По следам сна - Герман Гессе

Никогда еще игра не восхищала меня так, как на этот раз. Я позабыл за этим возвратом к искусству не только то обстоятельство, что я был под арестом, под судом и едва ли мог надеяться окончить свою жизнь вне исправительного заведения, — мало того, я часто забывал упражняться в магии, находя самого себя достаточно сильным волшебником, когда под моей тонкой кистью возникало какое-нибудь крохотное деревце, какое-нибудь маленькое светлое облачко.

Между тем так называемая действительность, с которой я на деле окончательно порвал, прилагала все усилия, чтобы глумиться над моей мечтой и разрушать ее снова и снова. Почти каждый день меня забирали, препровождали под стражей в чрезвычайно несимпатичные апартаменты, где посреди множества бумаг восседали несимпатичные люди, которые допрашивали меня, не желали мне верить, старались меня ошарашить, обращались со мной то как с трехлетним ребенком, то как с отпетым преступником. Нет нужды побывать под судом, чтобы свести знакомство с этим поразительным и поистине инфернальным миром канцелярий, справок и протоколов. Из всех преисподних, которые человек странным образом обречен для себя создавать, эта всегда представлялась мне наиболее зловещей. Пожелай только сменить местожительство или вступить в брак, розымей нужду в визе или паспорте — и ты уже ввержен в эту преисподнюю, ты принужден проводить безрадостные часы в безвоздушном пространстве этого бумажного мира, тебя допрашивают и обдают презрением скучающие и все-таки торопливые унылые люди, твои простейшие и правдивейшие заверения не встречают ничего, кроме недоверия, с тобой обращаются то как со школьником, то как с преступником. Что тут говорить, это всякий знает по собственному опыту. Давно уже я задохнулся бы и окоченел в этом бумажном аду, если бы мои краски не дарили мне снова и снова утешения и удовольствия, если бы моя картина, мой чудесный маленький пейзаж не возвращал мне воздух и жизнь.

Перед этим пейзажем стоял я однажды в моем узилище, как вдруг снова прибежали тюремщики со своими докучными понуканиями и вознамерились оторвать меня от моей блаженной работы. Тогда я ощутил усталость и нечто вроде омерзения от всей этой маеты и вообще от этой грубой и бессмысленной действительности. Мне показалось, что теперь самое время положить мукам конец. Если мне не дано без помехи играть в мои невинные художнические игры — что же, мне оставалось припомнить занятия более существенные, которым я посвятил не один год моей жизни. Без магии не было сил выносить этот мир.

Я вспомнил китайский рецепт, постоял минуту, задержав дыхание, и отрешился от безумия действительности. Затем я обратил к тюремщикам учтивую просьбу, не будут ли они так дюбезны подождать еще мгновение, потому что мне надо войти в поезд на моей картине и привести там кое-что в порядок. Они засмеялись, как обычно, ибо считали меня душевнобольным. Тогда я уменьшил мои размеры и вошел внутрь моей картины, поднялся в маленький вагон и въехал вместе с маленьким вагоном в черный маленький тоннель. Некоторое время еще можно было видеть, как из круглого отверстия клубами выходил дым, затем дым отлетел и улетучился, вместе с ним — вся картина, а вместе с ней — и я.

Тюремщики застыли в чрезвычайном замешательстве.

Город

«Вперед!» — воскликнул инженер, когда по только что проложенным рельсам прибыли два железнодорожных состава, полные людей, угля, инструментов и продовольствия. Тихо пылала прерия в золотых лучах солнца, в голубой дымке стояли на горизонте высокие, поросшие лесом горы. Дикие псы и степные буйволы изумленно глядели, как в пустыне началось движение и закипела работа, как зеленая прежде земля стала покрываться пятнами угля и золы, захламляться бумагой и железом. Первый рубанок завизжал, нарушая тишину испуганной долины, первый выстрел ружья прогремел и укатился далеко в горы, первая наковальня зазвенела под горячим ударом молота. Появился один дом из жести, а на другой день еще один из дерева, а затем стали вырастать все новые и новые, уже и каменные дома. Дикие псы и буйволы остались в стороне, край был укрощен и стал плодородным, уже в первую весну равнина покрылась зелеными злаками, тут и там возвышались сараи, конюшни и амбары, улицы пролегли сквозь дикие заросли.

Был достроен и открыт вокзал, правительственные здания и банк, а спустя лишь несколько месяцев младшие города-братья выросли рядом. Приехали рабочие со всего света, крестьяне и горожане, прибыли торговцы и адвокаты, проповедники и учителя, была открыта школа, основаны три религиозные общины, учреждены две газеты.

На востоке был открыт нефтяной источник, и в юном городе наступило благополучие. Прошел еще год, и появились уже карманные воры, сутенеры, взломщики, универсальный магазин, общество борьбы с алкоголем, парижский портной, баварская пивная. Конкуренция соседних городов все нарастала.

Ни в чем теперь не было недостатка: ни в предвыборных речах и забастовках, ни в кинотеатрах и спиритических обществах. В городе можно было приобрести французские вина, норвежскую сельдь, итальянские колбасы, русскую икру. Уже второразрядные певцы, танцоры и музыканты приезжали сюда на гастроли.

Постепенно развивалась городская культура. Город, который поначалу был лишь временным поселением, постепенно становился родиной. Здесь появился обычай приветствовать друг друга, кивая при встрече особым образом, что несколько отличалось от приветствий в других городах; мужчины, которые закладывали город, пользовались уважением и любовью, они как будто излучали некоторое благородство.

Вырастало молодое поколение, которому город казался уже старой, чуть ли не испокон веков существующей родиной. Отошло в прошлое то время, когда здесь раздался первый удар молота, случилось первое убийство, прошло первое богослужение, была напечатана первая газета, все это стало уже историей.

Город подчинил себе соседние города и возвысился как столица большого района. На широких и светлых улицах, где когда-то рядом с грудами пепла и лужами появились первые дома из досок и гофрированной стали, поднялись солидные и внушающие уважение административные здания и банки, театры и церкви; студенты не спеша шли в университет и в библиотеку, санитарные машины бесшумно ехали в клиники, автомобили депутатов всеми узнавались и приветствовались, в двадцати громадных школьных зданиях из камня и железа каждый год с песнями и выступлениями праздновался день основания прославленного города. Бывшая прерия покрылась полями, фабриками, деревнями, ее пересекли двадцать железнодорожных линий, горы придвинулись ближе, и сразу за горной дорогой открывалось самое сердце ущелий. Там или на берегу далекого моря богачи построили свои летние дома.

Прошло сто лет, и сильное землетрясение разрушило город почти до основания.

Он поднялся снова, и все деревянное стало теперь каменным, все маленькое — большим… Вокзал был самым огромным в стране, а биржи больше, чем во всех частях света; архитекторы и художники украшали город общественными сооружениями, скверами, фонтанами, памятниками. В течение этого нового столетия город приобрел славу прекраснейшего и богатейшего в стране, стал достопримечательностью.

Политики и архитекторы, техники и бургомистры чужих городов приезжали для того, чтобы изучить архитектуру, систему водоснабжения, управление и другие устроения знаменитого города. В эти годы началось строительство новой ратуши, одного из монументальнейших и великолепнейших сооружений мира, и это время наступившего изобилия и гордости горожан, счастливо совпавшее с развитием их представления о красоте, прежде всего в области архитектуры и скульптуры, сделало быстро растущий город дерзким и волнующим воображение чудом. Центральный район, все сооружения которого были выстроены из благородного светло-серого камня, окружала широкая зеленая полоса чудесных скверов, а по ту сторону этого кольца терялись вдалеке здания и убегавшие за город, на свободу проспекты.

Всегда полный посетителей, вызывающий восхищение огромный музей состоял из ста залов, холлов и павильонов, в которых была освещена история города от его возникновения до последнего этапа развития. Первый поражающий воображение аванзал этого сооружения представлял бывшую прерию с первозданными растениями и животными, а также точный макет убогих жилищ, улочек и всей обстановки. Здесь прогуливалась городская молодежь, созерцая ход своей истории — от палаток и дощатых навесов, от первых неровных дорог до блеска улиц большого города.

Молодежь, руководимая и наставляемая своими учителями, которые понимали прекрасные законы развития и прогресса, училась тому, как возникает из грубого — тонкое, из зверя — человек, из дикости — образованность, из бедности — изобилие, из природы — культура.