Луна доктора Фауста - Франсиско Эррера Луке

Незнакомец раскатился каркающим хохотом.

– Для бродячего торговца вы недурно знаете придворное обращение, а?

Сбитый с толку Филипп невольно поднес руку к вороту своего кафтана, где было зашито письмо короля.

– Так куда же вы направляетесь? – властно спросил незнакомец.

– В Геную… получить по векселю.

– Не лучше ли было отказаться от этого предприятия? – В голосе Филиппу снова почудилась насмешка, и предчувствие неминуемой опасности охватило его.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что, получив денежки, вы подвергаете себя немалому риску. Настали дурные времена: жизнь человеческая ценится дешево, а окрестные леса кишат разбойниками. Однако вам повезло – я тоже еду в Геную. А на всякий случай прихватил с собою еще кое-кого. Обернитесь-ка.

Филипп повернул голову и увидел шестерых вооруженных до зубов ландскнехтов, но присутствие их лишь усилило его тревогу, ибо если кто и походил на разбойника, то это был его спутник. Кривая улыбка делала его жестокое лицо еще более отталкивающим.

– С меня нечего взять, кроме шести флоринов в кошельке да этого тряпья, – сказал Филипп, поглубже засовывая в стремя правый сапог, в каблуке которого была спрятана копия письма.

– Многим случалось расставаться с жизнью еще и не за такую безделицу, – засмеялся рыцарь. – Но покуда нам по дороге, опасаться нечего. Меня зовут Георг Хоэрмут фон Шпайер…

– Фон Шпайер?! – не удержался от восклицания Филипп, припомнив имя охотника на ведьм, о котором рассказывал ему Гольденфинген.

– Вы меня знаете? – с каким-то беспокойством спросил тот.

– У нас в Ульме каждый слышал о вас. Громкое имя. Совсем недавно император пожаловал кому-то из фон Шпайеров титул.

Снова раздался каркающий смех.

– Подобная осведомленность сделала бы честь иному придворному. Я тот самый фон Шпайер, которого император Карл удостоил этим отличием. Я – уроженец и житель Ульма, я посвятил всю жизнь служению дому Габсбургов. Вот этот шрам, – он прикоснулся к щеке, – я получил при Мохаче в бою против турок. Я был рядом с королем Матвеем, который утонул в трясине, спасаясь от янычар. Ну ладно, теперь вы знаете, кто перед вами. Я хотел бы знать, как ваше имя?

– Меня зовут Филипп Мейер, я приказчик из Регенсбурга.

Шпайер хмыкнул и заметил:

– Сдается мне, торговлишка вашего хозяина идет из рук вон плохо. Впрочем, простите. Я вас не предам и не стану допытываться, кто вы на самом деле. Одно я понял: вы – не тот, за кого себя выдаете. Ни купец, ни приказчик нипочем не смог бы так умело управляться с этим боевым конем.

За время их совместного пути Филипп успел понять, что Шпайер – человек непредсказуемых поступков. Он был то говорлив, остроумен и насмешлив, то вдруг становился гневлив и раздражителен, то помыкал своими ландскнехтами, изводя их придирками, то вдруг замыкался в неприязненном молчании.

Когда путешественники достигли подножья Бреннера, Шпайер, указав на горы, сказал:

– В продолжение многих веков по этой дороге текли в Германию богатства. Пока турки не завладели золотыми рудниками и серебряными копями Трансильвании, Запад и Восток соединялись этим перевалом. Подданные Великого Хана везли нам шелк, ароматические травы, специи и драгоценные камни, получая за эти товары золото, серебро, железо, медь. Когда же Константинополь пал, всему пришел конец. Впору было отчаяться, но тут некий португалец открыл Индию, обогнув мыс Доброй Надежды. Германцы немедля устремились в Португалию, основывая там свои фактории, приносившие баснословный доход, пока лузитане не выгнали их вон, объявив торговлю с Востоком привилегией короны. Но милосердный господь и на этот раз не отвернулся от немцев: не успели мы убраться из Португалии, как Христофор Колумб во имя и на благо Кастилии открыл Индии, хоть и не те, про которые писал Марко Поло, но не уступавшие им по богатству. Варфоломей Вельзер был, как всегда, начеку, он увидел в Испании ключ к решению задачи. Потому-то он так хотел сделать принца Карла Габсбурга германским императором. Он ссудил его деньгами в достаточном количестве, чтобы сравниться с прочими курфюрстами, а за это получил преимущественное право вести дела в Новом Свете.

При упоминании имени банкира Филипп навострил уши, похвалив себя за то, что не выдал неосторожными и опрометчивыми суждениями свое истинное лицо.

Двенадцать дней продолжался их долгий и трудный путь в Геную. Когда же они въехали в город через северные ворота, фон Шпайер, как бы прощаясь, произнес:

– Не знаю и не допытываюсь, кто вы и куда едете. Но если вам придет нужда во мне – назовите мое имя первому встречному, он укажет вам, как меня найти.

И в сопровождении своих ландскнехтов ускакал прочь.

В ту же ночь Филипп, поднявшись в отведенную ему на постоялом дворе комнату, увидел, что правый каблук отлетел. Предчувствуя недоброе, он заглянул в тайник и убедился, что копии королевского письма нет. Задрожав, он ощупал ворот, но подлинник был на месте. При свете свечи он тщательно обследовал сапоги: на левом каблук, приколоченный маленькими гвоздиками, держался прочно; но над правым кто-то явно поработал. Неужели это дело рук фон Шпайера? Этот вопрос не давал ему уснуть до рассвета.

Наутро он отправился в контору Вельзеров, где должен был получить деньги по векселю и узнать, куда и на каком судне надлежит ему плыть в Барселону.

Хмурый приказчик проглядел его бумаги и ушел в задние двери.

– Следуйте за мной, господин Мейер, – пригласил он, вернувшись. – С вами желают говорить.

Каково же было изумление Филиппа, когда навстречу ему в широкополом бархатном берете вышел фон Шпайер.

– Так, значит, все-таки Филипп Мейер, – криво улыбнулся он. – Я почему-то сразу подумал, что вы имеете отношение к банкирскому дому Вельзеров, интересы которого в Генуе я имею честь представлять.

Филипп пустился было в объяснения, но Шпайер движением руки остановил его.

– Вам нет нужды оправдываться, да вы и не сумеете оправдаться. Я прекрасно понимаю, что речь идет о высокой политике. Я и сам не чужд подобным превращениям: вы видели меня в доспехах воина, а сейчас на мне платье купца, и, должно быть, вы хотите знать, что же я такое на самом деле. Я – воин и купец. Я сражался за Вельзеров и за императора по всей Европе, а после боя тотчас становился их управляющим, их поверенным, их представителем.

Вручая Филиппу деньги и грамоты, он добавил:

– Ну, друг мой, постарайтесь исполнить ваше поручение с честью. Мне поручено оказывать вам всяческое содействие. Желаю удачи, господин Мейер.

Когда Филипп ступил на палубу корабля, внимание его было привлек вылезший из люка моряк – он стоял спиной, но фигура его показалась Гуттену знакомой. Вот он повернулся, и Филипп понял, что не ошибся.

– Андреас! – приветливо окликнул он его.

Как ни пытался Гольденфинген казаться веселым, видно было, что душу его снедает глубокая печаль. Филипп запомнил Андреаса дюжим крепышом в самом расцвете сил, а теперь перед ним стоял почти старик – с бледным морщинистым лицом, потухшими глазами, с запущенной полуседой бородой.

Через несколько дней моряк прерывающимся от сдерживаемых рыданий голосом признался ему:

– Что мне вам сказать, ваша милость? Я опозорен навеки, мне некуда деваться. Я не верю, что моя Берта спозналась с нечистой силой, но все – не только в нашей деревушке, но и по всему побережью Дуная – ее считают ведьмой. Вот я и сказал себе однажды: «Хватит мне сочувственных вопросов и издевательских советов. На Дунае свет клином не сошелся, здесь мне больше не житье, поеду в Испанию». С тех пор я здесь. Всегда рад малейшей возможности сорваться с места: убегаю от своего прошлого.

Двое мужчин стояли на палубе, глядели на синь Средиземного моря, но думали каждый о своем. Гольденфинген, еще совсем недавно наслаждавшийся вечной сменой мест и лиц, теперь затосковал по тихой пристани. Он не знает, куда идти; никто и нигде не ждет его. А у Гуттена в подкладке камзола зашито письмо, от которого зависит судьба Европы и его собственная судьба. Корабль может затонуть, может подвергнуться нападению пиратов, которые отнимут письмо, а вместе с ним и его, Филиппа, жизнь; письмо может попасть в руки воров, как случилось с копией. Кто достал ее из выдолбленного в каблуке тайника? Неужели фон Шпайер? Без сомнения, он понял, какое поручение выполняет Филипп и кто он такой, а иначе не предложил бы проделать путь до Генуи вместе. Ну а сам-то он кто таков? Верноподданный императора? Доверенное лицо братьев Вельзеров? Лазутчик французского короля или даже самого Сулеймана? В наши дни предательство вошло в обиход. Разве не предал великий коннетабль своего двоюродного брата, короля Франциска Первого?

Голос Гольденфингена вывел его из задумчивости:

– По левому борту судно! Идет наперерез. Орудийный залп заглушил его слова и подтвердил подозрения. Быстроходный корабль, поставив все паруса, стремительно настигал их.