Милорадович - Александр Бондаренко

По очереди он после Аракчеева, однако самая большая аудиенция — у него.

Вообще, взаимоотношения Милорадовича с графом Алексеем Андреевичем — вопрос особенный и не простой.

Старый знакомец Михаила Андреевича Сергей Глинка утверждал, что он «…раболепствовал перед Аракчеевым, толкаясь иногда по получасу в его приемной. А когда графу Аракчееву докладывали о Милорадовиче, он говорил:

— Пусть подождет, он пришел выманивать денег.

И при появлении сильного графа Аракчеева граф Милорадович изгибался в три погибели.

Далеко, далеко был он от того Милорадовича, который в Итальянскую войну, видя, что рады наших войск отступают от напора неприятеля, схватил знамя и воскликнул:

— Солдаты! Посмотрите, как умрет ваш генерал!»[1846]. Есть и еще подобные свидетельства.

«Так, например, кто бы подумал — грустно сказать — даже рыцарь благородства, прямодушный, независимый, бесстрашный граф М.А. Милорадович ухаживал за любимцем Александра I, как за дамой! Я сам видел, как в храмовый праздник Преображенского полка он расчищал ему дорогу от его дома на Литейной до церкви Спаса Преображения!»[1847]

Что тут сказать? Принимаем к сведению…

«Начало 1824 года ознаменовалось для России событием, глубоко взволновавшим население Петербурга. После крещенского парада император Александр опасно занемог горячкой и рожистым воспалением на ноге, ушибленной на брест-литовских маневрах. Неожиданно для всех наступили вдруг дни, когда приходилось опасаться, не приближается ли пора нового царствования. Если бы тогда действительно последовала печальная развязка, то, без всякого сомнения, воцарение нового государя совершилось бы мирно, тихо, не смущая умов и не возбуждая в них колебаний и недоумений. Цесаревич Константин Павлович, узнав о болезни государя, поспешил прибыть в Петербург, присутствие же в столице законного наследника престола воспрепятствовало бы, в случае несчастия, всякому необдуманному шагу, подобному присяге, случившейся в следующем 1825 году»[1848].

Мрачно начавшись, год вообще закончился для петербуржцев самым страшным образом: произошло катастрофическое наводнение, описанное Пушкиным в «Медном всаднике».

«День, предшествовавший наводнению, был самый неприятный: с самого утра шел дождь и дул холодный ветер. Барометр упал вдруг на один дюйм»[1849].

«Кто сам не был свидетелем этого наводнения в 1824 году, тот едва ли может себе представить весь ужас и особенность такого зрелища. На Невском проспекте богатый жилец проснулся поздно, подошел к окну и с трепетом позвал слугу: "Что ты видишь там на улице?" — "Графа М.А. Милорадовича, разъезжающего на лодке". — "Ну, слава Богу! — сказал хозяин, перекрестившись. — Я думал, что я с ума сошел". Бревна, доски, поленья плыли по всем улицам. По Неве плыли дома против течения из Галерной гавани; на крышах этих домов окоченевшими руками держались люди всех возрастов, император стоял на балконе против Адмиралтейства и слышал, как несчастные умоляли его: "Если царь небесный нас покинул, то ты, царь земной, спаси нас!" Александр в слезах вымолвил: "Дорого бы я дал, если бы мог спасти сих несчастных!"»[1850]

«На четвертой версте, по Петергофской дороге, находился казенный литейный чугунный завод; оный стоял на самом взморье; деревянные казармы были построены для жительства рабочих людей, принадлежащих заводу. В 9 часов утра 7 ноября ветер стал подниматься, вода прибывать, ударили в колокол, чтобы распустить с работы людей: все бросились к своим жилищам, но уже было поздно, вода с такой скоростью прибыла, что сим несчастным невозможно уже было достигнуть казарм, где находились их жены и дети; и вдруг большую часть сих жилищ понесло в море. Каково же было положение сих бедных людей, видящих погибающими их семейства и не имеющих способа подать им ни малейшей помощи!»[1851]

Всех ближе к взбунтовавшейся Неве квартировал лейб-гвардии Конный полк.

«Казармы и конюшни Конной гвардии помещались в низменной местности, недалеко от Невы, и потому подверглись громадной опасности. Не ожидая, что нас может затопить, мы, конечно, к этому не приготовились. Вода с такой стремительностью начала заливать конюшни, что, напрягая все силы, мы только с большим трудом могли вывести часть лошадей 1-го и 2-го эскадронов из конюшен большой казармы и направить их в полковой манеж»[1852].

«Утром между 8 и 9 часами мне доложили, что вода показалась на дворе казармы около караульного помещения. Я тотчас туда пошел и приказал перенести полковой ящик на одну из галерей казарм и снял все посты — из коих двое около цейхгауза уже стояли в воде выше щиколотки»[1853].

«Генерал Бенкендорф сам перешел через набережную, где вода доходила ему до плеч, сел не без труда в катер, которым командовал мичман Гвардейского экипажа Беляев, и при опаснейшем плавании, продолжавшемся до трех часов ночи, успел спасти множество людей… Часовой лейб-гвардии Преображенского полка Михаил Петров не оставлял во время наводнения своего поста у Летнего сада, пока не приказал ему того ефрейтор Фома Малышев, подвергавшийся сам опасности для спасения его, потому что должен был брести к нему по пояс в воде и бороться с яростью валов, покрывавших тогда набережную.

Другой гвардейский солдат, посланный с заставы с донесением, проходя Сенную, слышит плач ребенка, плавающего на столе в нижнем этаже. Служитель останавливается, борется несколько времени с обязанностью службы и с состраданием, но последнее чувство берет верх, он, перекрестясь, кидается в воду и спасает ребенка. Меж тем вода прибывает; он, не колеблясь, кидает свой кивер, сажает ребенка на голову и таким образом выносит его из опасности»[1854].

«Мы разъезжали по улицам, и каждый раз, что в лодке набиралось достаточно людей, принятых из вторых этажей, снятых с крыш или заборов и пр., их отвозили в приемные палаты, куда многие из богатых людей, в том числе особенно жена адмирала Головнина, поспешили прислать и провизию, и разную одежду. Всех набралось к ночи около 700 человек, особенно много детей, не знавших даже, что сделалось к ночи с родителями»[1855].

«Было уже около двенадцати, а люди еще не обедали — мы догадались снять доски с двух столов, связать их в виде плота и спустить этот плот из окошка, а на нем поместили щи, кашу, хлеб и переправили этот плавучий стол в манеж, где измокшие и прозябшие люди были ему очень рады. Но вскоре от массы лошадей в манеже накопился такой пар, что пришлось разбить окна, и после холодной ванны солдаты приняли паровую ванну. Может быть, это было причиной, что больных у нас не было после всего этого. Около трех часов вода стала убывать — мы в этом убедились из наших окон, видя, что фонарные столбы на бульваре показали свои верхушки»[1856].