С этим я справлюсь - Уинстон Грэм

– Тебе не хотелось уходить в отставку?

– Нет, я все равно хотел уволиться. Там я не видел себе места, поэтому рад был уйти.

– Значит, ты пришел бороться за дело Ротлэндов?

– Ну, не такой уж я воинственный. Я не хотел неприятностей. Но думаю, худшее теперь позади.

Тут я вспомнила про два письма, помеченные «лично», которые лежали на письменном столе Кристофера Холбрука.

– Иногда я задавался вопросом, – сказал Марк, – не осложняет ли мой кузен Терри Холбрук тебе жизнь?

– Чем?

– Я думал, это и так ясно. Рад, что ошибся.

– Ничего серьезного не было.

– Иногда я думаю…

– О чем?

– Наверное, о том, что от Терри ушла жена. И получает ли он удовольствие от своего нынешнего образа жизни? Или просто пытается доказать что-то самому себе?

Я сказала:

– Пожалуй, отец был прав, не нужно было тебе возвращаться в фирму. Лучше уж стать археологом.

Улыбка появлялась на лице Марка всегда неожиданно.

– Ты права, как никогда. Следовало. Но я перетряхнул немало старых костей Ротлэндов и никуда от них не денусь.

Домой Марк привез меня в половине двенадцатого. Улица, где я жила, кончалась тупиком; вокруг пустынно, только четыре-пять машин, фонарь да бездомный кот, вылизывавший заднюю ногу.

– Огромное спасибо, – сказала я Марку, стараясь говорить, как девушки их круга. – Это был великолепный день. Мне все очень понравилось.

– Нужно будет повторить. Скажем, в следующую субботу. Раньше, по-моему, ничего такого не предвидится.

– Я не могу в субботу, – поспешно заявила я.

– Тебя уже пригласили?

– Ну, скажем так.

– А в Ньюбери, через две недели, тоже в субботу?

– Спасибо, это было бы чудесно, – сказала я, подумав, что к двадцать четвертому буду уже вне пределов досягаемости, и взялась за ручку дверцы.

– Мэри…

– Да?

Он обнял меня, притянул к себе и поцеловал. Никакой особой страсти заметно не было, но и не скажешь, что он действовал неумело. Потом он погладил меня по голове.

– Какие красивые волосы.

– Ты так думаешь?

– Густые и все же мягкие… ты замерзла?

– Нет.

– Мне показалось, ты дрожишь.

– Нет!

– Хорошо было сегодня… правда?

– Да, Марк.

– Мне, – сказал он, – «хорошо» кажется явно слабым определением.

– Мне пора. Еще раз спасибо, Марк. Я… увидимся в понедельник. Спокойной ночи.

Среди ночи я вдруг проснулась оттого, что увидела во сне, будто плачу. И вовсе не от нежных чувств к Марку Рутланду. Я и раньше иногда видела этот сон, хотя не часто, раз в год или полтора. Это был даже не сон, а своего рода воспоминание во сне.

Я села в постели, посмотрела на часы и чертыхнулась: всего половина четвертого.

Красивые волосы… Может быть, эти его слова и воскресили воспоминания. Интересно, что бы он подумал лет десять назад?

Правда, началось все не из-за волос, а с того, что Ширли Джеймсон сказала что-то гадкое о моей матери. Я даже не могу вспомнить, что именно, но знаю – в тринадцать лет это казалось ужасным. Я налетела на неё с кулаками, и на мощеном дворе перед школой началась драка. Я просто потеряла голову, я вопила, что Ширли стерва и гадина, я готова была броситься на неё и убить, но две другие девчонки растащили нас за руки, а Ширли потребовала: «Возьми свои слова обратно или я съезжу тебе по морде и вырву все волосы». Она намотала на палец мою прядь и болью дернула, но я стерпела. Я ответила, что слов обратно не возьму, и Ширли закатила мне звонкую пощечину, которая, по-моему, удивила её не меньше, чем меня. Потом она повторила: «Бери свои слова обратно». И когда я ответила «Нет», в её глазах появилось странное выражение – она вдруг поняла, что ей это доставляет удовольствие.

Ширли дала мне ещё пощечину по другой щеке, и в голове у меня зазвенело. Одна девчонка подзадорила ее: «Давай, Ширли, бей еще, пусть она заревет». И Ширли продолжила, заехав мне сначала по одной, потом по другой щеке. Но меня, конечно, трудно было держать, я лягалась, брыкалась и в конце концов вырвалась, ударила Ширли головой в живот, шарахнула об стену и выбежала из подворотни. Они погнались за мной. Я мчалась как сумасшедшая, но они отстали только тогда, когда я добежала до своей улицы.

Но войти в дом я не решилась, – знала, как мне попадет, если явлюсь в таком виде. Из носа шла кровь, портфель я потеряла, все пуговицы на блузке отлетели, бретелька сорочки оторвалась.

Во сне я всегда в этом месте плакала и всегда старалась проснуться, потому что иначе сон начинался снова. Но когда просыпалась, оказывалось, что я вовсе и не плакала, глаза мои оставались сухими. Я вообще никогда не плачу, лет с двенадцати, разве что для дела.

Дальше мне никогда не снилось, но все в тот день пошло совсем не так, как я ожидала. Посидев немного у черного хода, я придумала историю, как меня сбил с ног велосипедист. Но едва переступи порог, увидела дядю Стивена; в тот день прибыл их корабль, и мама с Люси суетились на кухне, собираясь кормить его ужином. Я рассказала свою историю, её запросто проглотили, поскольку были крутились вокруг гостя и им было не до меня.

Но дядя смотрел на меня как-то странно. Мне стало не по себе, потому что я всегда им восхищалась и хотела бы на него походить, будь я мужчиной. Он был немного моложе мамы, высокий, симпатичный, но рано поседел.

Разглядывал он меня с ног до головы, потому что я повзрослела, приближался мой четырнадцатый день рождения. Помню, как я придерживала разорванную блузку на груди, когда он смотрел на меня, хотя какие у дяди Стивена могли быть на мой счет мысли? Но я понимала, что он глядит на меня глазами мужчины, и чувствовала себя почти взрослой женщиной.

После ужина он сказал, что сходит со мной туда, где меня сбил велосипедист, может быть отыщем потерянный портфель, и у меня духу не хватило отказаться. И по дороге он рассказывал про Южную Америку, откуда только что приплыл, а я расспрашивала о лошадях. Потом я нашла угол, где меня якобы сбили, и мы ломали голову, где может быть портфель, я будто случайно зашла в подворотню и обнаружила его возле кирпичной стены. Мы пошли домой и на полпути дядя Стивен вдруг спросил:

– Что же на самом деле случилось, Марни?

Я рассердилась, что он мне не верит, и вновь принялась за свою историю во всех подробностях, описывая и велосипед, и мальчишку на нем, и женщину, которая помогла мне подняться, и в чем она быта одета, и что сказала я, и что говорили другие; к тому времени я сама уже почти в это поверила.

Дядя Стивен не выдержал:

– Хорошо, милая, я просто спросил.

Но по его тону я поняла: он все равно мне не поверил, и рассердилась ещё больше. Весь путь домой я угрюмо молчала, пока у самой двери он спросил:

– Ты уже думала, чем будешь заниматься, когда окончишь школу? Что хочешь делать?

И я ответила:

– Мне хотелось бы работать с животными, лучше всего с лошадьми.

– Этого хотят многие девочки. А если не получится?

– Тогда не знаю.

– А что тебе лучше дается в школе?

– Ну, честно говоря, не многое.

– Ты не скромничаешь? Мама говорит, у тебя способности к математике.

– Да, считать я умею.

– И только? Ну ладно, Марни, на следующий год посмотрим. Я бы хотел помочь, послать тебя, скажем, на курсы секретарей, дать возможность повидать мир. В жизни много интересного, Марни. Тебе следует уехать отсюда.

В четверг, пятнадцатого, я одна начисляла зарплату. Правда, мне в помощь предложили Дженнифер Смит из технологического отдела, но я отказалась. В два часа дня я выписала чек на тысячу сто пятьдесят фунтов стерлингов и отнесла на подпись мистеру Холбруку. Потом отдала его вахтеру Говарду, который в сопровождении мастера Стетсона отправился в банк. Вернувшись, они принесли мне два голубых пакета наличных. К этим тысяче ста пятидесяти фунтам я добавила ещё двести пятьдесят – выручку от розничной торговли, потом принялась рассчитывать зарплату и раскладывать её по конвертам. Меня никто не беспокоил. К пяти часам три четверти работы были сделаны, и мистер Уорд, запирая деньги и готовые конверты в сейф, язвительно осведомился, уж не собираюсь ли я оставить мисс Клейбоун без работы.

Прошла ещё одна неделя. Я получила открытку от Сюзан.

«Погода шикарная. Завтра уезжаю в Шэнклин. Только что купалась. До встречи. С. К.».

Встретится она со мной, как бы не так!

Во вторник я подошла к одному из парней, работавшему на бумагорезке.

– Не мог бы ты мне оказать услугу? Я занимаюсь организацией вечеринки в субботу, и мы хотим устроить там игру. Мне нужно много небольших листочков бумаги, чтобы на них писать. Нарежешь?

– Конечно. Скажи только размер. И из какой бумаги?

– Из любой, только без линеек и не очень толстой. Размером примерно с почтовую открытку или чуть длиннее, на дюйм длиннее. Может быть, мне самой выбрать?