Тайны древнего мира - Svart

И тут вспомнили об ученом римского времени, который полторы тысячи лет тому назад изучал египетские иероглифы, беседовал со жрецами и объявил, что каждый рисунок, каждый иероглиф обозначает символ, понятие. Например, если ты видишь нарисованного льва, то и читай – «лев»! А можно истолковать этот символ, как слово «смелый».

Никаких сомнений в правоте древнего ученого, которого звали Гораполлоном, ни у кого не возникало. Ведь даже при беглом взгляде на Розеттский камень становилось ясно – то, что египтяне изображали одним иероглифом, греки записывали словом или даже несколькими словами – вчетверо длиннее.

А дальше каждый, кто хотел, расшифровывал египетские иероглифы в свое удовольствие. Что, конечно же, не имело ни малейшего отношения к действительности. А наиболее мудрые ученые вообще утверждали, что разгадать иероглифы не удастся никогда.

Но вот в маленьком французском городке Фижаре в семье книготорговца Шампольона в 1790 году родился мальчик, которого назвали Жаном. У мальчика была темная, почти коричневая, кожа – как ни у кого в семье. В школе его прозвали египтянином. В местной школе Жан учился так плохо, что старший брат, который работал в столице провинции – Гренобле, взял его к себе и отдал в лицей. И тут к двенадцати годам таланты мальчика проявились столь ярко, что великий математик Фурье встретился с ним и убедился, что Жан в самом деле уже выучил несколько ^зыков. Жан показал математику свою любимую книгу о Египте и спросил, а можно ли разгадать древние письмена. Фурье ответил, что это невозможно. И тогда мальчик сказал: «Я прочту это, когда вырасту!»

Скорее всего, так и было, потому что эту историю рассказали нам и Фурье, и старший брат Жана.

И второй факт: в двенадцать лет на деньги старшего брата Жан опубликовал свою первую книгу «История знаменитых собак».

И он уже знал, что обязательно разгадает египетские иероглифы. Вы только представьте себе – двенадцатилетний мальчик выучил все языки, которые были известны в Египте! За год он одолел арабский, халдейский и коптский языки – о двух последних вы, наверное, даже и не слыхали.

Наконец в семнадцать лет он закончил большую книгу «Египет при фараонах», в которой он свел воедино все, что было к тому времени известно о Египте.

1 сентября 1807 года семнадцатилетнего Шампольона избрали академиком Гренобльской академии наук. Такого молодого академика во Франции еще не было.

Шампольон отличался хрупким здоровьем. На экзаменах в лицее он потерял сознание. Он спешил жить, как будто чувствовал, что судьба отмерила ему короткий век. В семнадцать лет он кинулся в Париж – только там можно было найти настоящих ученых и нужные ему рукописи.

В Париже Жану пришлось нелегко – даже на еду не хватало. Брат присылал ему, сколько мог, но он и сам был беден. Промозглая парижская зима, которую Жан провел в холоде, потому что не было денег на уголь, привела к тому, что он заболел туберкулезом. Но он продолжал работать и учиться по двадцать часов в день.

Через несколько месяцев такой жизни Жан признал поражение. В Париже не выжить. И он вернулся в Гренобль, где стал профессором в тамошнем университете. Профессору было девятнадцать лет.

Шампольон не интересовался политикой и даже сделал все, чтобы не попасть в наполеоновскую армию. Но в то же время он был сторонником свободы и демократии. Это мало кому нравилось в университете – Жана считали выскочкой.

А тут еще рухнула империя Наполеона и императора сослали на остров Эльба.

В те дни Шампольон закончил коптский словарь – первый в мире научный словарь этого языка, сохранившегося в некоторых районах Египта.

И тут Наполеон вырвался из ссылки и высадился во Франции.

С каждым днем его силы росли – все те, кому была не по душе власть Бурбонов, все ветераны наполеоновских войн стекались под его знамена.

7 марта 1815 года Наполеон вошел в Гренобль и на несколько дней остановился там, чтобы передохнуть и собраться с силами.

Когда мэр Гренобля пришел к императору, тот сказал:

– Мне нужен личный секретарь. Это должен быть молодой образованный человек, который разделяет мои взгляды.

Отцы города решили, что для этой роли лучше всего подходит молодой профессор.

– Ваше величество, – произнес мэр города, – разрешите рекомендовать вам нашего академика Шамполеона.

Жан не посмел поправить мэра, перевравшего его фамилию. Он был поражен поворотом судьбы.

Наполеон увидел знамение в том, что его будущего секретаря зовут почти так же, как его самого, – он не догадался, что опытный политик, мэр Гренобля, просто слукавил.

Когда же император узнал, что молодой человек грезит Египтом, он тоже словно вернулся в дни своей молодости, в пору надежд и первых разочарований.

Два дня они провели в беседах. Наполеон обещал после победы в войне отправить Шампольона в экспедицию к пирамидам.

Стать секретарем Наполеона Шампольон все же отказался. А экспедицию в Египет император ему не устроил – война кончилась полным разгромом.

Шампольону краткая дружба с императором обошлась дорого. После реставрации Бурбонов он был лишен места и выслан из Гренобля как революционер и бонапартист. Впрочем, к этому были основания. Даже после битвы при Ватерлоо Гренобль остался верен императору, роялисты брали его штурмом, и Шампольон оказался на стенах города с оружием в руках.

Ссылка и лишение кафедры дали Жану возможность провести несколько месяцев наедине с египетскими текстами. И позволили ученому сделать решительный шаг к разгадке тайны египетской письменности.

Шампольону стало ясно, что по пути, указанному Гораполлоном, с которого до сих пор не сошел ни один исследователь, надо уйти немедленно.

И в этом заключалось основное открытие.

Как только Шампольон сделал первый шаг, дальше все стало просто. То есть для нас с вами просто, потому что мы знаем ход мысли ученого. Шампольону же пришлось двадцать лет изучать языки Востока и решать задачи шифровальщика. И, кроме него, никто до такой простой штуки не додумался.

Шампольон предположил: а вдруг иероглифы означали не картинки и не понятия, а были просто буквами?

Как это проверить?

Шампольон обратил внимание на то, что некоторые слова в египетском тексте Розеттского камня обведены овалами. Тщательно высчитав, какие слова могли им соответствовать, он сказал себе: «А что, если это имена фараонов?»

Вернее, царей и цариц Египта, ибо в эллинистические и римские времена правителей этой страны фараонами уже не называли.

«Если я прав, – рассуждал Шампольон, – то возьмем овал, который можно считать именем Птолемея. Будем считать иероглиф буквой. Тогда квадратик будет буквой «п», половинка круга – «т», веревка с петлей – буквой «о», лев – буквой «л» и так далее».

Как проверить свою правоту? Очень просто – взять овал, в котором, судя по греческому переводу, может находиться имя Клеопатры, и посмотреть, не встретятся ли там буквы из слова «Птолемей».

Первая буква Шампольону еще не встречалась. Он решил, что четверть круга – это буква «к». Следующей должна была быть буква «л». А что стояло в овале? Лев! Дальше? Дальше – тесак. А по слову «Птолемей» ученый знал, что он означал букву «е». Дальше? А дальше уже знакомая петля, которую Шампольон счел буквой «о»... Постойте! Что же получилось? «К-л-е-о...»

И вскоре Шампольон не только прочел все имена царей Египта в той надписи, но и получил основу алфавита.

Дальше дело оказалось не таким простым. В овалах имена была показаны буквами, а в других местах надписей эти знаки могли означать слоги, а то и целые слова.

И снова потянулись месяцы и годы труда, прежде чем Шампольон смог уверенно сказать: «Я могу читать любой текст, написанный иероглифами».

Перед ранней смертью Шампольону улыбнулась судьба. Его ссылка закончилась, и Французская академия в июле 1828 года послала его в Египет во главе небольшой экспедиции. Полтора года Шампольон провел в Египте. Он обследовал множество храмов, скопировал немало надписей и стал знаменитым человеком, потому что слух о том, что приехал француз, который может прочесть надписи фараонов, разнесся по всей стране. К Шампольону приезжали со всех концов Египта, чтобы убедиться в том, что это правда.

А Шампольон продолжал упорно трудиться, потому что понимал: египтяне писали иероглифами несколько тысяч лет, а это значит, что письменность и сам язык за это время изменились настолько, что Клеопатра вряд ли смогла бы что-нибудь понять в надписи времен фараона Хеопса. А это усложняло стоявшую перед ним задачу в несколько раз.

Полтора года пролетели незаметно, и, когда Шампольон вернулся в Париж, здоровье его никуда не годилось. И вскоре он сгорел от чахотки, так и не успев опубликовать свой основной труд «Египетскую грамматику». Ее издали через несколько лет после смерти ученого.