Знамена над штыками - Иван Петрович Шамякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шли по настилу и по воде молча, даже ступать старались так, чтоб трясина не чавкала. Пилипок — первым, прощупывая вилами те места, где настил прерывался. За ним — Ягашин. Он считал шаги, сколько прошли, и, когда проваливался так, что зачерпывал голенищами воду, шепотом ругался грязными словами, почему-то поминая «турецкого бога». Следом за ним цепочкой шли те, в папахах, но без бурок, в одних черкесках с карманами для патронов: бурки оставили на острове. Над болотом поднимался туман, но еще стоял низко. На взлобках горцы, как привидения, выходили из тумана, и Пилипок видел, как они поднимали к черному небу черные головы: молились или искали свою звезду? От этого становилось страшно.
Остановившись, ротмистр спросил у Пилипка:
— Далеко до берега?
— Не знаю.
— По моим расчетам, недалеко. Пойдешь один и разведаешь, что там.
Такое доверие успокоило и почти обрадовало: сам ротмистр и его черкесы боятся идти, а вот он пойдет и разведает. Странно: одному ему было не так боязно, как с солдатами. Подумал: хорошо, если бы на берегу ожидал дядя Тихон. Он привел бы точнехонько к батарее. Он помнит тут каждый кустик и каждый камень…
На берегу никого не было — дяде еще рано, он сказал, что будет ждать под утро.
Удивительно, что немцы до сих пор не обнаружили настила и не ставят пост на острове, как наши. Но немцы близко отсюда: чуть правей поблескивают огоньки, там, вероятно, окопы и землянки.
Пилипок вернулся.
По лесу шли держась друг за друга. Под ногами шелестели листья. И ротмистр опять ругался. Невдалеке фыркнули кони — и все застыли, пригнулись к земле. Ягашин снова послал Пилипка: если впереди никого нет, пусть крикнет по-совиному.
Пилипок беспрепятственно дошел до опушки и крикнул. Отряд долго не подходил, и он, боясь, что они вышли не туда, крикнул трижды. За это офицер отругал мальчика:
— Раскаркался! Прикажи дураку богу молиться… Куда теперь?
Пилипок признался, что он не знает, куда идти. Ничего же не видно — ночь. Сюда вел его дядя.
Офицер опять выругался:
— Герой!..
Потом офицер стал на колени, вытащил из кармана кругленькую штучку вроде часов, стрелка в них светилась зеленоватым светом и дрожала. Пилипок не знал тогда, что это компас.
Ротмистр, зашелестев бумагой, что-то сказал горцам. Они наклонились над ним, загородили со всех сторон. Он чиркнул спичкой, чтоб рассмотреть карту. Долго примеривался компасом. Показал Пилипку рукой:
— Сюда.
Что ж, сюда так сюда… И мальчик снова побрел первым. Шел без страха и особой осторожности. Ему лишь бы скорей кончить это дело, попрощаться и вернуться домой: батарею, может, и не найдет, а Липуны найдет и среди ночи. Дойдет до ручейка, а потом вдоль ручейка по дороге…
Шли они недолго. Вдруг впереди, совсем невдалеке, взмыла вверх белая ракета. Осветила все вокруг. Пилипок проследил за ее полетом и, когда она, прочертив в небе дугу, падала вниз, глянул на землю и… Ротмистр рванул его за ногу, гневно прошептал:
— Ложись! — и выплеснул на мальчика целый ушат грязных слов: — Связался я с тобой, дурак! Нашли проводника, идиоты!
— Дядечка, — волнуясь, мальчик забыл сказать «ваше благородие», — там батарея.
— Где?
— Вон там недалеко пушки стоят. Разве вы не увидели?
Откуда мальчику было знать (он же шел впереди), что, когда взвилась ракета, ротмистр и его храбрые конники мигом зарылись носами в землю, в сухую полынь.
— Ты не ошибся? — сразу подобрел Ягашин.
— Нет, своими глазами видел, так же, как вас. Там справа кусты. Одна пушка у самых кустов, другая выше, на пригорочке…
— Ша! Лежи и не пикни! — И сам отполз назад.
Шелестело былье, сползались в одно место черкесы. Ротмистр долго шептался с ними. Потом вернулся к Пилипку, который заметил там, где видел пушки, огонек. Кто-то курил, вероятно часовой. Об этом огоньке мальчик сказал офицеру. Тот, казалось, не поверил:
— Почему-то только ты один все видишь?
Это обидело мальчика: слепой он, что ли?
— Вы там разговаривали, а я смотрел.
Лежали на остывшей земле долго, так долго, что Пилипок даже вздремнул, или ему так показалось. Во всяком случае, продрог — «душа примерзла к телу», как говорила мать. Ночь хоть и не морозная, но как-никак осень, а его свитка ветром подбита.
Рядом курил в рукав ротмистр и снова почему-то вполголоса ругался.
Пилипок не выдержал и робко спросил:
— Ваше благородие, почему мы лежим?
— Не твое дело! Заткнись! — прошипел офицер.
Пилипку показалось, что ротмистра лихорадит, его прямо-таки трясло, словно он не на земле лежал, а раскачивался в седле. Наконец ротмистр что-то сказал солдату, лежащему рядом. Тот шепотом на своем языке передал команду остальным. Черкесы поднялись и, склонившись чуть не до самой земли, осторожно ступая, пошли в сторону батареи.
Ротмистр сказал Пилипку:
— Ты оставайся здесь, — и так же осторожно пошел за солдатами.
У мальчика блеснула мысль: «А зачем мне тут мерзнуть? Не сигануть ли в другую сторону — домой? Если быстро побежать — согреешься и скоро будешь на печи. Вот радость будет домашним!»
Он не сразу почувствовал, что сзади, у его ног, лежит человек. Почувствовал — удивился и испугался. Ничего раньше Пилипок не боялся, а теперь испугался.
«Стерегут. Зачем меня стерегут?»
Черкес подполз и лег рядом, на то место, где лежал ротмистр, защелкал языком:
— Малчык, зачем вел? Зачем рэзат, нэ понымаю. Мала стрелять, мала рубать шашкай, да? Нада рэзат горла, да?
Пилипок понял, что ротмистр и черкесы пошли резать немецких солдат. Представил, как их режут сонных, — ужаснулся. Вспомнил слова молодого офицера со странной фамилией — Докука: «Вам хочется крови? Это же не война — это бойня!»
Пилипок подумал, что если его стерегут, то, наверно, не хотят отпускать домой, и решил: «Не верят, что ли… Убегу. Как пойдем лесом — убегу».
Ночную тишину разорвал жуткий крик — там, на батарее. И сразу же грохнул выстрел. Взвилась ракета, зашипела и погасла в воздухе. Вокруг началась стрельба. Невдалеке застучали сапоги о землю — бежали. В свете второй ракеты, более далекой, Пилипок разглядел, что бегут ротмистр и черкесы, несутся изо всех сил мимо них, к лесу и болоту. Мальчика тоже охватил страх: он забыл о своем желании убежать и бросился вслед за ними. Черкес, что был рядом с ним, задыхаясь, взывал:
— О аллах! О аллах!
Пилипок никогда раньше не слышал такого слова и думал, что тот зовет
