Багряные зори - Иван Логвиненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дети мои! — всплеснула она руками.
Сунула матросу под шинель буханку хлеба. Тот взял с уважением хлеб, передал в вагон товарищам. Хотел еще взять бутылку молока, но тут подбежал немец с автоматом.
— Цурюк, вег! — закричал фашист и с размаху кованым сапогом ударил женщину в грудь.
Вскрикнула старуха и навзничь повалилась. Жалобно зазвенела бутылка о камень.
— За что бьешь, гад? — бросился матрос к немцу и ударил головой в подбородок с такой силой, что тот закачался и распластался на земле. А другой уже щелкал затвором автомата.
Послышалась короткая очередь, словно кто-то в морозном воздухе разорвал кусок полотна.
Упал моряк к ногам пожилой женщины.
— Убрать! Нах ваген! — крикнул немец.
Окружили товарищи бездыханное тело матроса, подняли его на вытянутых руках, осторожно и торжественно внесли в вагон.
Поднялся фашист, вытер рукавом кровь с разбитого лица. Едва передвигая ногами, подошел к двери, со злостью задвинул ее. Повесил замок. Эшелон тронулся.
Володя наклонился к женщине, поднял ее…
Ручейки молока текли по асфальту. Возле бровки они смешивались с кровью моряка, а потом рыжими каплями катились вниз и глухо падали на рельсы.
…Поздно вечером, когда, выступая синим дымом из углов, густеют сумерки, в будку ввалился староста.
Мать старательно накладывала заплаты на рваные Володины штаны. Посмотрел староста и грубо спросил:
— Шьешь? Портниха? Большие деньги делаешь. А патент от власти имеешь?
— Какая же я портниха? Разве не видите? Износился мальчонка, тело голое выглядывает, стыдно на улицу выпускать.
— Вижу, не оправдывайся. Завтра с утра отправляй своего босяка в Шарки.
— Зачем? — удивилась мать.
— На работу в государственное хозяйство. Да поменьше расспрашивай, — повышая голос, отрезал староста, — сама понимаешь: рабочих рук не хватает. — И, уже переступив порог, из сеней бросил: — Завтра проверю.
Солнце встретил Володя за селом. На спине — котомка, в руках — палка, которую мальчуган искусно украсил резьбой. Босыми ногами ступает он по проселочной дороге, порядком остывшей за ночь.
Управляющий хозяйством, приземистый, средних лет мужчина с приплюснутым носом и раздвоенной заячьей губой, тоненьким голосом пропищал:
— Иди на ферму, будешь стадо пасти!
…Рано утром, как только подоят коров, гонит мальчуган стадо в степь. Далеко-далеко на небосклоне всходит солнце, по-вдовьи лаская осиротевшую землю. Вокруг еще царит тишина, а высоко в небе звенит жаворонок.
Медленно бредут коровы по дороге, подымая пыль. Володя идет за ними по обочине. Мягкий росистый бархат зеленого спорыша приятно щекочет его босые ноги. Хлопает Володя кнутом, сбивая еще не окрепшие стебли репейников.
Как только стадо свернуло на выгон, уселся Володя на меже, вытащил из кармана ножик и старательно начал вырезать узоры на палке.
Когда солнце было высоко в небе и короче становились тени, в степи подымался огромный столб дорожной пыли.
Володя знал: в сопровождении двух полицаев шеф Ольшаницы, Кнейзель, едет осматривать хозяйство — контролирует, так сказать, «новый порядок».
В полдень гонит мальчишка стадо на водопой. Коровы заходят чуть ли не на средину пруда, медленно и долго тянут теплую воду. А маленький пастух, удобно устроившись под вербой, спускает ноги в воду и бережно развязывает свою котомку.
Доярка тетя Аня чуть свет приносит Володе из дому еду. Он еще спит, и она кладет в его котомку, что висит на деревянном гвоздике в углу, краюху хлеба, а то и кусочек сала или пару яиц, сваренных вкрутую.
Выходят коровы из воды, сонными огромными глазами смотрят куда-то печально вдаль, жуют жвачку.
Вечером стадо нехотя бредет на ферму. Душно. Пахнет прибитой пылью, устоявшимися запахами летнего дня и теплым молоком.
Володя не ночует в бараке. Там тесно, всю ночь кусают блохи. Он остается на ферме; помогает тете Ане — то стульчик перенесет, то хвост коровы подержит, чтоб та не хлестала доярку по лицу. Здесь же из подойника пьет молоко и идет к яслям. Подбросит в ясли траву или солому и ложится спать. Здесь его постель. Тянется к нему Калина, лижет его. А язык у нее как рашпиль. Мальчишке смешно и щекотно. А корова словно хочет сказать: «Спокойной ночи, дружок!»
И Володя благодарно закрывает глаза.
КРАСНЫЕ МАКИ
Разбрелись коровы по всему выгону, пощипывают лениво траву.
Рядом поле, словно ковер шелковый; как синее море, волнами играет. Под мягким ветерком стоят хлеба, шумят мечтательно и тихо.
Зашел Володя в рожь, нежно гладит рукой колосок, а он к его загоревшей шее тянется, щекочет, будто отвечает на ласку. Идет мальчуган дальше. Маки цветут. Красные-красные…
И вспоминает Володя далекое довоенное лето. Тогда он еще в школу ходил. Взял его отец с собой на Рось. Тогда-то он впервые и увидел красные цветы.
«Папа, — воскликнул он восторженно, — посмотри, это же маки!»
«Маки, сынок, красные маки…» — печально согласился отец.
Володя склонился над лепестками и спросил:
«А почему маки не пахнут?»
«Потому что они красные, как кровь. Говорят, что эти цветы вырастают на поле битвы из крови горячей, что упадет на нашу землю».
«А больно ей?» — допытывался Володя.
«Кому?»
«Земле…»
«Больно, сынку, ох как больно!..»
«А там, где дядя Василий погиб, тоже маки выросли?»
«На Дальнем Востоке? Выросли, Володя!.. Кровь, пролитая за родную землю, всегда прорастает».
«А маки — они везде растут?»
«Ой, везде, сынку, везде. На всей нашей земле. Слишком много за нее крови пролито…»
Задумался отец, а потом обнял сына и с тоской сказал:
«И еще больше будет пролито…»
А кто же здесь, в этой степи, для этих маков, кровь свою пролил?
Может, это кровь того пограничника, что там, за высокой могилой, говорили люди, раненый от немцев отстреливался. И овчарка с ним, тоже была тяжело ранена…
Отогнал Володя стадо, подошедшее ко ржи, и подался к могиле. На весь район виднелась она. С трудом взобрался на ее вершину, едва дух перевел.
Оглянулся — нигде ни души. Одна тишина… Ветер из Городища доносит пьянящие запахи луговых цветов, ароматы скошенной травы и тревожно-прогорклой полыни.
С горы как на ладони хорошо видно опоясанное серебристой речкой село Ольшаница…
До войны ребята сюда, в Городище, всем классом приходили и поднимались как раз на этот курган. Конечно, вместе с учительницей, Марией Тодиевной. Любила она очень свой родной край. И как могла передавала свою любовь детям.
Отец, дед Михаил, Мария Тодиевна рассказывали такие легенды.
Будто бы давно, еще до нашествия татарской орды, граница села проходила именно здесь, на месте старого Городища, и там, по правому берегу реки. Называлось село Райгород. Батый стер его с лица земли. А Ольшаница возникла среди ольховых лесов как раз после гибели Райгорода. Отсюда и название — Вильшаница, Ольшаница.
Что и говорить, богатый Райгород. О нем до сих пор напоминают названия таких местностей, как Коваливщина — там стояли крепкие кузницы, как Ткачивщина — здесь ткачи шили… До сих пор в этих местах под землей находят обломки оружия, изъеденные ржавчиной, большие куски железа, битый кирпич.
Как-то даже читала нам Мария Тодиевна книжку, где было написано:
…В году 1527, когда орда совершила великое опустошение, дружины собрались великие и гнали басурманов от Киева до самой Ольшаницы. Войска у хана было тридцать четыре тысячи. В неравном кровопролитном бою под Ольшаницей разбили они орду, освободили из плена свыше восьмидесяти тысяч детей и женщин, насильно захваченных басурманами на Руси — в Подолии, в Подгорье, отбили всю награбленную добычу. И вот осталось лежать на поле боя двадцать четыре тысячи неприятельских воинов и сам воевода Перекопский. А Кучук-бей, Юсуп-султан и Обушак-султан постыдно бежали с малою ордою…
И от всего этого совсем еще маленькое сердце Володи переполнилось гордостью за своих далеких предков, которые смело и самоотверженно защищали родную землю — землю, щедро политую кровью, где росли высокая рожь и гордые красные маки.
Внимательно вглядывался Володя в даль. А там, на горизонте, не тучи грозовые клубятся — то лошади пыль поднимали. Это встают могучие предки — рыцари, защитники края родного…
И чудится Володе где-то далеко-далеко звон бандуры и голос кобзаря:
Зажурилась Украïна,Що нiде прожити,Гей, витоптала орда чориаМаленькïiдiти…
И зовет этот голос, западает в самую душу, зовет на честный бой за святое дело…
Стоит Володя на кургане. Чья это могила? Какую тайну она бережет? Почему Плоскухою зовется?
