Вся правда о Русских: два народа - Андрей Буровский

Информация к размышлению: во время бунта Пугачева больше трехсот дворян, мужчин и женщин, были повешены за отказ признать Пугачева своим законным государем, Петром III, и присягнуть ему.

Как это делалось, очень хорошо описал А. С. Пушкин в своей «Капитанской дочке». Люди стояли под виселицей и прекрасно понимали, что их ожидает. Очень часто здесь же стояли их жены и дети; человек видел, что они разделят его участь. Были случаи, когда пугачевцы вешали или расстреливали детей на глазах отцов и матерей: как тех брата и сестру, которые после залпа сползлись и умерли, обнявшись. А родители? Так вот — не было случая, чтобы родители спасли детей, присягая бунтовщику. В том числе родители этих брата и сестры.

Женщины тоже могли спастись, согласившись признать самозванца. Кто им мешал отречься от мужа, даже если он не присягал? Вроде бы все склоняло как раз к «присяге» Пугачеву. Но сотни русских женщин умерли так же, как капитанша Миронова в «Капитанской дочке».

За всю историю пугачевщины только один потомственный дворянин пошел служить Пугачеву. Настоящая фамилия его — Шванвич, а у Пушкина это Швабрин. Отец этого Шванвича «прославился» тем, что во время дуэли с Алексеем Орловым Алексея окликнули, и Шванвич нанес ему удар саблей. До конца его дней правая сторона лица Алексея Орлова вечно «улыбалась» — шрам шел от уха до уголка рта. Пушкин как бы «слепил» два поколения Шванвичей.

Судя по всему, Шванвич предал не потому, что рассчитывал что-то получить от Пугачева. Сначала испугался смерти, всего-навсего, а потом пути обратно уже не было. Причем простолюдины не раз присягали Пугачеву, служили у него, а потом возвращались обратно. Под виселицей солдаты или дворовые люди, слуги помещиков, пугались и отрекались. Потом они бежали обратно, и их, что характерно, принимали. Потому что слуге можно было быть немного животным, чуть-чуть дикарем, было позволительно трусить и подличать для спасения жизни. А барину было нельзя, ему такое не прощалось. В том числе не прощалось и женщинам. Убитые Пугачевым дамы глубоко уважались обществом, но никому в голову не приходило, что они могут вести себя иначе. У Пушкина ведь тоже обе Мироновы, мама и дочка, выведены очень сочувственно, но без запредельных восторгов. А вот Швабрин совершенно омерзителен.

Шванвич сохранил тело, он пережил убитых Пугачевым. Но для всего своего сословия он безнадежно погиб социально, политически, психологически, духовно. Трудно описать всю меру отвращения, которую испытывали к нему буквально все. Во время процесса на его вопросы не отвечали даже солдаты. Дамы старались не коснуться его даже краем платья.

Шванвича сослали в Туруханск, и он там умер уже в 1830 годы, прочно всеми забытый. Не знаю, успел ли он прочитать «Капитанскую дочку» с собой в качестве персонажа.

Общество, которое создавал Петр, только очень условно можно назвать европейским. Да, внешне дворяне становятся похожи на европейцев — манерами, одеждой, едой, утварью. Но образ жизни дворян не имеет ничего общего с жизнью европейского дворянства. Никакого разделения общественной и частной жизни, никакой частной собственности, никакого верховенства закона над произволом отдельных лиц или группировок!

Петр вовсе не давал дворянам свободу. Он сделал их еще более страшными рабами государства, чем крестьян. Во времена Петра дворянин служил всю жизнь, с 15 лет до полной дряхлости. Он должен был начинать служить с солдата или матроса и только постепенно получал офицерские чины.

Именно поэтому дворяне «записывали в службу» только что родившихся детей: пока мальчик войдет в надлежащие лета, он уже «отслужил» сколько надо и может начать службу не с рядового.

Дворяне постоянно подвергались унизительным наказаниям. История России знает такие удивительные события, как порка придворной дамы или порка боевого офицера.

В 1724 году, в очередной раз почувствовав недомогание, Петр решил, что сифилис «подарила» ему последняя любовница, жена его офицера, Прасковья… И велел мужу выпороть «негодную Фроську» за то, что одарила гадкой болезнью царя-батюшку. По мнению Петра, муж плохо порол Прасковью; мужа прогнали, а приговор привели в исполнение солдаты у дворцового крыльца.

Олимпий (Евлампий) Бутаков служил во флоте с 1688 года, с первой потешной флотилии на Переяславльском озере. Во время Северной войны Бутаков стал капитаном 18-пушечной шнявы. Однажды он на своей шняве заблудился в тумане, опоздал на 10 дней в Кронштадт, и за это был запорот почти насмерть. Во всяком случае, много лет спустя у Олимпия тряслись колени, и ходил он только с палкой{3}.

Многим памятен Дмитрий Овцын, штурман Беринга. А был у него родной брат Лаврентий Овцын, и после совершения такого же «преступления», что и Бутаков — заблудился в тумане, — Лаврентий Овцын, родной брат Дмитрия, был запорот не до полусмерти, а НАСМЕРТЬ.

В этих случаях речь идет о крупных полководцах; о людях, лично известных Петру. Что же говорить о самых обычных, «рядовых» дворянах или тем более о «худородных» служилых людях, без больших богатств и без обширных связей при дворе?!

Еще в 1755 году царица Елизавета собственноручно выпорола одну из своих фрейлин: юная княжна Гагарина очень уж рано стала порхать из постели в постель, от одного гвардейского поручика к другому. Поймав блудливую княжну за ухо, царица разложила ее на диване, вооружилась розгой и порола «паршивку», «пока рука не притомилась».

С точки зрения своего общества, Елизавета Петровна не совершила ничего из ряда вон выходящего, наоборот: покарав «негодницу» «из своих царственных ручек», она проявила себя как Богом данная императрица, вторая мать; как заботливая пожилая дама, которой только и оставлять на попечение дочерей. А что?! Позаботилась о нравственности княжны, вот и наказала, молодец.

Спустя полгода эту же княжну царица с помпой выдала замуж, так что княжна в свои 15 лет вовсе не была ребенком по понятиям своего общества. Порка взрослой девицы, невесты, только что вернувшейся с интимного свидания, считалась делом нормальным.

Примерно в те же годы знаменитый своими гнусностями маркиз де'Сад угодил в тюрьму за то, что пытался выпороть бродячую торговку. Так сказать, перейти от теории к практике, осуществить то, о чем писал в своих опасных и глупых книжонках.

В России пока нет ничего даже отдаленно похожего.

Естественно, если человек и сам себя считает холопом государства и монарха, и все окружающие о нем такого же мнения — при чем же тогда европейство?!

Реальная европеизация дворян велась не через надевание портков немецкого покроя и не через питье кофе, а путем получения привилегий.

«Подлинная эмансипация дворянства, развитие его дворянского (в европейском смысле этого слова) корпоративного сознания происходили по мере его раскрепощения в 1730–1760 годы XVIII века…».[13]

Манифест о вольности дворянской «заканчивал почти трехсотлетний период обязательной военной службы землевладельцев и превращал их из служилого в привилегированное сословие».[14]

Дворяне весь XVIII век осознавались европейцами на официальном уровне и все чаще считали самих себя европейцами, судьба которых — руководить диким народом и нести свет в дикий народ, чахнущий вдали от источников европейского просвещения.

Но фактически они начали становиться европейцами лишь к концу XVIII века. И показателем этого стало: дворян перестали пороть. После подавления пугачевского бунта «замечательна разность, которую правительство полагало между дворянством личным и дворянством родовым. Прапорщик Минеев и несколько других офицеров были прогнаны сквозь строй, наказаны батогами и пр. А Шванвич только ошельмован преломлением над головою шпаги. Екатерина уже тогда готовилась освободить дворянство от телесного наказания».[15]

Освобождение от телесных наказаний и вообще полное раскрепощение дворян завершает Манифест 18 февраля 1762 года «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству».

В этом знаменитом Манифесте всем дворянам дается право служить или не служить вообще, а находясь на службе, в любой момент ее покидать, и в числе прочего — свободно уезжать за границу и служить иностранным государям. Ограничения невелики: правительство оставляет за собой право не отпускать в отставку офицеров во время войны и за три месяца до срока начала войны вызывать дворян из-за границы, «когда нужда востребует», и «заставлять их служить», когда «особливая надобность востребует». В остальное же время, вне особых ситуаций, дворяне могут быть вполне свободны от службы.

Учиться молодые дворяне теперь могли в России или в европейских державах, в казенных заведениях или дома.