Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

в будущем на реванш. Самым выгодным промыслом в Крыму уж давно являлась работорговля, по преимуществу захваченными русскими. С этим тоже нельзя было мириться. Князь писал императрице, что надо решать вопрос. Он считал, что «Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а лишь только покой доставит».

Царица согласилась. В секретной директиве рекомендовала выполнить это намерение при «первой возможности», чтобы «полуостров Крымский не гнездом разбойников и мятежников на времена грядущие остался, но прямо обращен был на пользу государства нашего». Многие приближенные императрицы советовали начать военную компанию и захватить Крым, но князь думал иначе. Он вообще был уверен, что не надо крови, не надо войны, когда можно использовать другие средства. Таким средством стали деньги. Он умело вел свою политику, щедро задаривая и подкупая нужных людей. Вскоре почти все окружение крымского хана превратилось в сторонников России, а затем и сам хан принес присягу на верность Российской империи. Случилось это в 1783 году.

В том же году Потемкин заложил Севастополь, ставший главной военной базой России на Черном море. Князь дал начало строительству Черноморского флота, и его по праву можно назвать его создателем. В письме Потемкину, комментируя недовольные голоса за границей, императрица заметила: «На зависть Европы я весьма спокойно смотрю; пусть балагурят, а мы дело делаем».

Весной 1787 года Екатерина II исполнила давнюю просьбу Потемкина и посетила новые районы России, в том числе и Крым. К моменту ее приезда в Севастополь на рейде стояла целая эскадра: 3 корабля, 12 фрегатов, 20 мелких судов, 3 бомбардирские лодки. Царица была в восхищении от всего. Видела новые города, с регулярными улицами, с церквами, казармами, присутственными местами, видела, что везде кипит работа. После посещения Херсона писала: «Благодаря попечению князя Потемкина, этот город и этот край, где при заключении мира не было ни одной хижины, сделались цветущим городом и краем и процветание будет возрастать из года в год». И в других местах впечатления были самые благостные. Эскадра же в Севастополе – это вообще походило на сон.

Сопровождавший царицу австрийский император Иосиф II писал в Вену из Севастополя: «Императрица в восхищении от такого приращения сил России. Князь Потемкин в настоящее время всемогущ, и нельзя вообразить себе, как все за ним ухаживают». По окончании поездки царица пожаловала князю титул «Таврический» (через год он получил звание фельдмаршала). В письме сообщала: «Между тобою и мною, друг мой, дело в кратких словах: ты мне служишь, а я признательна, вот и все тут; врагам своим ты ударил по пальцам усердием своим ко мне и ревностью к делам империи».

Только Екатерина II доехала до Петербурга, как пришло известие, что Турция предъявила ультиматум России. Среди главных требований – возврат Крыма. Наглое посягательство было отвергнуто, и 13 августа султан объявил войну. Командующим русской армией царица назначила светлейшего князя Потемкина. Война продолжалась более четырех лет, была тяжелой, кровопролитной, но Россия одерживала одну победу за другой. Сам князь руководил военными действиями, но и многие другие военачальники отличились. К концу 1790 года стало ясно, что окончательная победа близка. Все крупнейшие крепости турецкой армии на Кавказе и в Северном Причерноморье были взяты. Григорий Александрович все время был на передовой линии, лично выезжал осматривал позиции, проявляя завидное хладнокровие и мужество. В приказе по армии предписывал: «Приказываю вам однажды и навсегда, чтобы вы передо мною не вставали, а от турецких ядер не ложились на землю».

Сам князь никогда не прятался, даже под пушечным огнем. В распахнутом фельдмаршальском мундире с большим портретом Екатерины II на груди появлялся в разных местах. Изображение государыни было осыпано бриллиантами и на солнце сияло так, что издалека видно было. Ему говорили, что эта удобная мишень, что надобно убрать. И слушать не хотел. Так с этим подарком-амулетом и не расстался ни на один день.

В начале 1791 года Потемкин приехал по вызову царицы в Петербург как триумфатор. Война близилась к завершению. Всем становилось ясно, что как турки ни упорствуют, но вынуждены будут согласиться на мир на условиях России. Несколько месяцев провел в столице и вскоре после «потемкинского праздника» стал собираться обратно. Надо было довершить войну и готовиться к заключению мира. В августе прибыл в молдавский городок Яссы, где была его ставка. Князь плохо себя чувствовал. Он уж давно недомогал: мучился схваченной в гнилых болотах устья Днепра лихорадкой (малярией). Болезнь то усиливалась, то ослабевала, но последний год надолго не отпускала. Теперь стало совсем плохо.

В один из дней сентября 1791 года сказал своему духовнику, митрополиту Ионе: «Едва ли я выздоровею, сколько уж времени, а облегчения нет как нет. Но да будет воля Божия. Только Вы молитесь о душе моей и поминайте меня. Никому я не желал зла». В первых числах октября стало совсем плохо, места себе не находил, не спал почти совсем. Решил переехать в Херсон, где находился построенный им храм Святой Екатерины. Там и желал быть похороненным. Но не доехал. Чувствуя приближение смерти, в полдень, 5 октября, попросил вынести из кареты: «Хочу умереть в поле». Это были его последние слова. Князя положили на ковер. Не прошло и сорока минут, как душа его отлетела.

Когда Екатерина II получила известие о смерти князя, то, забыв все условности, голосила просто, по-бабьи. Это была тяжелая ее личная потеря, огромная потеря для России. Своему доброму знакомому барону Ф. Гримму писала: «Страшный удар разразился над моей головой. Курьер привез известие, что мой ученик, мой друг, можно сказать, мой идол, князь Потемкин-Таврический умер… Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца; цели его всегда были направлены к великому. У него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. По моему мнению, князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать».

Глава 5

Фрейлина Екатерина Ивановна Нелидова

В 1780-е годы при дворе и в петербургском высшем свете сначала неясно, а потом все увереннее стали говорить, что у Павла Петровича возникла «любовная связь», появилась «метресса». Имя ее – Екатерина Ивановна Нелидова[18] (1758–1839).

О том, что Нелидова была «любовницей» Павла Петровича, начали говорить сразу же, как только выяснилось, что Цесаревич дарит ей повышенные знаки внимания. Ну а как же иначе? Иного, кроме альковного, развития отношений между мужчиной и женщиной в эпоху Екатерины II и представить не могли. Самое поразительное, что этот «вердикт» красуется и на