я вам сейчас ни сказала, вы только высмеете меня, — упорно отказывалась она. — А когда увидите сами, вам расхочется смеяться!

В полном молчании мы дошли до угла Гайд-Парка. Девушка, загадочная как сфинкс, легко взбежала по ступеням, ведущим к госпиталю Св. Георгия.

— Попросите у доктора Треверса позволения посетить палату сестры Уайд, — сказала она, тряхнув головою и широко улыбнувшись. — Потом идите туда. Я буду готова через пять минут.

Я объяснил своему другу, местному хирургу, что хотел бы осмотреть некоторых больных в отделении травматологии, о которых слышал от коллег. Он сдержанно улыбнулся: «У сестры Уайд, без сомнения!» — но, разумеется, дал требуемое разрешение.

— Только подождите минутку, — добавил он, — и я пойду с вами.

Когда мы вошли в отделение, моя новая знакомая уже переоделась и спокойно ждала нас в опрятном серо-голубом платье и простом белом переднике госпитальной медсестры. В этом костюме она выглядела еще красивее и значительнее, чем в своем выходном эфирном облачке муслина.

— Извольте подойти вот к этой кровати, — сказала она сразу, обращаясь к нам с Треверсом по-деловому, без всякой таинственности. — Я покажу вам, что имела в виду.

— Сестра Уайд отличается поразительной проницательностью, — шепнул мне Треверс на ходу.

— Готов поверить, — ответил я.

— Взгляните вон на ту женщину, — негромко продолжила Хильда, остановившись на полдороги, — нет, не на этой койке, а дальше — номер 60. Я не хочу, чтобы пациентка поняла, что вы следите за нею. Вы не находите ничего странного в ее внешности?

— Она напоминает… — начал я, — есть внешнее сходство с миссис…

Имя «Ле-Гейт» осталось непроизнесенным — предупреждающий взгляд и наморщенный лоб девушки заставили меня умолкнуть.

— Сходство с той особой, о которой мы спорили, — вставила она, успокоительно взмахнув рукой. — Да, у них много общих черт. Заметьте, в частности, что у нее редкие волосы, тонкие и иссеченные, хотя она молода и недурна собой.

— Да, для женщины ее возраста шевелюра скудновата, — согласился я. — И к тому же тусклая.

— Совершенно верно. Узел на затылке не больше ореха… А теперь оцените изгиб ее спины. Видите, как она сидит, — необычный изгиб, правда?

— Весьма. Это и не сутулость, и уж тем более не горб, но, несомненно, странная конфигурация позвоночника.

— И это напоминает нашу приятельницу, не так ли?

— В точности!

Хильда Уайд отвернулась, чтобы не привлекать внимание пациентки.

— Так вот, эту женщину доставили сюда полумертвую, потому что на нее напал ее собственный муж, — продолжала она, с оттенком ненавязчивой демонстрации.

— Таких пострадавших мы видим много, — вставил Треверс небрежно, как истинный медик, — случаи весьма интересные, и сестра Уайд указала мне на одну особенность: почти все подобные пациентки имеют сходные черты внешности.

— Невероятно! — воскликнул я. — Еще можно понять, что мужчины определенного типа могут быть склонны к нападению на своих жен, но чтобы существовал тип женщин, на которых нападают? Простите, не верю!

— Это потому, что вам известно по данному вопросу меньше, чем сестре Уайд, — ответил Треверс с малоприятной улыбкой превосходства.

Наша наставница перешла к другой койке, попутно мягко коснувшись рукою лба одной из пациенток. Та ответила благодарным взглядом.

— Вон там еще, — Хильда указала нам, куда смотреть, еле заметным кивком. — Номер 74. Волосы у нее почти такие же — редкие, слабые и бесцветные. И спина аналогично изогнута, и почти тот же агрессивный, напористый характер. А на вид энергичная, верно? Прирожденная домашняя хозяйка!.. Вот и ее тоже позавчера муж ночью сбил с ног и избил до полусмерти.

— Очень странно, — признал я, — они обе действительно похожи на…

— На даму со званого обеда! Да, чрезвычайно. Вот посмотрите… — Хильда вытащила из кармана карандаш и наскоро начертила в своем блокноте контур женского лица. — Вот это — основные и самые существенные черты этого типа. Вот такой у них обычно профиль. Женщины с такими лицами всегда подвергаются нападению.

Треверс глянул на рисунок поверх ее плеча.

— Все верно, — подтвердил он, важно склонив голову. — Сестра Уайд показывала мне таких десятками. Буквально многими десятками! Они все относятся к этой разновидности. В общем, теперь, когда к нам привозят женщину такого типа, с травмами, я сразу спрашиваю: «Муж?» — и неизменно слышу в ответ: «Так и есть, сэр: мы немного поговорили…» Воздействие устной речи, дорогой коллега, часто приводит к удивительным последствиям!

— Слова наносят болезненные уколы…

— И оставляют открытые раны, которые требуется перевязать, — добавил Треверс, не подозревая о подоплеке нашего разговора. Практичный человек наш Треверс!

— Но почему они подвергаются нападению, эти женщины? — спросил я, все еще недоумевая.

— К номеру 87 только что пришла мать, — вмешалась моя колдунья. — Самый свежий случай домашнего насилия: привезли вчера вечером, множественные ушибы и синяки в области головы и плеч. Поговорите с матерью. Она вам все объяснит.

Мы с Треверсом направились к указанной койке. Треверс начал издалека:

— Ну что же, сегодня ваша дочь выглядит неплохо, несмотря на вчерашнее приключение…

— Ага, она покрасивше нынче, благодарствуйте, — ответила мать, разглаживая свое замусоленное черное платье, позеленевшее от долгой службы. — Она скоро будет вовсе молодцом, даст Бог. Но Джо ее чуть вовсе не прикончил.

— Как же это все случилось? — спросил Треверс развязным тоном, подгоняя неторопливую мамашу. Та приступила к докладу, который впору было переводить на нормальный английский язык, так ужасен был ее лондонский говор.

— Значится, было эт' вот как, сэр. Щас все узнаете. Дочка моя, она такая дамочка, ей палец в рот не клади, как говорится, в общем, верховодит. Она гордая, и неспроста: дом содержит как следовает и за малышней приглядывает. Она не какая-нибудь гулёна. Но язычок у ей… Ой-ой, эт' язычок такой… — Тут мать понизила голос, опасаясь, как бы «дамочка» не услышала. — Чего уж там, врать не стану, иной раз сказанет, будто бритвой полоснет. Сама я, бывало, страдала. И когда нападет на нее стих, как пойдет она чесать, Боже вас упаси, ей-ей, нету ей удержу!