Лабиринт Данимиры (СИ) - Бариста Агата

Он ещё помолчал, потом как-то безнадёжно махнул рукой:

— Пройденный этап.

Пока я осмысливала его признание, Кайлеан заговорил. Плотину прорвало, ночь невероятных откровений ещё не закончилась.

— Один раз уже пробовал. Тогда, на той убогой кухне. Помнишь, мы поссорились из-за Чудовища?

Я смогла только кивнуть.

— Тогда я прикоснулся к тебе…  и вдруг…  велел поцеловать меня. Мне захотелось, чтобы ты сделала это сама…  первая. Ты, конечно же, подчинилась…  но не волнуйся, долго это не продлилось. Потому что тебя я так и не получил. Что-то ушло…  что-то важное, необходимое…  меня целовала не ты, а механическая кукла. Я никогда не отступаю от своих решений, а тут…  отступил. Хотя хотел подчинить тебя сразу, как только увидел в человеческом обличье.

— Почему?

— А ты как думаешь? Здоровому взрослому мужчине, запертому в тюремной камере, судьба вдруг посылает такой подарок — красивую девушку… к тому же голую…  к тому же, так похожую на ту, что я винил в своих бедах…  к своим врагам я жалости не знаю. Мне, знаешь ли, было бы весьма удобно иметь в распоряжении послушную и готовую на всё барышню. Это значительно скрасило бы моё заключение. Ты лежала передо мной такая беззащитная, такая соблазнительная…  Стоило мне захотеть, и ты никогда не пришла бы в себя и никогда ничего не узнала. Впрочем, я хотел. О, ещё как хотел! Все три дня, пока ты была в беспамятстве, я боролся с собой…

— И что же тебя остановило? — чувствуя, как кривится рот, спросила я.

— Удивительно…  но сварливая старушонка, ехидная Данимира Андреевна спасла тебя. Вначале она меня раздражала, потом казалась забавной…  и в конце концов я признал в ней личность. Что за девчонка смогла изобразить такой персонаж и обвести меня вокруг пальца, думал я. Мне стало любопытно…  и я тебя не тронул. А потом…  Потом ты открыла свои удивительные глаза, сказала «Привет», улыбнулась…  и что-то со мной произошло…

Он замолчал, вспоминая с болезненной гримасой.

— Поэтому ты начал шипеть и отчитывать меня как нашкодившую кошку?

Плотина продолжала низвергаться.

— Я был зол. Ты просто улыбнулась, а я будто начал падать с большой высоты и всё никак не мог упасть. Я чуть не рехнулся в этом «кармане бога»! Мы могли выбраться оттуда гораздо быстрее, но у меня половина восстановленной энергии уходила на подавление желания. Я сто раз воображал, как славно будет метнуть лиловый шар и стащить наконец с тебя эти чёртовы клетчатые брючки в обтяжку, в которых ты искушала меня ежедневно…

— Я и не думала…  — пролепетала я.

— Конечно, не думала. Ты играла в свои невинные девчонские игры…  а я терпел. Только один раз чуть не сорвался, тогда на кухне. Но остановился, потому что захотел чего-то настоящего…  того, что происходит между обычными людьми…  об этом я ведь только слышал, но сам никогда не испытывал. Желание настоящего подобно стальному канату удерживало меня на краю. Мучило, но удерживало. Ты получила надо мною необъяснимую власть…

Он смотрел на меня глазами больной собаки…  больного волка, не понимающего, что с ним происходит…

Пора, поняла я, набрала побольше воздуха и мрачно сказала:

— Объяснимую.

Он сразу же перестал походить на больного волка и приобрёл вид очень даже здорового настороженного хищника. Но всё равно дальше оттягивать момент объяснения было нельзя.

— Я виновата перед тобой и должна просить прощения. Давно надо было рассказать, но я боялась.

— А теперь не боишься?

— И теперь побаиваюсь, — призналась я. — Но верю, что ты сильный. Сильный не обижает тех, кто слабее его.

Он криво усмехнулся.

— С некоторых пор не уверен, что ты слабее.

Я положила на стол руку, потянула за кончик красной нити и шепнула: «Ступай…». Нить помедлила, как бы давая мне время передумать, затем соскользнула с запястья. Как только контакт с кожей был прерван, часть пентаграммы перестала притворяться невинной шерстяной ниточкой. Она засветилась огненно и на стол улеглась в виде замысловатой руны.

Кайлеан уставился на огненный вензель.

— Вот твой стальной канат, — сказала я. — Это часть твоей пентаграммы. Возвращаю. Тебя мучила привязанность ко мне? Больше не будет. Всё закончилось.

Он перевёл взгляд на меня, в его зрачках тлели угли.

— Откуда это у тебя? — спросил он глухим голосом.

— Ты сам мне дал, когда я починила твою пентаграмму.

— Когда ты — что?..

Я вздохнула.

— Я умею чинить твою пентаграмму. Не знаю почему. Всегда умела, с первого дня знакомства. Ещё когда кошкой была. Своим выздоровлением ты действительно обязан мне. Но всё произошло не так, как кажется. Не само собой. Твоя пентаграмма оказалась разорванной в клочья, я несколько месяцев связывала обрывки в единое целое. Во сне.

Я рассказала ему про чёрную степь, про то, как ночами бродила босиком по её тёплой сухой земле, отыскивая красные нити среди ковыля…

— В ту ночь, когда всё было почти готово, я собиралась соединить последний обрывок с восстановленным узором, но в сон пришёл Чудовище, твоё второе «я», и не дал мне этого сделать. Последнюю нить он повязал мне на запястье. Пентаграмма всё равно заработала, но без одного фрагмента. На утро появился ты…  очнувшийся, в здравом уме…  такой, какой есть. Теперь понимаешь? Замки в Башне принимали меня за свою — они видели часть твоей пентаграммы.

— Чудовище…  то есть я…  — он поправился с заметным усилием, видно было, что Кайлеану нелегко даётся отождествление с «рогатым недоумком». — Я как-то объяснил свои действия?

— Нет. Ты только сказал, что тебе — тебе нынешнему — эту нить отдавать нельзя ни в коем случае. Дал ясно понять, что это опасно.

Он помолчал, потом усмехнулся:

— А ты всё-таки отдала…  непослушная Данимира…  Почему?

— Потому что я тоже хочу настоящего. Мне не нужна искусственная привязка. — Я облизала губы и с запинкой добавила: — Твоя тяга…  и всё такое…  из-за нити на моём запястье. Прости, что не отдала её раньше.

— Нить тут не причём, — резко сказал Кайлеан. — Ничего не изменилось.

Надо было проявить терпение, сказать, что стоит подождать результата, что прошло слишком мало времени…  может быть, что-то надо было сделать с этой блудной нитью…  провести какой-то ритуал воссоединения…  но я вдруг с кривой улыбкой сказала:

— Рудники и выход к морю остались?

Я увидела как сузились его глаза, а ноздри гневно раздулись.

— Ты поэтому мне отказала? — Его голос стал ещё холоднее.

— Кайлеан…  пойми…  у меня ведь нет королевства, что бы тебе там не казалось. Я не стану бороться с Илгалеей за власть. Насколько понимаю, мама заключила с сестрой что-то вроде договора отречения, и я не стану встревать в это дело. А ты — будущий король и никем другим быть не сможешь.

— Это единственная причина твоего отказа?

Я испугалась, что сейчас он снова решит, что через эту причину можно легко перешагнуть, и заговорила торопливо и сумбурно:

— Мне жаль тётю…  кажется, её жизнь сложилась не очень хорошо…  Вся эта история с призрачным сыном…  Тогда Илгалее было меньше, чем мне сейчас…  и рядом никого не оказалось. Близких друзей, похоже, не было, с сестрой конфликт интересов, родители умерли… опекун, и тот был в отъезде. Никого, чтобы утешить, остановить, не дать совершить ошибку. Мне кажется, ей поговорить было не с кем. Того типа, что ей помогал, заботила только должность Верховного Мага. Он хладнокровно помог несовершеннолетней девочке в состоянии аффекта совершить фатальную ошибку. А потом, быть может, существование Мортена отбросило тень на всю тётину жизнь и не позволило построить новые отношения…

— Да уж, подозреваю, Мортен — не та ошибка, которую можно просто взять и зачеркнуть. Но Илгалея сама выбрала свой путь — породила призрачного ублюдка, пустышку вместо наследника. Бледный след на её ауре вовсе не был стёрт, он просто не мог проявиться отчётливо, потому что Мортен не человек.

— Он не пустышка. И не «ничто». Ты его не видел. Да он живее всех живых…  И так же, как все, не хочет умирать.