История советской фантастики - Кац Святославович

Смотрел в телескоп Кургузов редко, но зато бесплатно.

IV. ВРАГИ ВНУТРЕННИЕ, ВРАГИ ВНЕШНИЕ (1937 - 1945)

17 февраля 1937 года произошло сразу несколько событий, на первый взгляд, между собой почти не связанных.

В Москве в Колонном зале Дома Союзов начало свою работу Совещание писателей, работающих над произведениями, посвященными оборонной теме. Председательствовали Ставский и Кургузов. В президиуме оказались как члены бывшего ЛОКАФ (Литературного объединения Красной Армии и Флота) - Н.Асеев, Я.Купала, Ю.Либсдинский и другие, так и представители кургузовской Секции С.Шпанырь, А.3айцев, В.Понятовский и Ник.Шпаковский. С докладом выступил нарком обороны Климент Ворошилов. Речь его была еще более невнятна, чем обычно. Климент Ефремович много жестикулировал, говорил на повышенных тонах, и из его слов выходило, что писатели-"оборонщики", с одной стороны, должны еще всемернее и активнее направлять свои усилия на создание произведений, отражающих возросшую боеготовность Красной Армии и ее возможности в скором времени использовать лунный плацдарм; с другой стороны, те же писатели обязаны были крепить революционную бдительность и не давать нашим классовым врагам за рубежами СССР ни малейшего намека на реальные достижения нашей военно-научной мысли, дабы не допустить разглашения военных тайн, "либо сведений, могущих в исторически обозримом будущем стать таковыми". При этом Ворошилов с похвалой отозвался о работе кургузовской Секции фантастики, "члены которой не тратят драгоценное время и народные деньги на всевозможные поездки по гарнизонам, отвлекающие бойцов и дезориентирующие командиров РККА так называемым "сбором материала", а умеют создавать свои нужные книги, руководствуясь, прежде всего, теми сведениями, которые всегда можно получить у уполномоченных на местах, а также пониманием насущных требований жизни..."

Авторы-"оборонщики" испытали легкий шок: по сути дела, им предписывалось отныне творить, не выходя из своего кабинета и подстегивая свое вдохновение только тщательно отобранными Политуправлением РККА сводками. И если поэты смогли бы еще вдохновлять свою музу газетами (некоторые уже так и делали), то прозаики и тем более очеркисты оказались в положении крайне сомнительном. Выиграл, как всегда, один только Степан Кургузов, который мгновенно понял, что новая директива способствует очередному укреплению и без того сильных позиций практикующих писателей-фантастов (ведь и раньше почти все из них прекрасно обходились без командировок куда бы то ни было...). В своем коротком ответном слове Кургузов пообещал от имени Секции крепить боеготовность, зорко охранять рубежи и секреты и "обеспечить население самыми лучшими научно-фантастическими романами, какие только способны создать наши отважные бойцы литературной передовой..."

В тот же день был официально упразднен ГИРД. В коротком сообщении "Правды" говорилось, что "ликвидация одной из неперспективных отраслей современного авиастроения дает возможность шире развивать все остальные отрасли". (Получив по каналам ТАСС такую информацию, редактор "Правды" Поспелов, на всякий случай, счел своим долгом еще раз уточнить в Наркомате обороны - действительно ли это сообщение предназначено для открытой печати, нет ли здесь ошибки? Как вспоминает Игорь Сапунов, бывший тогда заместителем ответственного секретаря газеты, из Наркомата ответил сам Тимошенко: немедленно печатать и не задавать лишних вопросов!) Одновременно с ликвидацией ГИРДа тут же был образован - и вот об этом-то нигде не сообщалось ни слова! - второй Наркомат авиационной промышленности. В отличие от первого, он подчинялся непосредственно Сталину, и до 1954 года даже Ильюшин и Лавочкин не подозревали, чем же именно занимается наркомат-дублер".

В тот же день были арестованы два ведущих сотрудника ГИРДа - Сергей Королев и Вадим Бармин. Внешне процедура ареста проходила как обычно. Только много лет спустя писатель Виктор Ильенков, живший в 30-е года на одной лестничной площадке с Барминым, в интервью газете "Московские новости" рассказал о некоторых странных подробностях того давнего события: против своего обыкновения, сотрудники НКВД явились не ночью, а утром, часов около восьми. Вместо того, чтобы "изъять" свою жертву незаметно и тихо, агенты наделали много шума - разве что только не стреляли в потолок. Во всяком случае, крики энкаведешников были слышны во всем подъезде в течение почти получаса, как раз в то время, когда большинство обитателей дома собирались на работу и не могли не обратить на них внимание. (Примерно через неделю после ареста стали распространяться упорные слухи, будто и Королев, и Бармин расстреляны в тот же день; это было довольно странно, поскольку обычно НКВД в те годы даже настоящие расстрелы предпочитал скрывать под псевдонимом "десять лет без права переписки".)

В тот же день в нескольких десятках километров от столицы Украинской ССР Киева, на речке Припять, был огорожен колючей проволокой обширный участок под совершенно секретное строительство. Для рабочей силы начали строиться бараки, напоминающие лагерные.

Это был будущий "объект" под кодовым названием Киев-17. Именно здесь и должен был начаться первый этап практической реализации так называемого "Проекта-К". Только Сталин, Ворошилов и еще считанное количество высших армейских чинов знали, откуда взялась эта буква "К" - она означала сокращение от "Катапульта", любимого Сталиным романа Степана Кургузова...

Немалая часть западных советологов, исследовавших в 60-70-е годы феномен Большого Террора (работы Роберта Конквеста, Сиднея Линка, Малькольма Такера и других), склонны были считать его явлением почти иррациональным. Его "политическая целесообразность" казалась несоизмеримой с количеством жертв, а "экономическая рентабельность" ("выгода" дармового труда заключенных) почти аннулировалась тем, что одновременно оголялись важные участки промышленности и науки - как результат массовых репрессий против квалифицированной части рабочего класса и интеллигенции. Пожалуй, только некоторые детали рассекреченного в начале 90-х злополучного "Проекта-К" кое-что проясняют в глобальных намерениях Иосифа Сталина, чья гигантомания, видимо, все-таки была разновидностью политической шизофрении; хотя, конечно, следует согласиться с видным исследователем тоталитарной культуры Игорем Голомштоком: и в СССР, и в Третьем Рейхе идеологическая гигантомания была чрезвычайно заразительна на всех уровнях и уже к концу 30-х приняла характер явной пандемии. (Циклопические павильоны СССР и Германии на Всемирной выставке, похожие как двойники, были лишь зримым выражением болезни, охватившей обе страны.) "Лунная" утопия Сталина прекрасно вписывалась в эту картину. Идеей заполучить в свое распоряжение естественный спутник планеты и, таким образом, "держать под контролем любую территорию", оставаясь невидимым и практически безнаказанным, Сталин был одержим до конца своих дней и сумел заразить ею даже более трезвых своих преемников и последователей.

Как правило, формируют тот иной расклад социально-экономических возможностей общества реальные научные и производственные достижения. В нашем же случае все должно было произойти наоборот: сам генсек формулировал "потребности" социума, прикладная наука должна была в кратчайшие сроки любыми средствами обеспечить их реализацию, промышленность - воплотить утопию в километрах и тоннах, а литература - художественно обосновать предстоящее и уже сделанное (не воздвигая между тем и другим четкой преграды). Как и всякий гигантский проект, проект "Катапульта" требовал от широких масс однородности, бездумного послушания и энтузиазма; вот почему первыми жертвами Большого Террора стали интеллигенты самых разных политических убеждений, от монархистов до коммунистов. Их несчастьем было то, что они потенциально могли начать возражать. Тот факт, что будущие лагерные "единички", задействованные в проекте в количестве сотен тысяч человек, покидали свои рабочие места в других, более важных для страны отраслях, отнюдь не было для генсека первостепенным. Мономания легко влияла на "перемену мест" - третьестепенное и просто фантазийное выходило на первый план и воспринималось как самое главное. Собственно говоря, этим отчасти и можно объяснить причины трагической неподготовленности СССР к войне 1941 - 1945 годов. Любые попытки самых сведущих военачальников хоть что-то объяснить Сталину, доказать, что в данный момент германская угроза поважнее будущего освоения спутника Земли (доклад Эйхе, рапорт Уборевича, служебная записка Тухачевского - последняя, кстати, сохранилась в архиве ЦК, первая страница перечеркнута красным и сталинской рукой выведено "Сволочь!"), приводили только к известным трагическим последствиям для самих военных. Горькая шуточка комкора Примакова, оброненная им в кулуарах Академии генерального штаба, - о том, что нарком Ворошилов, по своему невежеству, наверняка считает, будто до Луны можно доскакать на тачанках, стоила трибунала и самому Примакову, и всем тем, кто его слушал и не донес.