Российская коррупция - Александр Кирпичников

Как бы ни был порочен прежний правопорядок, он имел пусть несовершенную, но юридическую основу и обеспечивал взаимное сосуществование людей. Теперь образовалась пустота, которая должна была заполниться революционным правопорядком. На деле – полный произвол толпы. Революционная «законность», основанная на «пролетарском сознании» вместо реальных законов; отрицание прошлого означали передачу власти любому вооруженному разбойнику, готовому грабить, и новым чиновникам, главным образом, из тех же разбойников, но вооруженных мандатом, дающим неограниченные права чинить во имя всеобщего блага любой произвол.

«…Древняя, темная историческая жизнь России, так долго скрывавшаяся под спудом империи, сразу выступила из берегов, как только большевицкая пропаганда (от кого бы и во имя чего бы она ни исходила) обратилась с призывом к жадным, мрачным и разбойничьим сторонам русской души…» Суть явления, схваченная Максимилианом Волошиным, шире вопросов, затрагиваемых нашей темой, но имеет к ней прямое отношение. Это явление и предопределило размах коррупции, поражавшей воображение даже вождя, бросившего разбойничий клич: «Грабь награбленное!»

Коррупция пронзила структуры советской власти с первых же минут ее реального владычества. Нувориши, дорвавшиеся до сладкого пирога власти, при отсутствии какого бы то ни было контроля, утрате религиозных ограничений и моральных ценностей, когда свобода и жизнь человеческая ровным счетом ничего не стоили, получили право и реальную возможность распоряжаться чужой и малоценной для них жизнью, чужой свободой и чужим имуществом. Множество чиновников старого аппарата, перешедших на службу к новой власти, приспосабливаясь к идеологии и требованиям новых властителей, успешно внедряли старые бюрократические традиции. И возник красный городничий (как бы он ни именовался – начальник ЧК или красный директор), такой же самодур, такой же всевластный хозяин чужих жизней, но только отягощенный идеологическими предрассудками демагог. Как заметил философ Николай Бердяев, «в нестерпимой революционной пошлости есть нечто гоголевское…»

Законодательный вакуум долго существовать не может, это гибель государства, и пришлось срочно лепить новое законодательство. Новые законы не успевали за жизнью, и ведомства стали издавать свои распоряжения и инструкции. Эти подзаконные акты навсегда определили характер советского законодательства, они имели преимущество перед законом, они не публиковались (или публиковались в закрытых ведомственных изданиях), многие были секретными или «для служебного пользования», их никто не знал, кроме служащих соответствующего ведомства, они целиком отдавали человека во власть чиновника, открывая необъятный простор для произвола и коррупции.

Новые чиновники легко подкупались, и взятка подчас была единственным средством вырваться из их лап, спасти жизнь. Один из руководителей кадетской партии И. В. Гессен рассказал в своих воспоминаниях, что Петроградская ЧК угрожала его другу привлечением к делу об убийстве Урицкого, и тогда он «сумел найти новоиспеченного сановника, который за солидную взятку выдал пропуск в Финляндию без предварительного сношения с Чекой». Сам Гессен сумел покинуть Петроград после того, как облегчил свой карман на 12 тысяч рублей в пользу советских чиновников.

Даже в условиях всеобщего беззакония и произвола широкое распространение взятки слишком компрометировало пролетарскую власть, и она вынуждена была принять оборонительные меры. 2 мая 1918 года Московский революционный трибунал приговорил четырех сотрудников следственной комиссии, обвинявшихся во взятках и шантаже, к шести месяцам тюремного заключения. Ленин был возмущен мягким приговором, потребовал исключения судей из партии и настоял на немедленном пересмотре дела. ВЦИК отменил приговор, и трое из четверых были осуждены на десять лет лишения свободы. События развивались стремительно – 4 мая Ленин направил наркому юстиции Дмитрию Курскому записку, в которой потребовал внести законопроект, в котором предусмотреть наказание за взятку не ниже десяти лет тюрьмы и, сверх того, десяти лет принудительных работ, а уже 8 мая он подписал декрет «О борьбе со взяточничеством».

Декрет во всех бедах нового аппарата винил буржуазные элементы и устанавливал классовый принцип ответственности: «Если лицо, виновное в даче или принятии взятки, принадлежит к имущему классу и пользуется взяткой для сохранения или приобретения привилегий, связанных с правом собственности, то оно приговаривается к наиболее тяжелым, неприятным принудительным работам и все его имущество подлежит конфискации».

Впрочем, довольно скоро пришлось признать неприглядный факт, что взятки берут новые чиновники, выходцы из пролетарских слоев общества. Как писал советский юрист, «наряду со взяточничеством капиталистических элементов на путь взяточничества встала также и малосознательная часть трудящихся». Петроградская ЧК представила диктатору российского Северо-Запада Григорию Зиновьеву секретную записку о положении дел в Петрограде в 1920 году: «…в особенности широко процветало взяточничество и хищение среди служащих советских учреждений и специалистов. В области взяточничества, кажется, не было нигде ни одного ответственного спеца, который бы не брал взяток за законное и незаконное требование клиента. Не лучше обстояло дело и с хищениями. Нет почти такого завода, в котором бы не расхищался как инвентарь, так и производство… Редкая администрация коммунальных лавок и столовых Петрогубкоммуны не привлекалась за хищение продуктов. Происходили хищения в военных строительствах… Брались взятки в бюро пропусков за незаконные выдачи пропусков на выезд. Брались взятки сотрудниками Угрозыска за поощрение преступлений, брались взятки всеми инженерами при подрядных работах во всех отделах Исполкома, где только существовал подрядный способ производства ремонтных работ. Брали взятки от конбазчиков в транспортном отделе Петрогубкоммуны, брали взятки в отделе благоустройства от подрядчиков, брали взятки в Рабоче-Крестьянской инспекции… Нет такого учреждения, где бы не чувствовалось взяточничество».

Взяточничество среди пролетарских элементов советские идеологи и юристы вынуждены были объяснять наличием в сознании трудящихся частнокапиталистических пережитков. На долгие годы в официальной правовой доктрине утвердился взгляд, что социалистическое общество не порождает преступлений и что причины преступности, а особенно взяточничества, надобно искать в пережитках прошлого в сознании людей и капиталистическом окружении. Даже в 1962 году в закрытом письме ЦК КПСС партийным организациям утверждалось, что взяточничество порождено условиями экплуататорского общества и Октябрьская революция ликвидировала его коренные причины. Наличие взяточничества объяснялось недостатками в работе партийных и государственных органов, в первую очередь, в области воспитания трудящихся. Эта было очень удобное объяснение, ибо оно позволяло не анализировать действительность, не затрагивать основ строя, а сохранять в неприкосновенности выгодные правящей партийной верхушке экономические отношения и политический режим.

И, тем не менее, не все в этой теории было неверным. Заряд прошлого, включая его патологию, заложен в каждом. Потребности, побуждения и взгляды человека – не только продукт настоящих общественных отношений, но и прошлого социокультурного развития. Невольно, помимо желания строителей нового мира, как им казалось – на пустом месте, установилась преемственность прошлого там, где менее всего эту преемственность адептам нового строя хотелось бы замечать, – в области государственного управления.

Февральская революция не смогла дать импульс построению гражданского общества. Население в своем подавляющем большинстве не было готово к основанным на праве демократическим формам управления. Октябрьский переворот при всей радикальности и крайней революционности его лозунгов оказался по сути реакцией авторитарной бюрократии на попытку установления демократического строя. В красном обличье утвердился все тот же привычный российский бюрократический авторитаризм.

Советская власть, провозглашая интернациональные лозунги и вытаптывая национальное, делала это слишком по-русски. В свое время Гоголь отметил, что все преобразования в России начинаются с переименования. Большевистское руководство прежде всего загримировало действительность, сменило эмблемы, жандармы стали именоваться чекистами, полиция – милицией, столица переехала в Москву, Петроград стал Ленинградом, Гатчина – Троцком, Царицын – Сталинградом, Тверь – Калинином и т. д., а сама Россия стала неудобоваримым и трудно произносимым РСФСР.

До Мартобря (его предвидел Гоголь)В России не было ни буржуа,Ни классового пролетариата:Была земля, купцы, да голытьба,Чиновники, дворяне, да крестьяне…Да выли ветры, да орал сохойПоля доисторический Микула…Один поверил в то, что он буржуй,Другой себя сознал как пролетарий,И началась кровавая игра.

Присущим ему необыкновенным историческим чутьем Волошин понял природу рождения нового «господствующего» класса. Солдаты, дезертировавшие с фронта, матросы, покинувшие корабли, оторванные от станков рабочие, сорванные с земли крестьяне и просто люмпены стали той массой, опираясь на которую, большевики захватили власть в семнадцатом. Она, эта масса, названная пролетариатом, и стала основой единого бесправного народа. Монолитность «советского» народа обеспечивалась разрушением всех естественных связей – национальных, религиозных, профессиональных, личных – и созданием новых на базе единой для всех идеологии и полицейского (чекистского) надзора.