Ищу комиссара - Владимир Двоеглазов

— А вам незачем и понимать! Кто вы вообще такой?!

— То есть… как? — растерялся Шабалин.

— Это начальник уголовного розыска, — мрачнея, сказал Проводников. — Но… я тоже не совсем понимаю…

— Ах, вот оно что! Значит, начальник уголовного розыска считает, что если этот бандит разбил хрустальный фужер, поцарапал финскую стенку, залил гуашью ковер, — всего этого мало?! Для того, чтобы отправить ребенка в спецшколу, нужно, чтобы он зарезал собственную мать?! Да еще он, оказывается, и вор! И всего этого мало?!

— Извините, — сказал Проводников. — Я… мы… — взглянул на Шабалина, — не совсем понимаем… Вы что же… так сказать… просите отправить вашего сына в спецшколу?..

— Не прошу, а требую! И притом немедленно! Пока он окончательно дом не своротил!

Наступило тягостное молчание. Ни Шабалин, ни Проводников, немало повидавшие за годы службы, все еще не могли свыкнуться с тем, о чем говорила эта стройная, раз-наряженная женщина с правильными, даже миловидными чертами лица.

Наконец, Шабалин, допуская, что они с замполитом не так ее поняли или она не так их поняла, осторожно произнес:

— Вы, может быть, не совсем представляете себе, что такое специальная школа? Это ведь… не суворовское училище…. и не… пионерский лагерь. Это… как бы вам получше объяснить… это тюрьма! — внезапно раздражаясь, поскольку женщина сидела с каменным лицом, воскликнул Шабалин. — Тюрьма для малолетних преступников, понимаете?!

Женщина, плотно сжав губы, молчала.

— Нет, не тюрьма, конечно, — поспешно сказал Проводников, — но, действительно, своего рода воспитательное учреждение. И-и… довольно-таки строгое… Туда уж берут… действительно, как говорится, отпетых… Притом… если нет родителей или если они не заслуживают этого звания… лишены родительских прав… А у вас, насколько я знаю, приличная семья, муж порядочный человек, не пьяница и не дебошир. Александр Иванович, конечно, погорячился… так сказать, для доступности… тюрьма не тюрьма, но…

— Если тюрьма, то туда ему и дорога!

— Не вам судить! — рявкнул вдруг Шабалин, окончательно выходя из себя. — Эти вопросы решает комиссия по делам несовершеннолетних! И если вы…

Проводников жестом остановил его.

— Кроме того, — продолжал он, волнуясь не меньше Шабалина, — кроме того… отец вашего мужа… дед вашего мальчика… старый большевик, заслуженный человек… Скажу больше: у меня сейчас ни секунды свободного времени… и я… принял вас исключительно потому, что ваш свекор… из уважения к его заслугам…

— Ах, не говорите вы мне про свекра! — взорвалась женщина. — Это какое-то сплошное недоразумение! У него совершенно нет интереса к жизни! Выспится, поест и хватается за книжку! Да хоть бы художественное что-нибудь доставал, а то так, ерунду всякую!.. Что он может дать мальчику? Если он родному сыну несчастного ковра достать не может! На машину третий год в очереди стоим! Старый большевик, называется! Ну, ладно, пусть его паралич разбил, я согласна! Но язык-то у него не отсох? Что он, не может позвонить куда следует? Он же здесь Советскую власть устанавливал! Здоровье потерял на этом проклятом Севере’ Так нет! Что я выбегаю, то и мое!..

Проводников молча взял лежавшую на столе перед Шабалиным пачку «Беломора», вытряхнул папиросу и рассеянно поискал глазами спички. Достав из кармана коробок, Шабалин зажег спичку и, когда Проводников раскурил папиросу, произнес:

— Да, Валерий Романович. Вот они, проблемы-то.

Замполит с непривычки поперхнулся дымом и закашлялся.

14

Девушка, которую прислал Костик, сразу пришлась Ветцелю по душе. Миленькая, на вид очень хрупкая, в светло-коричневом платьице с кружевным воротничком, в легких — несмотря на раннюю в тот год осень и грязь — поношенных туфельках, она удивительно походила на школьницу. «И эта бедная девочка — подумать только! — два года провела… в местах лишения свободы!» — с острой, непреходящей жалостью думал Ветцель. Когда она вошла, он даже не сразу сообразил, что это она, решив, — по явилась заказчица; когда же девушка объявила, что ее прислал Костик, Липатий Львович вскочил, засуетился, торопливо кинулся усаживать, смахнув со стула потрепанную стопку журналов мод, и, страшно взволнованный, не сразу нашел что сказать.

— Вас, простите, как величать прикажете? — робко спросил он, наконец. — Я, признаться, позабыл спросить Николая Михайловича…

— Лида.

— Да-да, Лидия!.. А по батюшке?..

Девушка недоуменно взглянула на него и ответила:

— Степановна.

— Лидия Степановна? Прекрасно! — умиленно подхватил Ветцель. — Превосходное имя! Просто чудесное! Очень приятно! Ну, а меня Липатий Львович Вет… впрочем, это неважно!.. Как я понял из беседы с Николаем Михайловичем, вы в нашем деле далеко не новичок, не так ли?..

Девушка равнодушно пожала плечами.

— Да-да! — едва не захлебываясь, торопливо продолжал Липатий Львович. — Мне об этом определенно сказал Николай Михайлович!..

— Костик, что ли?

— Да-да, именно Николай Михайлович Костик! — восторженно подтвердил Липатий Львович. — Вы уже работали швеей, не так ли?

— Работала, — просто сказала девушка. — В зоне.

— Да-да!.. Где, простите?.. — встрепенулся Ветцель.

— В зоне, — четко повторила она. — Ну, в колонии.

— Ах, да! Это прекрасно! То есть я хочу сказать, что это очень плохо, что вы… то есть что вам пришлось… Вернее, я совсем не в том смысле!.. — Ветцель окончательно смешался, сбился и покраснел. — Лидия Степановна, поймите меня правильно!..

Она вздохнула, встала со стула и одернула платьице.

— Не берете, что ли? Так так бы прямо и сказали.

— Да помилуйте! — вскричал Ветцель. — Сядьте! Сядьте, ради бога, я вас очень прошу!..

Липатий Львович был совершенно обескуражен. Он никак не мог взять в толк, почему его приветливость была истолкована столь чудовищным образом. «Да-да, это понятно, — решил он, наконец. — Девочка столько перенесла… Это вполне объяснимо!» Подтвердилась его догадка и на следующий день, когда он лично принес ей крой и, раскладывая детали платья, принялся объяснять:

— Вот, изволите видеть, Лидия Степановна, наряд-заказ. Материал заказчика, подклад и фурнитура наша… Вот, пожалуйста, спинка, воротничок, полочка… вот юбка… здесь даем широкую строчку… Ну, а это подрез… подрез возвращаем заказчику… — Липатий Львович развернул лоскутки и принялся перекладывать их с места на место, лишь бы не молчать и не бездействовать. — Видите, тут еще приличные лоскутки из подреза… Вот этот вполне годится на отделку. Вот этот по косой тоже…

— Вы что, считаете их, что ли? — неожиданно спросила девушка. — Не бойтесь, не украду.

Липатий Львович ужасно смутился и поспешил уйти Именно такой была ее реакция на все проявления доброжелательства. Девушка, очевидно, не могла свыкнуться с мыслью, что с ней могут быть приветливы без камня за пазухой или без иного злого умысла.

Со всеми остальными окружавшими ее людьми она держалась достаточно независимо и свободно, но с появлением Ветцеля сжималась и уходила в себя. Все остальные и не пытались расположить ее к себе, а порой даже и намекали на ее прошлое, во всяком случае, относились к ней настороженно, не выказывая особого доверия, и это было ей, видимо, понятно и не вызывало удивления. Ветцеля же она понять не могла.

Липатий Львович испытывал тяжкие душевные муки. Как-то раз, месяца через два, он подошел к ней и, запинаясь и краснея, робко предложил:

— Лидия Степановна, я хочу вот… тут кое-что… вот, видите ли… я купил билет… сегодня в семь тридцать… как раз успеете после работы… в Доме культуры… артисты из Москвы… лауреат международного конкурса… говорят, поет замечательно… сам, к сожалению… меня приглашали на… в… Словом, не угодно ли?.. — Он осторожно положил на столик машинки билет.

Девушка взглянула на него и сказала:

— Вы что, издеваетесь, да? Я под надзором. Мне в восемь нужно быть дома.

Липатий Львович похолодел и тут только вспомнил о бумаге, присланной из милиции и лежавшей у него в столе: «Сообщаем… на Вашем предприятии трудится… ранее неоднократно судимая за различные преступления… Лепесткова Лидия Степановна, которая в настоящее время… находится… под административным надзором милиции… запрещен выезд за пределы поселка… в том числе в командировки без предварительного разрешения… ограничен выход из дома с 20 до 6 часов… запрещено посещение ресторанов, вокзалов, танцевальных площадок… Просим Вас как руководителя предприятия… создать условия… оказывать положительное влияние… привлечь к общественной работе коллектива…»

— И-и… что же вам будет… если вы не явитесь в восемь часов?.. Если хоть на десять минут опоздаете?.. Или вот… танцы?

Она усмехнулась: