Другая сторона озера - Stepart

– Нихера не выйдет, – не смотря на меня и не отвлекаясь от кроличьей лапки, пренебрежительно выдала она.

За столом воцарилась тишина. Только Наташа ойкнула. Да Витя пытался засмеяться, но набитый картошкой рот не позволял. Я опять оказался сбит с толку и введен в замешательство.

– Что не выйдет? – робко поинтересовался я.

– Эта твоя писанина, – как ни в чем не бывало отрезала старуха. И продолжила грызть кролика.

– Это почему вы так полагаете?

– Если бы тебе было что написать, тебе не помешала бы работа в офисе и выходные с друзьями на даче. Хорошему писателю не помешают снаряды, рвущиеся по краям от мокрого окопа, в котором он сидит второй год.

– Ну, это уж совсем ерунда, – не выдержал я. – Что же это, Есенин и Пушкин тоже в окопах сидели?

– Они не писатели, а поэты. Это не совсем одно и то же, – проворчала седая дама, – хотя и вокруг них рвались метафорические снаряды.

Хотелось выпалить какую-нибудь грубость этой старухе с ее метафорическими пелевинскими снарядами, но я удержался.

– Ну так что же это были за снаряды, не могли бы вы уточнить?

– Снарядов не было, дурья башка. А просто они себя не жалели и не пеняли на обстоятельства, как ты. Им, чтобы жопу помыть, нужно было воду из колодца принести и на огне погреть. А твоя трагедия – это пробки, налоги и телефонные звонки по работе в неурочное время. Я уже не говорю про другие сложности, которые их лупили по мордасам каждый день. Те сложности, которые ломают нынешнюю молодежь в два счета.

Наташа хотела вмешаться, встав из-за стола, но Димыч удержал ее и усадил на место.

Я опешил от этой тирады и как-то уже несколько жалобно выдавил:

– Ну, воду им носили и грели их люди.

Старуха кинула кость в тарелку и посмотрела на меня с прищуром.

– А ты в метафорах и аллегориях не силен, я смотрю. Причем тут их люди, хотя и люди им даны были заслуженно, по всей видимости, а вот тебе людей доверять нельзя. Речь о том, что они и с людьми и без держали себя в таких ежовых рукавицах, что тебе и не снилось.

– Ну, какие рукавицы… Они и пьянствовали, и распутствовали, и пускались во все тяжкие. Не сказать, что держали себя.

Старуха махнула в мою сторону рукой и продолжила изливать желчь:

– Дак тебе расскажут еще и не то. Всегда полно подлецов, которые завидуют. Да и что мне их пьянство и распутство. Это их выбор, понимаешь? Они себя знали и были такими, как есть. Да, были смятения, как и у любого, особенно у молодых, но они каждый раз брали себя в руки и продолжали выполнять свою роль. Ту роль, что им Всевышний уготовил. А роль была в том, чтобы показать, как даже слабое сомневающееся существо может брать себя в руки и творить прекрасные вещи.

Рыжая дама, сидевшая рядом со старухой, смотрела на меня с любопытством и продолжала кокетничать, улыбаясь мне. Улыбка обнажала не по возрасту крепкие зубы.

– Ну так от Всевышнего они, судя по многим их поступкам, были далековато, – неуверенно пробубнил я.

Старуха привстала и подвинулась в мою сторону.

– А это твое глупое мнение. Мнение того, кто считает, что Всевышний – простак на облаке. Он по делам судит и по жизни в борьбе, а не по мнению злобных хмырей, не в силах сделать хоть что-то серьезное в своей жизни.

Тут Наташа не выдержала и, всплеснув руками, произнесла тихим, но настойчивым тоном:

– Я требую от вас, Дарья, чтобы вы немедленно прекратили!

«Дарья, вот как зовут эту грымзу», – подумал я. Мне было необходимо реабилитироваться в глазах присутствующих:

– Наташенька, я согласен, что этот разговор не приведет ни к чему хорошему, по всей видимости. Но позвольте тогда мне уж ответить на обвинения, а потом мы перейдем к более приятным темам.

Наташа кивнула. Все внимательно смотрели на меня. Только старик продолжал пялиться в огонь. Да Вадим сверлил взглядом графин. Его интересовал разговор разве что в одном аспекте – когда он закончится и можно будет продолжить есть и пить.

– Видите ли, Дарья, мы живем несколько в другое время. Слава Богу, не рвутся снаряды где ни попадя, и есть электричество с водяными насосами и множеством других полезных вещей. И, в общем-то, в мире жить стало намного легче и комфортнее, благодаря чему у людей и появилась возможность тратить больше времени и сил на творчество и создавать что-то, помимо изображений с сюжетами охоты с копьем на оленей. И в наше время, как никогда, появилось много талантливых писателей и деятелей в других областях культуры. И что, возможно, с такими авторитетами, как писатели золотого века, нашим нынешним российским творцам тягаться сложно, но все же есть немало примеров… – я запнулся, подбирая примеры. – Возьмем хотя бы Быкова, Прилепина, Акунина, Улицкую, Пелевина. Да дажеСорокин и многие другие, разве они не показывают, что на нашей земле и в наше время множество незаурядных творцов?

Писателей пришлось назвать одних из самых популярных, поскольку других я не смог сразу припомнить. Мне показалось, что я произвел впечатление на присутствующих. На всех, кроме старика у камина и Вадика у графина. А старуха всплеснула руками и встала:

– Читали вашего Сорокина. Жиденькая, вонюченькая и тепленькая дрисня.

Старуха направилась к уборной, ворча на ходу:

– Надо смыть с себя кролика. И ваши душные высказывания.

Выходя из зала, она, не оборачиваясь к нам, добавила:

– И празднуем из-за этой важной персоны позже. Тоже мне, ждем, когда барин появится. Еще и Прилепина записал в странную компанию.

Последнее слово таки осталось за старухой, а я пытался понять, неужто она читала названных авторов и даже Сорокина. Тогда я и в самом деле пойман с поличным. А еще, выходит, и задержал праздник.

Наташа, стараясь разрядить обстановку, предложила выпить и проводить старый год, где нам, по ее словам, надо оставить всякую мелочность и другие неприятные черты наших характеров.

Димыч наклонился ко мне и сказал:

– Шикарная бабка, скажи? Любит читать. Привожу ей все новинки.

Я мрачно кивнул:

– Мог бы и предупредить. Да и праздник из-за меня не задерживать.

Димыч улыбнулся и негромко сказал:

– Не бери в голову, она всегда такая, и никто не воспринимает ее наезды всерьез. Ты еще хорошо отделался. Хотя она и посадила тебя немного в лужу.

– Да уж, что я могу противопоставить дрисне.

Димыч усмехнулся и громко объявил:

– Дамы и господа, а не послушать ли нам «Венгерский танец» Брамса? Давайте уже настраиваться на возвышенный лад и Новый год, в конце концов.

Он направился к невысокому комоду между книжных полок, на котором под небольшой скатеркой оказался граммофон. Димыч полез в комод и начал перебирать пластинки. Тем временем в зал вернулась старуха. Она будто уже забыла о только что имевшем место неприятном разговоре, как-то совершенно беззаботно подошла к Наташе и попросила налить ей домашнего коньячка, если остался. Наташа ушла за коньяком, а зал наполнила музыка Брамса. Седая дама стала покачиваться, ловя ритм. Меня удивила такая перемена в ней, и я понял, что уже и не сержусь на нее вовсе. Может быть, только самую малость. Дама смотрела куда-то за меня. Я обернулся и увидел кружащегося в танце Димыча. Его туфли поочередно взлетали в воздух, описывая дугу. Руки ловко скользили в воздухе, то прижимаясь к телу, то хлесткими движениями расходясь в стороны. Он то кружился, то останавливался, делая что-то вроде поклона, и потом, устремляясь за мелодией, оставаясь практически в том же согнутом положении, начинал танцевать только ногами, а тело и руки подключались потом. Зрелище было изумительным. Ах, как я ему завидовал в этот момент. Как мне порой хотелось вот так, в движении, показать свои чувства. Стало немного грустно оттого, что Бог не наградил меня талантом танцевать или петь.

Наташа вернулась с коньяком и предложила нам с Дарьей выпить за примирение. Я поддержал, а дама то ли хотела поиздеваться надо мной, то ли я и вправду ее больше не раздражал, ответила с каким-то вызовом:

– Тогда уж на брудершафт.

Я был удивлен, но отказывать даме выпить на брудершафт было не в моих правилах. Я принял вызов, и мы перекинули руки с бокалами одна через другую. Дама пахла какими-то очень приятными духами, напоминающими детство: чувствовался аромат лаванды и чего-то еще очень теплого. Она смотрела на меня своими пронзительным колкими глазами, не отрываясь. Когда мы допили и стали опускать руки, дама ловким движением поставила бокал на стол и, придвинувшись ко мне, смачно чмокнула в губы. Потом ловко выскользнула от меня и присоединилась к танцу Димыча. Я, опешив, остался стоять на месте. Наташа залилась смехом, а я никак не мог понять этого перевоплощения. Дама, еще минуту назад казавшаяся мне брюзгливой старухой, только что, выпив на брудершафт коньяку, одарила меня поцелуем и теперь, как молодая девушка, кружилась в танце с Димычем.

Я сел на лавку у стола, а Наташа схватила меня за руку и тоже потащила танцевать. Я был смущен, не понимая, как буду это делать, но Наташу это не заботило, она начала кружиться вокруг меня. И я как-то незаметно для себя тоже начал двигаться в ритм музыке. Выходило, похоже, коряво. И мой странный наряд норовил запутаться у меня в ногах. «Ну и плевать, – подумал я, – эти люди и так меня уже засмущали, позволю себе хотя бы расслабиться наконец».