Тайны смерти русских писателей - Виктор Еремин

Старшим по возрасту и самым авторитетным среди русских студентов был девятнадцатилетний Федор Васильевич Ушаков (1748–1770), до поездки в Саксонию служивший секретарем и бывший любимцем тайного советника графа Григория Николаевича Теплова (1717–1779). Следует отметить, что Теплов был широко известен в обществе как русский патриот, при Анне Иоанновне он привлекался к следствию по делу А. П. Волынского, а при Елизавете Петровне находился под особым покровительством А. Г. Разумовского; он был одним из активных организаторов государственного переворота 1762 г. и позднее участвовал в убийстве Петра III. С 1762 по 1768 г. Теплов являлся статс-секретарем Екатерины II, а потому был не просто вхож во дворец, но общался с императрицей ежедневно и считался одним из самых доверенных ее лиц, оказывая значительное влияние на внутреннюю и внешнюю политику Российской империи. Ушаков полностью соответствовал характеру своего покровителя. Человек высоких гуманистических убеждений, он оказал на Радищева неизгладимое влияние, во многом определившее дальнейшую судьбу писателя. Еще до поездки в Лейпциг Ушаков надорвал себе здоровье невоздержанным образом жизни, а условия, в которых пребывали русские студенты, усугубили болезнь. На четвертом году обучения врачи предупредили, что Ушаков не жилец. Умирал Федор стоически, но в сильных мучениях. Все свои бумаги Ушаков передал Радищеву и дал ему последнее наставление: «Помни, что нужно в жизни иметь правила, дабы быть блаженным». И Радищев запомнил эти слова на всю жизнь.

Агония больного тянулась долго и сопровождалась такими сильными болями, что в конце концов он стал умолять А. М. Кутузова достать ему яду и прекратить муки. Кутузов на такое не решился, но с того времени вопрос о правомерности самоубийства прочно засел в голове Александра Николаевича, он не раз возвращался к нему и в письмах, и в своих произведениях. «… Жизнь несносная должна быть насильственно прервана», — неоднократно повторял он с тех пор. Как метко выразился один из современных авторов, «… Ушаков закодировал, запрограммировал судьбу и поведение Радищева, если иметь в виду финал его жизни…»

Когда в 1771 г. Радищев вернулся в Санкт-Петербург, он сразу же был направлен служить протоколистом в Сенат — заниматься судебными делами. Это была первая ступенька в карьерном росте. С того времени, как говорится, Александр Николаевич «был заметен и замечен» — и императрица, и высокопоставленные благодетели не оставляли его своим вниманием. Правда, на пятом году службы Радищев ушел в отставку в солидном чине секунд-майора, но через два года, в 1777 г., поступил на гражданскую службу — коллежским асессором в Коммерц-коллегию, президентом которой с 1773 г. был брат директора Петербургской академии наук опальной Екатерины Романовны Дашковой — Александр Романович Воронцов[24] (1741–1805). Воронцов был противником переворота 1762 г. и всю жизнь недолюбливал Екатерину II, что не помешало ему сделать выдающуюся карьеру: граф и видный дипломат, он в течение 21 года возглавлял всю внешнюю торговлю России[25], а при Александре I с 1802 по 1804 г. являлся государственным канцлером Российской империи. Воронцов имел твердый, решительный характер — он никогда не был пешкой в руках фаворитов и временщиков императрицы и даже доставил немало неприятностей Г. А. Потемкину. А. Р. Воронцов стал главным покровителем Радищева до его последних дней. Уже через год службы Радищев был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени и начал быстро подниматься по служебной лестнице. В 1780 г. по рекомендации Воронцова Александр Николаевич стал помощником управляющего Санкт-Петербургской таможней, а в феврале 1790 г. (когда в его домашней типографии уже вовсю шел набор «Путешествия из Петербурга в Москву») был произведен в коллежские советники и назначен управляющим (директором) Санкт-Петербургской таможней.

А за год до этого писатель приступил к работе над книгой, которая впоследствии получила название «Путешествие из Петербурга в Москву». Сочинялась она небольшими повестями, которые в итоге стали главами книги. Самое интересное — повести эти по отдельности читали многие придворные, даже вельможи, в том числе Г. Р. Державин, но ничего предосудительного в них не нашли. Радищев говорил правду, все об этой правде знали, и многие, кстати, весьма уважаемые люди осуждали случаи, рассказанные писателем, — кулуарно осуждали, между собой. Осуждала несправедливости и жестокости отдельных дворян и сама императрица (достаточно вспомнить дело Салтычихи в 1768 г. или негласное лишение имений молодых Хитрово[26]).

Более того, 22 июля (4 августа) 1789 г. полностью написанная книга Радищева получила официальное разрешение на публикацию от петербургского обер-полицмейстера Никиты Ивановича Рылеева (1749–1808)1 Правда, здесь требуется небольшое уточнение: за неделю до выдачи разрешения, 14 июля 1789 г., в Париже восставший народ штурмом взял крепость-тюрьму Бастилию и началась Великая французская буржуазная революция, коренным образом перевернувшая Европу и фактически сотворившая наш современный мир. Революция перевернула и мировоззрение значительного числа современников, в том числе Екатерины И, которая оказалась из числа тех, кто вдруг искренне прозрел и осознал, какое вопиющее зло несут своими писаниями философы и сочинители французского Просвещения и масонство. Именно в те дни императрица одной из первых задумалась над тем, сколько бед может сотворить в огромном человеческом обществе всего лишь одно необдуманно сказанное, зачастую бездоказательное, основанное на голых эмоциях слово. Радищев же в своем труде много и голословно рассуждал об истории становления русского самодержавия, что особенно возмутило Екатерину И, и это видно по ее пометкам на полях книги. Всего их 24, и касаются они более чем 100 страниц книги. Из них 9 пометок, более трети, Екатерина связала с французскими событиями и революцией… В конце императрица пришла к выводу: «Сие сочинение такожде господина Радищева и видно из подчерченных мест, что давно мысль ево готовилась ко взятому пути, а француская революция ево решила себя определить в России первым подвизателем..» Писатель тогда просто еще ничего не знал о французской революции.

Настоящим преступлением Александра Николаевича стало все-таки то, что наиболее острые места «Путешествия…» он вставил уже после цензурной проверки и, справедливо опасаясь за то наказания, напечатал его анонимно, в подвале своего дома с помощью крепостных. Потому-то книга и вышла почти через год после получения разрешения на публикацию.

Работая над «Путешествием…», Александр Николаевич, конечно, ни о чем революционном не помышлял. Он считал, что пришло время открыто обличить зло. Крепостное право, кстати, рассматривалось писателем лишь как составная часть всеобщего зла, идущего через людей и от людей, а в России оно еще и было главным злом, шедшим от верховной власти, то есть от самодержавия. Радищев стал предтечей пятерых великих богоискателей русской литературы. Они пришли к нам именно из «Путешествия из Петербурга в Москву», но, имея куда больший исторический опыт, оказались мудрее и глубже разумением общественного бытия, чем их предшественник. Впрочем, Радищев и не рвался в великие мыслители, ибо прекрасно понимал, что недостаточно силен в философии. Однако не в мудрствованиях было дело, но в том, что кто-то должен был первым открыто сказать о творившемся в России чудовищном зле. Смелость стать таким первопроходцем взял на себя именно Радищев, но при этом он явно рассчитывал на снисходительность к нему Екатерины II и на своих покровителей, прежде всего на Воронцова. И уж никак не предполагал стать личным врагом императрицы. Чего же не учел Александр Николаевич?