Знак обратной стороны - Татьяна Нартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее убеждения пошатнулись. Раньше она четко знала, что правильно, а что – нет. Знала, что красиво, а что – уродливо. Но на смену четкости и простоте пришло многообразие. Многообразие мыслей, идей, позиций. Реальность оказалась не плоской лепешкой, а многослойным пирогом, ящиком со множеством потайных отделений, бурной рекой с кучей подводных камней. Короче, всем тем, с чем обычно ее любят сравнивать в умных и не очень книжках.
Прежде всего, это касалось искусства вообще и живописи в частности. Реньше главным критерием оценки служила реалистичность нарисованного. Люди должны быть похожи на людей, пространство внутри полотна не должно нарушать физические законы, а сюжет – быть понятным или хотя бы однозначно трактоваться. Но за последние три месяца Вика поняла, что главное в любом искусстве вовсе не правильность и не правила. Она где-то читала, что человек может определить, понравится ли ему песня или нет, всего за пару тактов мелодии. Но она и не подозревала, что такой же принцип может действовать и в отношении картин. Они либо трогают тебя, либо нет. Так, во всяком случае, утверждал Сандерс, и женщина все больше склонялась к тому же выводу.
«Искусство становиться таковым не потому, что удовлетворяет представления большинства об эстетичном. Произведение может быть на первый взгляд некрасивым, даже отвратительным. Спорным, диким, полным безумства и страсти. Но не пустым. Только не пустым. Если ты, пройдя мимо картины, запомнишь только цвет платья нарисованной на ней дамы, но не задашься ни единым вопросом, не сделаешь для себя какой-то вывод, не ощутишь стремления любоваться или, наоборот, отвернуться и никогда не смотреть, значит, она нарисована зря, – так он однажды сказал. – Знаешь, почему Давид Микеланджело считается одной из самых растиражированных и популярных скульптурных работ?»
«Он красавчик, – ответила тогда Вика. – Широкие плечи, кубики на животе и все такое прочее. Почти идеальный мужчина».
«Только у этого идеального мужчины слишком большие ступни и ладони, а между плечами не хватает мышцы. Его пропорции не соответствуют пропорциям нормального человека. Но эта мощь, эта сила, его сосредоточенный взгляд – вот что намного важнее соблюдения каких-то там размеров»
После этого Вика окончательно разочаровалась как в своем глазомере, так и в честности древних скульпторов. У рукотворных чудес всегда находился какой-то изъян, некое противоречие действительности, а то и вовсе – ее полное отрицание. У одалиски Энгра были лишние позвонки, колонны Парфенона на самом деле стояли не параллельно, и даже великий да Винчи то ли намеренно, то ли случайно, лажал с перспективой.
«В том-то и изюм», – как сказала бы одна из девчонок, работающих в книжном, что располагался прямо под магазинчиком Вики.
Изюм там или курага, или какой еще непонятный сухофрукт – не важно. Так или иначе, а мировоззрение Виктории медленно, но верно, смещалось куда-то в сторону. Абсолютное становилось относительным, невозможное – вполне привычным. Вика размышляла об этом, глядя в белоснежный потолок своей недавно отремонтированной спальни. Ничего не напоминало о пожаре, в котором, как она недавно узнала, ей было суждено погибнуть. Если бы не видения Романа… Это напоминало один из фантастических рассказов, столь любимых Викторией. Провидец, способный предотвратить чужую смерть. Человек, который может заглянуть за пределы бытия. И всему этому было вполне разумное объяснение. Во всяком случае, в устах Сандерса оно звучало вполне разумно. Измененная под действием определенных образов психика работала почему-то иначе, являя похожие на галлюцинации образы. Вот и все. Виктория и сама неоднократно чувствовала на себе действие Шиллевских знаков, и если у нее один взгляд на татуировку Сандерса вызывал смутное чувство надвигающейся неотвратимости, то, что уж говорить о самом художнике? Он-то вообще с самого детства пялился на подобные символы, на целые их сонмы, на сложные переплетения прямых и изогнутых линий, скрытые в репродукции.
Гораздо больше удивило Вику другое признание. Как пелось в одной старой попсовой песенке: «Знаю, я любил тебя до нашей встречи». Но если у «Savage garden» это было не более чем красивым преувеличением, то в их с Романом случае не было нужды ничего приувеличивать.
Уже дома, отойдя от произошедшего, он признался, что Вика явилась ему примерно за неделю до той самой, знаковой для обоих, выставки. Но когда женщина попыталась выведать подробности, Сандерс странно замялся и неохотно ответил: «Видение было столь стремительным, что я почти его не запомнил… Но когда увидел тебя, стоящую перед «Лестницей», мои ноги сами сделали шаги на встречу». В это верилось с трудом, учитывая, сколько раз художник вытаскивал ее из всевозможных передряг, ни разу не ошибившись. Но настаивать Вика не стала; в упертости Роман мог посоревноваться с любым ослом.
Ленивое полузабытье прервал телефонный звонок. На экране высветилось «Алиса А», так что пришлось ответить. С просонья у Вики всегда был такой голос, будто она долго плакала, прежде чем взять трубку: хрипловатый, с каким-то подмяукиванием.
– Привет! – Зато старшая сестра Романа, даже будучи невидимой для собеседника, прямо-таки лучилась оптимизмом. – Я тебя не разбудила?
– Да нет, я не спала, – шмыгнула носом Вика. Вот только заболеть не хватало!
– Не возражаешь, если я приеду вместо братца? У него какое-то неотложное дело.
– Дело?
– Да-да. Тридцать первое декабря, и все такое. Но ты же его знаешь: для Ромки не существует ни выходных, ни праздников. Притащился ко мне вчера, сунул под нос список покупок, а сам умчался невесть куда. Кажется, у братца нарисовался очередной покупатель, и он не хочет срывать выгодную сделку. Эх, корысть его погубит! – вздохнула Алиса. – Ладно. Надеюсь, ты меня поняла. Как и договаривались, подъеду к двум часам. Так что готовься!
И Вика начала готовиться. Заставила свое тело вылезти из теплой постели, умыться и кое-что проглотить на завтрак. Сегодня ее ожидал настоящий пир. Судя по рассказам Сандерса, даже в самые непростые времена в их семье на праздничном столе не оставалось свободного места от всевозможных закусок и горячих блюд. Дорогую свинину могла заменить более дешевая курица, но гости никогда не уходили от Александровых с пустыми желудками. Вслед за родителями той же традиции начали придерживаться и Рома с Алисой. И все же до трех часов было еще полно времени, а глотать голодную слюну не хотелось.
Горячий кофе и бутерброд с маслом если не приподняли Вике настроения, то сил точно придали. Так что к назначенному времени она успела искупаться, тщательно уложить свои короткие волосы, накраситься и собрать небольшую сумку. Пусть Роман и утверждал, что
