Записки мертвеца: Часть I - Георгий Апальков

— А может, копья сделать такие же, как у Юры с батей были? — предложил Аркадий.

— У нас дома швабр таких нет. У наших ручки металлические, причём гнутся они очень легко.

— Ну и чё?

— Прикинь, на тебя тело бежит стокилограммовое. Ты, во-первых, и деревянным-то копьём его фиг остановишь: тут я не знаю, какая сила нужна. А с таким алюминиевым или пластиковым древком твоё копьё пополам сложится, и всё тут.

— С чем-чем? Древком? Это чё такое?

Всё-таки иногда и компьютерный червь, помешанный на играх, может почувствовать себя круче самого королевского короля школы. Я рассказал Аркадию про древковое оружие, о котором впервые узнал ещё в начальной школе, благодаря старому-доброму Варкрафту. Задавил королевского короля своим лексическим минимумом так сказать.

— А-а-а… — протянул Аркадий, переваривая информацию, которую, скорее всего, в скором времени постигнет участь переваренной пищи.

— Я, в общем, скалку себе возьму, — решила Ангелина.

— Баба со скалкой… — прокомментировал Аркадий со всё тем же мечтательно-озадаченным выражением лица, наверное, представляя свою партнёршу в образе этакой воительницы сказочного Зомбиленда.

— Сам ты баба!

— Да толку-то от твоей скалки?

— А от чего толк-то вообще будет? Ну возьму я вон, нож, и чё? Всё это бестолку на самом деле. Пойдём уже!

Слова её были не лишены смысла. Каким бы совершенным оружием мы не вооружились, показатель его крутизны в любом случае делился бы на нашу криворукость в сумме с немощностью, отсутствием техники и фактором страха. И потому действительно, к чему все эти муки выбора между молотком и отвёрткой?

Перед тем, как уходить, я прибрался в квартире как следует. Я решил, что если в Радуге мне вдруг придётся не по вкусу, я всегда смогу вернуться сюда: либо с Юрой и его отцом, либо один. Мысль о небезысходности моего положения при любых обстоятельствах придавала мне сил и пуще прежнего заставляла желать скорее отправиться в путь. На всякий случай я взял с собой пару смен нательного белья, средства личной гигиены по минимуму, наушники и зарядку для телефона. Всё это дело я упаковал в свой старый школьный рюкзак. Похожие рюкзаки были за плечами и у Аркадия с Ангелиной. Внутри у них было, должно быть, всё то же самое. В любом случае, советоваться с ними по поводу того, что мне брать, а что нет, я не стал. Не в лес же отправляемся, в самом деле.

Около двух часов дня мы, наконец, вышли из моей квартиры. Дорога до Радуги заняла у нас не больше пяти минут: мы просто бежали по проезжей части в сторону торгового центра и никуда не сворачивали. Когда мы только-только вышли на дорогу, я увидел разбитую кастрюлю, валявшуюся у обочины и вспомнил, что ещё два дня назад её здесь не было. И что если бы не она и не моё желание поставить эксперимент по приманке заражённых на шум, ничего из того, что произошло после, попросту не случилось бы. Всего-то кастрюля, всего-то с ложками внутри, всего-то валяется здесь, на обочине, как памятник всего того, что случилось со мной, начиная с девятого дня.

Центральные двери в торговый центр были заперты. Мы тихонько постучались, но в этом, в сущности, не было необходимости: с той стороны нас уже увидел серьёзного вида мужчина в тёмно-синей полицейской форме. Он открыл дверь, впустил нас внутрь и коротко, без лишних прелюдий спросил:

— Кусали?

Любопытно было вспомнить наш первый день в Радуге. Особенно — фуд-корт со старыми-добрыми точками питания: жирного, холестеринового и безобразного фастфуда, который ныне кажется пищей богов в сравнении с недоваренным картофелем и водой из-под него, которую я теперь вынужден тоже употреблять в пищу, если хочу протянуть подольше. Кстати об этом: пора бы подкрепиться. На часах 16:32, а это значит, что уже четвёртый час я сижу и старательно вывожу в дневнике все эти буквы, заботясь — представьте себе! — о том, чтобы вы смогли разобрать мой почерк, когда меня не станет. Хватит, пожалуй. Надо бы прерваться ненадолго и навернуть остатки солёных огурцов с размоченными в рассоле сухарями. О, да, кайф, упасть и не встать, держите звёзды Мишлен на небесах высокой кухни, а не то они вот-вот упадут на мой скромный трактир. Эх, оказаться бы сейчас там, на фуд-корте, и съесть какой-нибудь… так, нет, хорош. Даже на правах дурацкой шутки не стоит произносить вслух и уж тем более записывать желание вернуться туда. Никогда. Ни за что! Ни под страхом голодной смерти, ни даже под дулом пистолета — нет, нет и нет!

Запись 3

Двадцать шестое августа. Двадцать девятый день с начала вымирания. Четвёртый понедельник в новом мире, если не считать тот самый понедельник, когда всё только-только началось. Забавное дело: прошло всего четыре недели, а кажется, будто минула целая вечность, и будто бы до этого я и не жил вовсе. Мир до конца света был прекрасен, и я люблю возвращаться в него в своих полуночных грёзах, но чем дальше, тем больше я ощущаю его нереальность, оторванность от себя. Вслед за прошлой жизнью истираются из памяти и воспоминания о первых днях. Точнее — исчезает чувство момента. Что я ощущал, находясь, например, возле школы на седьмой день? Или во время визита нагловатых гостей на день десятый? Вроде бы помню всё это, но кажется, будто тот я бесконечно далёк от меня нынешнего, и всё, что он чувствовал, мне теперь чуждо. Воспоминания о Радуге ко всему прочему ещё и нарочно вытесняются из памяти причудливыми защитными механизмами психики, ограждающими разум от травматического опыта и всего такого прочего. Я бы с удовольствием пропустил всё, что связано с моим пребыванием там и сразу бы перешёл ко дню сегодняшнему. Но, полагаю, так вы ощутите себя в некоторой степени обманутыми. На прошлых страницах я любил бахвалиться и говорить, как мне всё равно на то, что обо мне подумают читатели моих записок, которых и вовсе-то может не быть. Но чем ближе и неотвратимее конец, тем яснее я понимаю, что вы — это самое важное, что у меня осталось, если не считать этого самого дневника, который нас с вами в конечном итоге и свяжет. И, если уж я вознамерился рассказать на этих страницах свою историю, то расскажу её сполна, ничего не опуская и не утаивая.