Главная роль - Павел Смолин

под его командованием, а Николай восхищался отвагой колониальной армии — улицы выглядели очень прилично. Вдоль дороги стояли газовые фонари, уютно светились окна домов с темными силуэтами на их фоне — повезло с квартиркой, вон какое шоу показывают. Или наоборот — завтра на работу, а мы спать не даем?

Архитектуру англичане привезли свою, в будущем такую назовут «колониальной». Высокие, строгие, с упором в готику каменные здания высились вдоль вымощенной брусчаткой дороги, создавая ощущение цивилизации, и выстроившиеся вдоль дороги, крайне пестрые на таком фоне аборигены, впечатление только усиливали. Настоящий Оплот Белого Человека!

Николай решил, что тоже не лыком шит, и перешел на родной для сэра язык. Послушав их разговор пару минут, я очень расстроился: язык вроде тот же, и смысл я улавливаю, но много слов мне незнакомы. Помимо слов есть еще идиомы, многие из которых к моим временам изменились и «потерялись». Лучше ими не кидаться, пока не освоюсь — вдруг ненароком нанесу кому-то смертельное оскорбление?

Будучи опытным военным, сэр Стюарт своих врагов не принижал — это же обесценивает победу, для карьеры и репутации такое вредно:

— Дикари бились остервенело — они знают эти горы как свои пять пальцев. Мы потеряли много хороших парней, но заставили врага умыться кровью как следует! Только недостаток припасов вынудил нас отступить — в противном случае мы бы дошли до самых ваших границ, — одумавшись, он на всякий случай добавил. — Разумеется, лишь «до», Ваше Высочество.

— Разумеется, сэр Стюарт, — благожелательно покивал Николай.

Война в эти времена фон жизни. Где-то кто-то все время воюет, конкретно в Европе — почти каждое десятилетие. Николай знает, кто именно был врагом России в Крымской войне, и иллюзий на счет союзников не питает, несмотря на очевидную англофилию.

— Мы сталкивались с тяжестью горной войны на Кавказе, — поддержал беседу князь Барятинский.

— Дядя Владимира Анатольевича командовал Кавказской армией во время войны с Шамилем, — отрекомендовал князя Николай.

— Я имел честь быть лично знакомым с господином фельдмаршалом, — похвастался сэр Стюарт. — И всегда высоко оценивал его воинский талант.

Князь Барятинский кивнул:

— Благодарю вас, сэр Стюарт.

— Я бы хотел инкогнито посетить туземные районы, — высказал каприз цесаревич.

— Разумеется, Ваше Высочество, — подмахнул сэр Стюарт.

Все-таки посмотрим трущобы — аквалеристу и штатному фотографу будет чем заняться, я из этих фотографий потом выставку сооружу и отправлю по городам и весям, пусть народ русский посмотрит, как выглядит реальная нищета — у нас-то хоть крестьяне в своих домах живут, да с огородом.

Ладно, не все, и нищета действительно страшная. Сытый и довольный народ ни на какую пропаганду не ведется, и за большевиками шли от безысходности. Что ж, лет за двадцать починим. Но фотовыставку отправить все-таки стоит.

Пол фойе отеля отражал свет усыпанных электрическими лампочками тяжелых позолоченных — или реально золотых — люстр. Здесь тоже присутствовал народ — в основном хорошо одетые европейцы. В отличие от простолюдинов за панорамными окнами — полиция отгоняет тех, кто лезет слишком близко — эти не шумят, отвешивая уважительные поклоны издалека.

Мы прошли к лифтам — вот это технологии! — и вошли в просторную, блестящую позолотой и украшенную светильниками на деревянных панелях стен кабину. Специальный индус в забавной униформе дернул рычаг, и мы вознеслись наверх, на третий этаж. Слуги и багаж отправились гораздо менее комфортным грузовым лифтом.

Длинный, устланный ковровой дорожкой коридор блестел лакированным деревом. Сэр Стюарт лично проводил нас до наших номеров, попросил быть как дома и напомнил об ужине через полчаса — как раз переодеться и умыться.

По принципу «доверяй, но проверяй» в номера сначала входили офицеры-гвардейцы и казаки. Номер мне достался четырехкомнатный. Гостиная с фортепиано, мягкой мебелью, пышным ковром и камином, над которым висела дощечка со слоновьими бивнями. Окна выходят на крышу соседнего дома — уверен, там живут только белые богачи.

Андреич на всякий случай задвинул занавески, слуги сделали так же по всему остальному номеру. В спальне меня встретила здоровенная, резного дерева кровать с балдахином и противомоскитной сеткой — кровососы нас по пути покусали изрядно, но никаких способов защиты кроме сеток и мухобойки от них нет. Компанию кровати составляли трюмо, комоды, тумбочки, пуфики, кресла, шкафы и еще один камин.

Кабинет — в нем рабочий стол с массивным кожаным креслом, камин — нет бы центральное отопление освоить, а еще англичане! — и пустые книжные шкафы. Подразумевается возможность жить в этом номере долго, и книги нужно привозить свои. Последняя комната представляла собой комнату для слуг с двуспальными кроватями. Еще в номере нашлись сияющая мрамором и позолотой ванная и не менее блестящий туалет.

Позволив слугам меня умыть и переодеть, я сходил в кабинет — его окно выходит на улицу. Раздвинув портьеры, открыл створу и помахал рукой встретившему мое появление радостными возгласами народу. Индия мне пока нравится!

Глава 6

Караван путешествующего «инкогнито» цесаревича был скромен: две большие кареты для «ВИПов», четыре экипажа поменьше для прислуги, и десятка три всадников охраны — ни одного индуса, сплошь белые люди. Вооружены револьверами, саблями и ружьями со штыком. Форма одежды — полевая, а не как вчера, когда от торжественности рябило в глазах.

Нормальные, чистые улицы сменились трущобами как-то незаметно. Для меня — ничего нового, такое чувство, что индийские нищие и способ их обитания за полтора века не особо-то и изменились. Убери телефоны, столбы с проводами, пластик, и получишь полую картину. Однако повышение уровня жизни затрагивает и нищих, и самый нищий индус моих времен приравнивается к средней нищеты индусу этих. А раз так, значит вывод прост — это специальные, повышенного благосостояния, трущобы для богатых туристов.

Когда мы перебили успевших за время нашей посадки набиться в карету москитов, сетки на окнах начали делать свое дело, и ехать, несмотря на влажную духоту, стало почти приятно — если не принимать во внимание запахи.

Накатанная глиняная дорога пролегала между домами из соломы и глиняных кирпичей — порой двух- и трехэтажные. Вдоль нее, слева, пыталась нести свои отравленные воды мутная, какая-то загустевшая, мелкая речушка в пару шагов шириной. Грязь местных не смущала — дамы набирали «бульончик» в глиняные сосуды, взамен отдавая помои и отбросы. А вон тот тщедушный старый индус справляет в этот же ручей нужду. А здесь — несколько мужиков в лохмотьях набирают воду в ведра и несут куда-то во дворы.

— Прачечная,