Из Ниццы с любовью - Топильская Елена Валентиновна

Мне показалось, что она сейчас заплачет.

— Леночка, я вам обоим друг. Только я не считаю себя вправе кого-то из вас судить. Ну, не дам я ему ключи…Ты что, думаешь, он не выкрутится? Найдет другие ключи… В конце концов, в гостинице номер снимет, ты же знаешь, теперь это без проблем. Может, я тебе больше друг, раз не побежала к тебе и ничего про него не сказала. Представь, я бы к тебе пришла про Горчакова сплетничать…

— Ну? — подбодрила меня Лена.

— Что «ну»? Я бы обоих друзей потеряла.

Лена молчала; мы сидели с ней на тесных качелях, прижавшись боками друг к другу. Ленкин бок был горячий, как печка.

— Мы там все уже выпили? — вдруг спросила она.

— Нет, шампанское дареное осталось.

Я подумала, что напоить ее сейчас было бы самое милое дело. Напоить — и в постель. А там уж Горчаков пусть ей доказывает, что любит только ее, несмотря на то, что путается со всем, что движется. И как он только заразу никакую в дом еще не притащил… Но Лена, оказывается, о другом думала.

— Если все выпили, тогда я пойду посуду помою, — сказала она грустно.

— Знаешь, что, Горчакова? Ты что, в уборщицы тут нанялась? Без тебя обойдутся.

— Да вы же так сарай на ночь и оставите, — проницательно заметила она.

— Ничего страшного. Завтра уберем. У меня вообще уже глаза закрываются. Спать пошли, без разговоров.

Я увела Ленку из сада прямо в спальню, через высокое французское окно, и уложила, не позволив ей даже почистить зубы. К счастью, она все-таки выпила достаточно, чтобы отключиться, как только ее голова коснулась подушки. Убедившись, что она не притворяется, я поднялась наверх, в гостиную. Там сидел один нахохлившийся Горчаков. Остальной народ, в лице Регины и доктора Стеценко, удалился спать, побросав на диванчиках и окрест фантики от сожранных конфет, апельсиновые очистки и пустые бутылки. Вперемешку с мусором валялись наши сумки, одна Регинина туфля и там же, на диване, высыпавшиеся из ее косметички помады, пилочки, пудреница и заграничный паспорт. Я наклонилась было, чтобы запихнуть все это хозяйство обратно в Регинину сумку, но передумала. Завтра, все завтра. Вытолкав взашей Горчакова в семейную постель, я пять минут полюбовалась с балкона сияющей картинкой ночной Ниццы и тоже пошла спать.

Внизу раскинулось сонное царство. Мой муж тихо посапывал в нашей крохотной комнатке, дыша клюквенно-коньячным ароматом, за стенкой храпел толстокожий Горчаков, еле слышно постанывала во сне Лена. У Регины в ее декадентской светелке горел свет, но никаких звуков оттуда не доносилось. Наверное, переживает в одиночестве, расковыривает ранки; а могла бы убраться в гостиной, помыть посуду — глядишь, и на душе полегчало бы…

На цыпочках, чтобы не разбудить товарищей клацаньем моих домашних сабо по цветному кафелю нижнего этажа, я прокралась в просторную ванную комнату, где маленькие клопы лестничного купидончика сидели по краям королевской купели; под их пристальными взглядами наскоро смыла с лица косметику и нырнула под теплый бочок доктора Стеценко. Интересно, если бы мы поехали вчетвером, без Регины, все было бы не так надрывно? Ведь знала же, что моя дорогая подружка не может существовать вне душераздирающих драм и вокруг нее перманентно царит атмосфера склоки и раздора настолько заразительная, что даже тихая как мышь Лена Горчакова взбунтовалась против своего сатрапа.

Надо же, как все быстро задрыхли! А мне, как назло, не спалось, и в голову лезли всякие неприятные мысли о моем пособничестве горчаковским адюльтерам. Нет, а что мне было делать?..

Мимо нашего окна по саду что-то стремительно прошуршало, наверное, коты играли в пятнашки. Ночь хоть и была тихая, но вокруг нашей виллы творилась какая-то жизнь: падали в траву апельсины прошлогоднего урожая, ухала птичья живность, похлопывал калиткой ветер. Что-то скрипнуло наверху; по-моему, я забыла закрыть балконную дверь. Надо бы вообще-то подняться и навести там порядок, но ураганного ветра не предвиделось, теплый ночной воздух нашептывал прямо в окно нашей спальни, что беспокоиться не о чем.

Я перевернулась на другой бок; нет, мне определенно не спалось. И никак было удобно не устроиться, я все вертелась с боку на бок, так что Саша стал недовольно хмыкать — я его все-таки разбудила. Черт! Лежать спокойно сил не было. Я вспомнила, что в гостиной валяется романчик Даниэлы Стил, привезенный Региной: села на кровати, стараясь не скрипеть, сунула было ноги в сабо, но передумала: и так мужу спать не даю, а в сабо, посреди ночи, даже на цыпочках, вообще всех перебужу. Набросила халат и пошла босиком.

На лестнице было темно, и почему-то сильно дуло. Раньше я не замечала, чтобы в доме был сквозняк. Поравнявшись с купидончиком, я выглянула в приоткрытое окно, вдохнула немного ароматной французской ночи, бесшумно ступила в гостиную — и на фоне висящей за окном гигантской луны увидела там темную фигуру.

Я в испуге застыла в арке; так страшно мне никогда не было. За ту долю секунды, что я разглядывала эту зловещую тень, мой обезумевший от страха мозг начисто отверг версии о том, что это Горчаков, которому тоже не спится, пришел почитать любовный роман, или что это хозяин виллы явился с инспекцией, все ли тут в порядке, и решил не будить постояльцев. Нет, я отчетливо поняла, что это какой-то ужасный тип, злодей из фильма ужасов, который сейчас, вот сейчас повернется ко мне, и из-под оскаленной губы блеснут свежей кровью его вампирские клыки…

Пока я стояла, оцепенев, и ждала своей участи, темная фигура медленно распрямилась, и я увидела, что в руках у вампира Регинин заграничный паспорт. Вернее, увидела что-то маленькое, темно-красное, похожее на книжечку, и вспомнила, что паспорт моей подруги валялся там на диване. Раздался тихий щелчок, и меня ослепила вспышка что-то сверкнуло белым и погасло. Он отбросил паспорт и повернулся ко мне. Меня вдруг осенило: я сплю, и мне снится кошмар. Надо напрячься и усилием воли проснуться. Точно, это сон, потому что я хочу крикнуть — и не могу. Как ни стараюсь, я не в силах издать ни звука. Господи, куда же подевался мой голос?! И почему я не могу убежать от этого злодея? Ноги примерзли к холодной кафельной плитке? Или меня парализовало? Все в порядке, так бывает во сне.

А злодей тем временем двинулся ко мне. Мне казалось, что я вижу это со стороны: как муха, обездвиженная пауком-кровопийцей, опутанная паутиной, босая и беспомощная, покорно ждет приближения паука, чтобы проститься с жизнью, a он, паук, надвигается неотвратимо… А вот дальше все случилось молниеносно. Вампир вдруг прыгнул на меня, я упала и больно ударилась головой о кафельный пол. Наверное, я что-то задела при падении, потому что меня оглушил грохот чего-то тяжелого, катящегося вниз по лестнице. Эго была точно не моя голова — она была при мне и болела. Вампир навалился на меня, прижал мое лицо к полу, так, что я чуть не задохнулась. От него чем-то пахло, грубой кожей куртки и каким-то дурацким парфюмерным запахом, который я опознать не могла. Я уже была полумертвой от страха, но ждала чего-то более изощренного: долгих и страшных пыток, или, наоборот, жестокого, но быстрого смертоубийства, как вдруг внизу, на спальном этаже зашевелились — зашаркали ноги, забормотали голоса. Вампир отпустил мою голову (я втянула в себя воздух так, будто вынырнула из Марианской впадины) и куда-то делся. А прямо по мне, чуть не наступив на мой многострадальный череп, пронеслось целое стадо вампиров, жутко топоча и изрыгая пламя. Я закрыла глаза и попыталась притвориться ковриком — может, остальные вампиры меня не обнаружат? Хотя в фильмах ужасов героям не удавалось остаться незамеченными.

Двери хлопали, вампиры топотали, орали дурными голосами… А потом все стихло, и в наступившей тишине я, не открывая глаз, слушала, как по гулкому кафельному полу ко мне приближаются шаги. Это явно был самый страшный, самый главный злодей, Фредди Крюгер собственной персоной. Оп подошел, остановился, склонился надо мной. Я не в силах была больше притворяться, отчаянно распахнула глаза — он нависал, черный и страшный. И почему-то голосом Горчакова спросил: