Личное счастье - Любовь Воронкова

– А ну ее! – с сердцем проворчала она. – Наседка какая-то! Домашняя хозяйка!

И опять она осталась одна. И опять тоска погнала ее в тот тихий переулок с широкими тротуарами, где жил Рогозин.

Вот он, серый дом с большими окнами, с широким подъездом. Там, где-то на третьем этаже, окна рогозинской квартиры… И подумать только: он здесь, в этом доме, он может подойти к окну и увидеть ее!

Но Рогозин не подходил к окну. Тамара в волнении прошлась по переулку. Может, его вовсе нет дома? Может, он уехал? А может, он болен? Иначе почему же он так исчез из ее жизни?

И вдруг ее осенило. Ну конечно, конечно, он болен. Он болен, а она ни разу не навестила его. Что же он скажет, когда они встретятся?

Она должна сейчас же навестить его, больных друзей надо навещать. Не давая себе задуматься над своим поступком, Тамара поднялась по широкой прохладной лестнице. Она ведь загадала – если будет зеленый свет… Свет был зеленый! И потом, поймала же она сегодня во сне звездочку!

С бьющимся сердцем Тамара нажала белую пуговку звонка. И тут же робость охватила ее – может, убежать, пока не открыли?

Но за дверью уже послышались шаги. Тамара слегка отступила, словно ожидая, что сейчас из-за распахнувшейся двери на нее дохнет пламенем.

В дверях стояла высокая худая женщина в темном. Строгие брови, суровый взгляд печальных светлых глаз, окруженных морщинками, бледное продолговатое лицо… Тамара угадала, что это его мать. Она растерялась, может быть, первый раз в жизни.

– Здравствуйте, – сказала она запинаясь и чувствуя, как загораются у нее уши. – Скажите, Ян… он не болен?

Женщина внимательно поглядела ей в глаза.

– Да, – сказала она жестко, – Ваня очень болен.

– А можно мне…

– Нельзя. А кроме того, девушка, скажите своей маме, чтобы она получше смотрела, где бывает ее дочка и с кем она дружит.

Женщина сжала тонкие губы, отчего две резкие морщины обозначились на ее щеках, и захлопнула дверь. Тамара несколько мгновений стояла приоткрыв рот и глядела на черную обивку двери. Опомнившись, она, вся красная от стыда, сбежала с лестницы. Тихий теплый день мирно сиял на улице. Своим чередом шла жизнь. Дымилась заводская труба, погукивал паровозик за заводским забором. Шелестели старые деревья. Играли ребятишки во дворах. Проносились машины. Летали голуби.

А Тамара шла шаг за шагом по улицам и переулкам, она ничего не видела и не слышала, только все думала и передумывала: что же хотела сказать эта женщина, его мать, своей последней фразой?

«Ваня, – повторяла Тамара, – она зовет его Ваней».

И вот же, так и есть, она угадала: Ян тяжело болен! Что же, это и есть та звездочка, которая упала к ней в лодку?

ИЗЮМКИН МИР

Этот солнечный мир был полон чудес. Сказка появлялась всюду.

Утром в окно влетела оранжевая бабочка и кружилась по всей веранде над постелями спящих ребят. Изюмка следила за ней изумленными глазами – живая бабочка!

И вдруг эта бабочка села прямо на Изюмкино одеяло, помахала-померцала крылышками и снова улетела в окно. Это она прилетела из лесу, чтобы сказать Изюмке: «Здравствуй!» А иначе зачем же?

А в полдень оказалось, что зацвел колючий куст под окнами. Изюмка познакомилась с ним в первый же день приезда. Она хотела сорвать с него хорошенькую пушистую веточку, но тут же и отдернула руку: весь куст оказался в шипах, будто кривые кошачьи коготки сидели на ветках.

«У! Сердитый. Колючкин-царапкин!» – решила Изюмка и стала обходить его подальше.

А сегодня взглянула на этот куст и увидела на нем розовый цветок. Цветок только что распустился, в его свежей атласной сердцевине еще дрожала граненая капелька утренней росы.

– Глядите, глядите! – закричала Изюмка. – На царапке цветок расцвел! Розовый!

– Ну и что же? – спокойно сказала, медленно и отчетливо выговаривая слова, подружка Лена. – На кустах всегда бывают цветы.

– А ведь этот же колючий! – возразила Изюмка. – Он же как кошка все равно. А цветочек у него розовый и даже смеется!

– Почему смеется? – серьезно спросила Лена.

– Ну потому что расцвел!

– А ты почему знаешь, что он смеется?

Лена, насупив бровки, глядела Изюмке в глаза и ждала ответа. Но Изюмка и сама не знала, почему она знает. Знает – и всё.

И, выбежав на площадку, Изюмка стала звать ребят:

– Идите сюда скорей! Царапкин цветок расцвел!

Ребятишки сбежались к зацветшему кустику. Подошла и руководительница детского сада Полина Аркадьевна:

– Кто расцвел? Колючкин-царапкин?

Она присела перед кустом и, не дотрагиваясь до ветки, понюхала цветок.

– Очень душистый. А вы знаете, дети, как его зовут?

– Колючкин-царапкин! – закричали ребята вразнобой.

– Нет, – сказала Полина Аркадьевна, – это мы его так прозвали. А по-настоящему он называется «шиповник».

– Ши-пов-ник, – повторила Изюмка, и ей показалось, что даже самое это слово тоже розовое и душистое, как его цветок.

– А как ты думаешь, почему его так назвали? – спросила Полина Аркадьевна у Изюмки. – А ну-ка повтори название.

– Шип… Шиповник… Шип… – повторила несколько раз Изюмка и вдруг догадалась: – А, шип! Потому что на нем шипы!

– Правильно! – Полина Аркадьевна кивнула головой, и у нее из волос тотчас упала коричневая роговая шпилька.

Все бросились поднимать. У Полины Аркадьевны постоянно падали шпильки с головы, и ребятишкам это нравилось, как игра: кто успеет схватить шпильку, тот имеет право воткнуть ее в кудрявые волосы Полины Аркадьевны. А волосы у нее были такие, что никаких шпилек и никаких гребенок не слушались и всё норовили рассыпаться во все стороны.

– Шиповник, потому что на нем шипы, – сказала Полина Аркадьевна. – И вот как интересно, ребята. Мы все его дразним «колючкин-царапкин». А он взял да и приготовил нам цветочек к празднику!

– А какой праздник? – спросил толстый Витя, уставив на нее безоблачно-голубые глаза.

Полина Аркадьевна изумленно подняла брови:

– Вы забыли?

Первой спохватилась Лена, она захлопала в ладоши и запрыгала на одном месте:

– Мама приедет! Сегодня мама приедет!

Изюмка вспомнила: родительский день! Как же она не подумала об этом сразу, когда проснулась? Изюмка тотчас повернулась и побежала к воротам. Может быть, там папа, и Зина, и Антон пришли давным-давно и дожидаются, когда она их встретит!

Но за воротами было тихо, безлюдно. Солнечные пятна бродили по зеленой траве, по лиловым и желтым цветам, а деревья там стояли высокие, такие высокие, что верхушку у них никак нельзя было увидеть. Они стояли неподвижно, грелись на солнышке и думали о чем-то. Высоко в ветвях, в зеленом сумраке, запела птичка, в ответ ей мимолетно прошелестела листва. Что сказала птичка? Что ответили ей деревья?

Изюмка не сомневалась в том, что деревья разговаривают между собой, она сколько раз слышала, как они шепчутся. Только вот никак не разберешь, что они говорят. А может, они нарочно так неразборчиво говорят, потому что не хотят, чтобы Изюмка их слышала и понимала?

Прямая светлая дорога уходила вдаль и пропадала где-то в приземистых темно-зеленых кустах. Она была посыпана песком, а по краям пестрыми грядками стояли анютины глазки. Эти цветы рвать нельзя, потому что они глядят вокруг своими глазками и у них такие милые маленькие лица. Изюмка любила разговаривать с этими цветами, если ей случалось проходить мимо.

Изюмка стояла у ворот, прижавшись лицом к зеленой деревянной решетке, смотрела, как играют солнечные зайчики на белой дороге и лиловых цветах.

И вдруг она увидела Зину. Зина волшебно появилась из-за кустов; она шла к Изюмке своим легким шагом; солнечные зайчики играли в ее белокурых волосах, бегали по ее плечам, по ее платью с голубыми горошинами. Зина шла, помахивая маленьким чемоданчиком, и улыбалась Изюмке.

Изюмка, наконец поверив, что это ей не грезится, что это живая Зина идет к ней, легонько взвизгнула от радости и, схватившись за деревянные переплеты ворот, принялась кричать:

– Зина! Зина! Зина идет!

Подошел сторож, хромой дядя Илья, отпер ворота и распахнул их настежь – пускай идет родня.

– Вот ранняя пташка, – сказал он, – первая, как ласточка.

Изюмка, вырвавшись из ворот, бросилась Зине навстречу. Зина присела, раскрыла руки, и маленькая сестренка с разбегу налетела на нее, обняла ее обеими руками за шею и прижалась щекой к ее щеке. Легкие теплые слезы набежали у Зины на глаза.

«Личное счастье, – подумала она, крепко прижимая к себе Изюмку, – а разве это не мое счастье? Разве это не мое личное?»

Но она тотчас отогнала неприятные воспоминания. Зачем тащить их сюда, в этот мир тишины, зелени и маленьких милых детей!

Изюмка потискала Зину за шею своими теплыми руками, повизжала от радости ей в ухо и тут же оглянулась:

– А папа? А Антон?

– Они не приедут сегодня, Изюмка, – сказала Зина, стараясь, чтобы улыбка у нее получилась беззаботной. – Папа не мог поехать, у него какая-то работа срочная. Ну, а Антона я не взяла, пускай с папой побудет, правда? А то как же получается – мы все вместе, а папа один. Нехорошо, правда?