Невеста сумасшедшего графа - Лоретта Чейз

- Имеешь в виду, что я похожа на влюбленную школьницу?

- Да.

- А чего ты ждал? С твоей-то красотой.

- Я неизлечимо болен. Мой мозг разрушается, и через несколько месяцев я стану гниющим трупом.

- Знаю, но ты еще не безумен, а если это случится, ты будешь не первым сумасшедшим, с которым я имела дело, и уж точно не первым увиденным мною трупом.

- Однако ты не выходила за них замуж. И не спала с ними! Проклятие! Дориан отшвырнул в сторону одеяло и голым подошел к окну. - Я не хотел быть даже твоим пациентом, а стал твоим любовником. Ты поддалась чувствам, и это ужасно.

Он бы не счел это ужасным, если мог видеть себя сейчас: красивый, высокий и сильный мужчина.

- Ты же говорил, что провидение никому не обещает вечного счастья, возразила Гвендолин. - И тем более не дает каждому то, чего он желает. Провидение ведь не создало меня мужчиной, чтобы я могла стать врачом. - Она подошла к мужу. - Но сейчас я не жалею, что родилась женщиной. Ты заставил меня радоваться этому, а я достаточно практична и эгоистична, чтобы наслаждаться жизнью пока могу.

- О, Гвен!

Да, времени у нее осталось не так много. Его застывшее лицо и отчаяние в голосе сказали ей, что дела обстоят хуже, чем она думала.

"Но это в будущем", - напомнила себе Гвендолин и положила руку на грудь мужа.

- У нас впереди ночь, - тихо сказала она.

***

Он заставил ее радоваться тому, что она женщина.

"У нас впереди ночь", - сказала она.

Даже святой Петр, окруженный мучениками и ангелами, не смог бы устоять перед Гвендолин, а захлопнув за собой тяжелые врата рая и схватив ее в объятия, положил бы свое тело и душу (пусть даже вечную) на то, чтобы сделать ее счастливой.

Поэтому Дориан отнес свою жену на кровать и занялся с ней любовью, снова испытывая восторг оттого, что его любят, хотят, доверяют ему. Потом он лежал без сна, держа в объятиях заснувшую графиню и не зная, жив он или мертв, ибо не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал такое умиротворение.

И только под утро Дориан осознал причину своего блаженного спокойствия: ведь никогда в жизни он не сделал ничего хорошего другим людям. Он лишь представлял, как спасет мать, возьмет на континент, где ей не нужно будет лгать и притворяться. А когда соизволил навестить ее в Дартмуре, то даже не обратил внимания на ее прозрачные намеки и вернулся к своей веселой жизни.

Если бы он понял, остался бы здесь, помог бы отцу ухаживать за ней, они сумели бы обмануть деда и "специалистов" из Лондона. В клинике тоже все могло обвернуться иначе, ему надо было сыграть на дьявольской гордости деда и его чувстве долга. Раз мать в течение многих лет обманывала старого тирана, то и у него это получилось бы.

Даже после скандала ему не следовало в приступе детской истерики уезжать из Ронсли-Холла, может, тогда он чего-нибудь и добился бы. Используя деньги и влияние графа, продолжил бы, например, образование или занялся бы политикой.

Все умирают, кто-то раньше, кто-то позже, и нечего тут хныкать. Но горько прощаться с жизнью, сожалея об упущенных возможностях.

Именно это и тревожило его последние несколько месяцев.

Сейчас душа у него спокойна.

Благодаря жене.

Он сделал Гвендолин счастливой, заставил простить Господа за то, что тот сотворил ее женщиной, а это немалое достижение. Ведь она хочет быть врачом и, что не менее важно, использует деньги и влияние графа Ронсли на благие цели.

"Очень хорошо, - мысленно сказал ей Дориан. - Я не в состоянии выдать тебе врачебный диплом, но дам то, что могу".

***

После завтрака он повез жену на болота, куда ездил с матерью восемь лет назад.

Он помог Гвендолин спешиться, ограничив себя лишь коротким поцелуем, отвел к валуну у края тропы. Дориан положил на холодный камень свой сюртук и предложил ей сесть.

- Прошлой ночью ты сказала, что я не первый сумасшедший в твоей жизни, - начал он.

- Именно так, - откликнулась Гвендолин. - Доктор Эвершем, к которому перешла практика мистера Найтли, особо интересовался невралгическими заболеваниями и несколько раз позволил мне ассистировать. Конечно, не все пациенты были лишены разума, однако мисс Вэа считала себя одновременно шестью разными людьми, у мистера Бауеза случались дикие приступы, а миссис Пиблз... да покоится ее душа в мире...

- О деталях расскажешь позже, - прервал ее Дориан. - Я только хотел удостовериться, что понял тебя правильно. Боюсь, я был не слишком внимателен. Извини, со времени твоего приезда я постоянно отвлекаюсь.

- Не говори так! - воскликнула Гвендолин. - За исключением мистера Эвершема ты единственный мужчина, который воспринимает меня как врача. Ты не смеялся над моим желанием построить больницу, тебя не испугали рассказы о вскрытии трупов. - И, помолчав, добавила:

- Правда, ты слишком заботлив, но это благородная черта твоего характера.

- Слишком заботлив? - повторил Дориан.

Гвендолин кивнула.

- Ты хочешь защитить меня от неприятностей. С одной стороны, очень мило, когда с тобой носятся, а с другой - это слегка раздражает.

Дориан понимал раздражение жены. Гвендолин не нравилось, что ее держат в неведении относительно его болезни. Он обращался с нею как с глупой женщиной, то есть не лучше остальных мужчин.

- Так я и думал. - Он скрестил руки за спиной, борясь с желанием схватить ее в объятия и проявить "излишнюю заботу". - У тебя медицинский ум, ты смотришь на вещи иначе, чем мы, неспециалисты. Для тебя болезнь объект изучения, а пациенты - источник знаний. Их нездоровье не вызывает у тебя отвращения, так же как у меня диалоги Цицерона. - Дориан слегка покраснел. - Знаешь, я когда-то считал себя филологом-классиком.

- Знаю. - В ее зеленых глазах было восхищение. - Берти говорил, ты шел первым.

- Да, я не только красивый малый, - усмехнулся Дориан. - У меня к тому же есть.., был.., ум. Я тоже строил планы на будущее. Которые оказались.., не слишком продуманными, и все закончилось.., довольно плачевно.

Глупо чувствовать неловкость, ведь он собрался рассказать жене о себе. Она должна знать факты, все факты, чтобы принять обоснованное решение о своем будущем. Ее привязанность к нему - лишь слепое увлечение новобрачной, ответ на телесную страсть, которая влечет их друг к другу. Если, узнав обо всем, она захочет уйти, то сможет быстро успокоиться. Если же предпочтет остаться, то по крайней мере осознанно. Из уважения к ее характеру и уму он даст ей возможность сделать выбор, а потом, согласно ее решению, будет жить.., и умирать.

- Дориан?

Как нежно Гвендолин произносит его имя. Он навсегда запомнит это.., во всяком случае, пока работает его мозг.

Дориан с улыбкой повернулся к жене.

- Тебе хочется узнать подробности моей болезни, - сказал он. - Я пытался сообразить, с чего начать.

Восхищение в ее зеленых глазах тут же исчезло, они мгновенно стали изучающе-внимательными, что так заинтриговало Дориана при первой встрече с Гвендолин.

- Спасибо, дорогой. - Голос тоже звучал по-деловому спокойно. - Если не возражаешь, мне бы хотелось, чтобы ты начал со своей матери.

***

После ужина Гвендолин составляла в библиотеке список книг по медицине, которые надо привезти из дома.

Дориан устроился у камина с томиком стихов.

Она знала, как ему было трудно говорить о прошлом, но он слишком долго все держал в себе. В таких случаях люди, как правило, склонны преувеличивать масштабы своих проблем, а медицинское невежество Дориана лишь усугубило положение.

Например, описанные им зрительные химеры являлись обычным симптомом при ряде невралгических заболеваний, а вовсе не психическим отклонением, как думал он. Более того, Дориан не понимал состояния матери и не знал, как трудно общаться с психически больными людьми. Не понимал он и того, что зачастую врачи только после смерти пациента узнают о физическом поражении мозга. К тому же мистер Борсон вряд ли показал себя достаточно компетентным в случае миссис Камойз.

Почувствовав взгляд жены, Дориан поднял голову.

- Сейчас у тебя вид озабоченного доктора, - сказал он. - Может, я бессознательно пускаю изо рта пузыри?

- Я думала о твоей матери, - призналась Гвендолин. - О ее волосах. Мне кажется, стрижка была не единственным выходом из положения.

- Видимо, ничего другого не оставалось, - медленно произнес Дориан. По словам отца и дяди, она вырывала их с корнем, даже не понимая, что это ее собственные волосы, и принимала их за когти, воображаемых демонов. Гвендолин подошла к мужу и погладила его по голове. Тот улыбнулся. Разрешаю тебе остричь мои космы, Гвен. Мне надо было сделать это месяц назад.., или к свадьбе.

- Но я не хочу обрезать твои волосы.

- Я их отрастил не из-за глупой прихоти. У меня были на то причины, хотя сейчас они кажутся пустяковыми.

- Наверное, ты сделал это назло деду. Будь он моим родственником, я бы непременно сотворила что-то ему назло. - Гвендолин подумала минуту. - Я бы надела брюки.