Купель дьявола - Виктория Платова

1. Уточнить, не являлась ли картина чьей-либо собственностью до того, как она оказалась у Быкадорова.

2. Если в ближайшее время никто не предъявит прав на картину, необходимо заняться ее предпродажной подготовкой.

Насчет продажи картины у меня были свои, далеко идущие планы. В начале сентября в городе должен состояться крупный аукцион, и “Всадники Апокалипсиса” могут стать самым запоминающимся лотом, самым ярким бриллиантом в короне.

Далее следовали пункты об экспертной оценке картины и определении ее рыночной стоимости. Последний же пункт выглядел совсем уж романтически-неприлично: МЫ БОГАТЫ.

Я нисколько не стыдилась его, ведь это означало процветание галереи, покупки дорогих картин, Итон или Кембридж для крестников-двойняшек и торжественный ресторанный обед с Лаврухой и Жекой где-нибудь недалеко от Елисейских полей.

Я обязательно закажу себе бадью устриц.

И прощай, полунищее существование, дешевое белье, купленное у хитроглазых осетинок на рынке. Прощайте, долги по аренде галереи и польская косметика. Прощай, шаурма из собачатины, и здравствуй, бадья с устрицами!

Но до бадьи устриц было еще слишком далеко: мой план мог полететь под откос, подорвавшись на первом пункте.

А если картина действительно принадлежит племяшу-наследнику покойного Аркадия Аркадьевича? Я мысленно показала ему средний палец и задумалась. Решение, к которому подталкивала меня моя авантюрная и беспринципная половина, выглядело на редкость простым и кощунственным: ведь я имела на руках не одну картину, а две! Даже если рыжая бестия принадлежит Гольтманам, то никто и слыхом не слыхивал о “Всадниках Апокалипсиса”. Следовательно, и продавать можно только всадников. А себя, любимую, рыжую и прекрасную, можно замазать маслом.

От такого святотатства у меня даже зашевелились волосы на голове. Нет, по зрелому размышлению, я на это не способна. Ни по этическим, ни по эстетическим соображениям. Рано или поздно Дева Мария всплывет, поскольку вечная жизнь ей гарантирована самим богом. И тогда скандала не избежать. Со мной просто никто не станет иметь дела. Никто, не говоря уже о серьезных заказчиках. Нужно оставить все как есть и отправляться на охоту за головами гипотетических владельцев картины.

Рубикон должен быть перейден.

Вот уже час я сидела в маленьком уличном бистро напротив дома Гольтмана. На мне был строгий деловой костюм (одолженный у Жеки), а переносицу украшали очки (взятые напрокат у Ваньки Бергмана). Все это должно было придать мне чопорный вид, который так располагает к себе владельцев крупных коллекций, пугливых, как енотовидные собаки.

Стратегия и тактика была выработана в стареньком “Москвиче” Лаврухи. Он нашел мою идею культпохода к наследнику Гольтмана далеко не блестящей, но смирился с ней, как с неизбежным злом. Последние три дня мы осторожно прощупывали всех серьезных коллекционеров — и все они оказались счастливо непричастными к “агшса теа”.

Последний рывок — и путь к обладанию картиной будет открыт. Или мы свалимся в пропасть.

— Ну, как я выгляжу? — спросила я у Лаврухи и спустила очки на кончик носа.

— Чересчур фривольно. Под музейную крысу ты не прокапаешь. Тем более под работника прокуратуры.

— Я не собираюсь канать под работника прокуратуры. Я хочу выяснить у него, что скрывается под термином “работы без указания авторства”, только и всего. Вполне невинно.

— Да уж, невинно… Ну, хорошо, а вдруг окажется, что наши Всадники все-таки принадлежали Гольтману?

— Тогда я просто куплю у него эту картину. Поплачу ему в жилетку, скажу, что эту картину принесли к нам в галерею на оценку…

— Интересно, на какие шиши ты собираешься ее покупать?

Это был один из немногих вопросов, на который я знала ответ.

— Продам свою квартиру. Двухкомнатная на Васильевском, к тому же старый фонд — тысяч двадцать пять — двадцать семь она потянет.

— Ты рехнулась, Кэт!

— Что такое двадцать семь тысяч по сравнению с миллионами, которые нас ожидают? Потом можно будет прикупить недвижимость на Майорке. Или на Кипре, там любят русских…

— Русских любят только в приграничных районах Китая, и то только потому, что они закупают там пуховики. И где ты собираешься жить, если продашь квартиру?

— У тебя в мастерской. Или у Жеки. Вы же не выгоните меня на улицу. Тем более что все это я делаю для вас.

— Для нас? Для своей галереи ты это делаешь. И для собственного самоутверждения.

— Ну, хорошо. Допустим. Не забывай, Снегирь, ты ведь тоже совладелец… Значит, выгляжу я фривольно?

— Более чем. Рыжие волосы — это порнография. Я всегда это утверждал.

— Рыжие волосы — это гипноз и свобода маневра, — я никогда не давала себя в обиду. — Ладно, я пошла. Пожелай мне удачи.

— Погоди, — Лавруха наморщил лоб. — А если он знает об истинной стоимости картины?

— Не думаю. Помнишь, я говорила тебе о разговоре с Маричем? Так вот, он сказал мне, что преступление раскрыто по горячим следам и большинство похищенного возвращено владельцу. Остались мелочи. “Остались мелочи” — это его слова. Если бы истинная стоимость картины была известна — ее никто бы не отнес к разряду мелочей.

— Тебе нужно работать аналитиком при президенте, — Лавруха одобрительно хлопнул меня по плечу.

— Лучше в МОССАДе.

— Когда за вами подъехать, мадемуазель?

— Ну, не знаю. Думаю, двух-трех часов мне хватит, чтобы разобраться с этим детищем Сиона.

— Тогда я по парку прошвырнусь. Кое-какие наброски поделаю.

— Истинный художник! Ни дня без эскиза.

Лавруха высадил меня возле кафешки, где я тотчас же заказала себе стакан сока и джин с тоником И, просидев час и простроив все возможные линии поведения, решительно направилась к железной двери в заборе, за которой меня ждал ничего не подозревающий Иосиф Семенович Гольтман. Перед тем, как нажать кнопку звонка, я поправила свои порнографические волосы и одернула Жекин асексуальный костюм.

Все, можно приступать к операции.

Голос из небольшого динамика раздался не сразу, а только после четырех настойчивых звонков. Я совсем было собралась уходить, когда он наконец прорезался.

— Слушаю вас.

— Добрый день, Иосиф Семенович. Я по поводу недавнего ограбления.

Это прозвучало вполне нейтрально: сдавать козыри раньше времени мне не хотелось.

Замок в двери щелкнул, и я оказалась в частных владениях Гольтмана. И в очередной раз восхитилась Быкадоровым: проникнуть в эту крепость было непросто. Высокий, в полтора человеческих роста, забор отделял дом от улицы, да и сам двухэтажный особняк с забранными решеткой окнами больше смахивал на средневековый замок. Не хватало только рва, подвесного моста и отрубленных разбойных голов на кольях перед воротами.

Иосиф Семенович оказался худосочным молодым человеком в затрапезной футболке, болгарских джинсах 1977 года выпуска и шлепанцах на босу ногу. Хорек, да и только, ручная-крыса — с ним можно справиться в два счета.

— Слушаю вас, — повторил Иосиф Семенович, близоруко сощурившись.

— Меня зовут Соловьева, Катерина Мстиславовна, — строго сказала я. — И я занимаюсь экспертизой картин.

Вряд ли он потребует документы, слишком уж интеллигентен.

— Проходите, — младший Гольтман посторонился, пропуская меня в дом.

…Его первый этаж оказался забит антиквариатом. Мебель красного дерева, напольные китайские вазы, гора фарфоровых безделушек на камине. И самый настоящий клавесин в углу у окна. Клавесин произвел на меня особенно сильное впечатление. Гольтман провел меня к оттоманке, на ходу задев стул.

— С утра не могу найти очки. Без них я почти ничего не вижу, — извинился он. — Слеп, как летучая мышь. Это у нас семейное.

— Может быть, вам стоит сделать операцию?

— Мне противопоказаны операции, у меня слабое сердце. Это тоже семейное. Дядя умер от инфаркта.

— Соболезную…

Плевать он хотел на мои соболезнования.

— Когда мне вернут ценности? — спросил у меня Иосиф Семенович. — Вы ведь обещали не задерживать их.

Иосиф Семенович, сразу видно, что вы презираете программу “Человек и закон”!..

— Видите ли, следствие пока еще не закончено, — в отличие от Гольтмана я обожала телевизионные криминульки. — И ваш Рубенс и все прочее являются вещественными доказательствами. Вы ведь получили расписку?

Моя произнесенная с апломбом тирада в стиле адвокатского сериала “Закон и порядок” возымела действие.

— И что мне прикажете делать с этой распиской? — Гольтман обиженно выгнул губы. — Через неделю я уезжаю из страны, на некоторые картины уже существуют реальные покупатели. Вы меня без ножа режете.

Ты уезжаешь из страны, — отлично, даже лучше, чем я могла предположить!

— Это не моя компетенция. Я ведь только сотрудничаю со следствием и приглашена в него как эксперт.

— Что-то я вас ни разу не видел, — запоздало насторожился Гольтман.