Приключения в стране тигров - Луи Буссенар

— Что-то вроде бирманского Версаля?

— Совершенно верно. Через три года преемнику этого монарха пришло в голову построить себе совершенно новую столицу, в семнадцати километрах от Авы, на левом берегу Иравади. Ей дали имя Амарапура, что означает «Град Вечности». Но в тысяча восемьсот девятнадцатом году король оставил этот новый город и переселился в Аву…

— Три столицы! Забавно.

— Затем в тысяча восемьсот тридцать седьмом году без всяких причин монарх бросил Аву, и до тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года столицей вновь стала Амарапура.

— Четвертая перемена! Может, это и нравилось переезжающим, но для мебели слишком вредно, если верить парижской пословице, что два переезда равняются одному пожару.

— И вот бедный Град Вечности, оставленный в 1857 году и приговоренный к смерти новой необъяснимой прихотью правившего тогда короля, ныне превратился в жалкие руины. По приказу монарха в семи километрах к северо-востоку от развалин прежней столицы была возведена новая, получившая название Мандалай. Строительство ее было закончено пятнадцать лет назад.

— А знаете, господин Андре, что удивляет меня почти так же, как необузданная страсть королей к прогулкам из города в город? Почему их подданные всюду следовали за ними, как бараны?

— Ты забываешь, что восточным деспотам принадлежит все, что оказывается в пределах их владений, как на земле, так и в ее глубинах. Собственность короля — это леса и поля, металлы и драгоценные камни, дикие животные и люди, люди в особенности. Разве ты не знаешь, что стены Мандалая, молодой столицы, покоятся на человеческих костях?

— Что?!

— Это, впрочем, не ново. Известно, в Палестине в былые времена считалось, что во главу угла при возведении любого строения должен быть заложен «живой камень», чтобы отгонять духов и злых демонов.

— Допустим! Но иностранцы, жившие в Амарапуре, имели же право остаться в своих домах?

— В тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году такое действительно произошло. Когда король повелел уходить из столицы, китайцы — а их было очень много, и они даже выстроили собственную пагоду — отказались бросить свои дома. Их оставили в покое, мудро рассудив, что незачем прибегать к насилию: сама жизнь заставит их переселиться. И действительно, лишившись покупателей, эти торговцы очень скоро запросились в Мандалай и были чрезвычайно довольны, когда их согласились принять.

— А этот юный город, он хоть любопытный, оригинальный?

— Пусть это будет для тебя сюрпризом, поскольку, надеюсь, мы очень скоро его увидим. Но прежде всего нам необходимо обследовать берега реки. Как бы не пропустить тиковые леса, когда будем подниматься к северо-востоку.

— А дальше в северной Бирме их нет?

— Некоторые географы утверждают, что тиковое дерево, или тектона, не произрастает дальше шестнадцати градусов северной широты. Но они ошибаются, ибо тектону можно обнаружить и севернее. Бирманская тектона гораздо интереснее тиковых деревьев Тенассерима[70] и Мартабана[71]. Скоро мы ее увидим, и у нас будет прекрасная возможность поохотиться в девственном лесу, где еще можно встретить самых опасных представителей животного мира.

— Да будет так! Я не прочь продолжить серию, которую открыл покойный Людоед. Раз дикие леса, где нас ждет столько приключений, находятся выше по реке, отправимся туда! В путь, к тектоновым лесам!

ГЛАВА 6

Вверх по притоку Иравади. — Земледельческие культуры. — Фрике хочет стать метким стрелком. — Пробуждение на реке. — Восход солнца. — Неожиданная дичь. — Это слон? — Обыкновенный носорог. — Семейство черных пантер. — Двое против одного. — Ужасные муки толстокожего. — Дуплет, который удается только один раз. — Освобожденная жертва. — Неблагодарность — дочь благодеяния. — Ярость зверя. — Череп носорога и пуля «Экспресс». — Недостатки брони. — Экспонат для коллекции.

Поднявшись вверх по Иравади, шлюп, как и в прошлый раз, вошел в один из ее многочисленных притоков, приносящих дань великой реке.

Лоцман не только прекрасно знал все притоки, но, как оказалось, мог дать полезный совет и охотникам. А поскольку для обоих друзей охота составляла главную прелесть путешествия, они решили целиком положиться на лоцмана в выборе наиболее подходящего места.

Им не пришлось раскаяться в своем решении.

Вскоре шлюп, предусмотрительно снизив скорость, оказался среди девственных лесов.

Деревни встречались все реже и реже, земледельческие культуры постепенно исчезли, уступив место джунглям. В свои права полностью вступила природа.

Во время плавания Андре и Фрике смогли но достоинству оценить, с каким изумительным терпением и изобретательностью бирманцы, ближайшие родичи китайцев, которых никто не превосходит в искусстве ирригации[72], обрабатывают свои поля.

Все участки, находившиеся ниже уровня реки и неизбежно затопляемые во время паводка, были засеяны рисом.

Но особенно проявились здравый смысл и мудрость трудолюбивых крестьян в том, как разумно и толково чередуются рисовые поля с другими культурами — табаком, маисом, фасолью, чечевицей, кунжутом[73], бататами[74] и сахарным тростником.

Все эти небольшие поля, расположенные в шахматном порядке, ежедневно орошаются водой, скопляющейся в углублениях почвы и стекающей к посевам, благодаря целой системе каналов и шлюзов, гениально простых по своему устройству.

Среди ровных, словно вылизанных, полей возвышаются фруктовые деревья, прижившиеся в Бирме ценой изумительно терпеливых трудов: финиковые пальмы, оливковые и гранатовые деревья, а также персики, груши, вишни, сливы, которые выглядят очень странно в соседстве с хлебным деревом, манго, банановой пальмой и гуаявой[75].

За фруктовыми садами простираются заросли индиго и древовидного хлопчатника, вокруг которого вьются стебли бетеля; затем рощи апельсиновых и лимонных деревьев, тамариндов, латаний или веерных пальм, ююбы, арековых пальм, камедных и каучуковых деревьев.

Вот в последний раз сверкнул на солнце золотой купол пагоды, и вновь к реке подступают джунгли с их непроходимыми зарослями колючего кустарника, островками бамбука, гигантскими травами, а Иравади расстилает все дальше свой голубой пояс, стиснутый подступающими к берегу осокой, панданусом[76], диким льном и папирусом[77].

Нечего и говорить: речной и болотной птицы было в изобилии. То и дело взлетали испуганные стуком мотора ибисы и утки-мандаринки, белые цапли и фламинго, марабу и зимородки-рыболовы, аисты и пеликаны… У Фрике появилась хорошая возможность набить себе руку: он никак не мог забыть неудачу с вересковым петухом и во что бы то ни стало хотел научиться бить влет. А поскольку умение это приобретается только постоянными упражнениями, парижанин, устроившись на передней палубе, палил без передышки по голенастым и перепончатым, стараясь выбирать наиболее трудную цель.