На краю света. Подписаренок - Игнатий Ростовцев

Утром дедушко Митрей приходит с уборкой в судейскую и видит — стол перевернут, стулья разбросаны, диван разворочен, казенная лампа разбита… Что делать? Он ведь за казенное имущество в ответе. Пришлось идти к старшине: «Так, мол, и так… Какой-то фулиган вломился через окно в судейскую, исхлестал крапивой Трофима Андреича, опрокинул стол, разворотил диван, поломал казенную лампу… Как теперича быть?»

А старшина уж наведан был обо всем этом. Ему даже понравилось, что Трофима Андреича таким манером наконец выжили из судейской. Но для вида он очень рассердился, позвал Трофима Андреича и стал ему строго выговаривать, что он устраивает в волости разные переполохи, перепугал ночью сторожей и арестантов, разворотил в судейской диван, опрокинул стол и разбил казенную лампу, и что теперь волей-неволей придется обо всем этом составлять на него протокол и передавать дело становому приставу, чтобы он произвел по этому делу полицейское расследование.

— За такое дело я сам могу любого человека посадить на четверо суток, — заявил старшина Трофиму Андреичу. — Но мне тебя жалко. Составим протокол. Пусть дело решает дальше пристав. Может, своей властью с тобой обойдется, а может передать дело мировому судье. Как ни вертись, а тюрьмы тебе не миновать. Фулиганство в присутственном месте с порчей казенного имущества! Это не шутка…

Трофим Андреич никак не ожидал такого оборота и очень перепугался. Он стал оправдываться, рассказывать старшине, как все это случилось на самом деле. Но чем больше он оправдывался, тем непреклоннее становился старшина.

— Если тебя избили, — выговаривал он Трофиму Андреичу, — жалуйся. Укажи по фамилии этих фулиганов, свидетелей назови, которые все это видели, слышали. Чтобы все было как следовает, по форме. Ну, скажи — кто тебя избил, перепугал? Я его своей властью посажу в каталажку. Не знаешь? Тогда за все держи ответ. В самом деле: переполошил всю волость, учинил полный разгром казенного имущества и хочешь сухим выйти из воды. Нет! Это дело тебе даром не пройдет.

Конечно, Трофим Андреич дознался потом, кто выдрал его крапивой. Но на Тесленкова жаловаться побоялся и за хорошее угощение умолил старшину не составлять протокол. Лампу для волости он, конечно, купил, диван починил. А дальше все пошло обычным порядком. Во время своих наездов он продолжал переделывать и переписывать свои списки и отчеты, но делал это уж не в судейской, а на комской квартире. В суд на Тесленкова он не жаловался. Может быть, стеснялся предстать там в смешном виде, а может быть, трусил Тесленкова. Кто знает, что может вытворить этот бугай. Еще придумает что-нибудь более обидное.

Когда я пришел в волость, Иван Фомич и Трофим Андреич уже сидели в канцелярии за ведром пива. Иван Фомич то и дело прикладывался к ковшику, а Трофим Андреич ничего не пил и все время плакался на то, что у него ничего не получается с этой раскладкой.

— С губернским земским сбором, с волостными и сельскими податями еще туда-сюда. Раскладываю, как велено, по бойцам.

— Ну и как оно получается?

— Получается как надо. В обществе у нас девяносто семь бойцов и шесть стариков, значит, еще шесть полубойцов. А всего, значит, выходит ровно сто платежных душ. Теперь делю волостной налог на эти сто душ и получаю три рубля сорок четыре копейки на бойца. А дальше уж начисляю на каждого хозяина сколько следует. К примеру, у Евтифея Баранова два с половиной бойца. Значит, начисляю ему три рубля сорок четыре копейки, да еще три рубля сорок четыре копейки, да на старика-полубойца один рубль семьдесят две копейки. А всего получается восемь рублей шестьдесят копеек. С губернским земским сбором и сельским налогом поступаю так же. Земского сбора на душу приходится по три рубля восемьдесят четыре копейки, а сельского по три рубля двадцать… Так что на Евтифея Баранова я еще начисляю — земского три рубля восемьдесят четыре копейки плюс еще столько и еще полстолько, а всего десять рублей пятьдесят копеек, и сельского таким же манером ровно восемь рублей. И так на всех домохозяев. Вот посмотри…

Тут Трофим Андреич вручил Ивану Фомичу вновь составленную им ведомость губернских, волостных и сельских сборов на свою деревню.

— Всю ночь проваландался… Как у меня тут получилось?

Иван Фомич внимательно просмотрел ведомость Трофима Андреича и что-то прикинул на счетах:

— Ну что же. Как будто все правильно. Во всяком случае, в полном согласии с решением волостного и сельского сходов. А что у тебя не получается с оброчным?

— Так ведь оброчный требуют раскладывать уравнительно. И на платежные души, и на все хозяйство, то есть на пашню, на покос и на домашний скот… С земским сбором, с волостным и сельским налогом — там все просто. Подсчитывай на бойцов, и вся недолга. А тут надо все по-другому. Попробовал сегодня. Куда там… Как в дремучей тайге… Голова идет кругом!

— Да что у тебя не получается-то?

— Не понимаю, как окладную сумму перевести на скот, на покосы и на пашню.

— Ты из своих мужиков с кем-нибудь посоветуйся. Они с этим делом разбираются лучше нас.

— Все шуткуешь, Иван Фомич! А мне не до шуток. Надо домой ехать, сход собирать, раскладку эту делать. А тут охвостье какое-то в голове.

— Ну, ладно… Видать, в самом деле до тебя тут что-то не доходит.

— Я тоже и говорю, что не доходит.

— Ты одно пойми, что государственную оброчную подать нам начисляют теперь не по окладным душам, как делалось раньше и как ты сегодня распределил губернский, волостной и сельский сборы, а на нарезанную обществу от казны землю. Понимаешь ты это?..

— Вроде как бы понимаю. Но только так, самую малость.

— Значит, надо эту подать начислять не на бойцов и полубойцов, как ты это делаешь при раскладке мирских сборов, а на землю…

— На землю, на землю! Я тоже понимаю, что на землю. Да как на нее начислять, на землю-то? Бойцы, лошади, коровы — они ведь не земля…

— Значит, надо все налоговые показатели переводить на землю, выражать их в пахотных единицах — ну, по-нашему в десятинах… Сколько у вас за деревней числится пашни?

Трофим Андреич посмотрел в свою ведомость и сказал;

— Шестьсот десять десятин.

— Возьмем для ровного счета шестьсот десятин. — Тут Иван Фомич взял лист бумаги и стал записывать цифры. — Теперь пойдем дальше. Многие деревни при исчислении казенной подати приравнивают одного бойца к десятине пашни. У вас, говоришь, ровно сто полных бойцов — значит, это будет еще сто десятин. Получается уж семьсот. Покосные угодия тоже следует переводить на пашню. В некоторых деревнях покосный пай приравнивается к десятине пашни. Сколько у вас покосов?

— Сто пятьдесят покосов…

— Значит, добавим к семистам еще сто пятьдесят и получим восемьсот пятьдесят десятин. Теперь будем переводить на пашню домашний скот, сначала лошадей и коров, разумеется, без молодняка. Сколько у вас домашнего скота?

— Шестьсот восемьдесят три…

— Проезжекомские приравнивают шесть голов домашнего скота к десятине пашни. Если взять по-проезжекомски, то у вас будет еще шестьсот восемьдесят три, деленное на шесть — значит, сто тринадцать и восемь десятых, для ровного счета сто четырнадцать десятин. Как у вас насчет овец и свиней?

— Овец обкладываем, а свиней нет…

— Так же, как у всех. А сколько числится овец?

— Восемьсот пятьдесят голов…

— В большинстве деревень принято считать двадцать овец за десятину. Значит, еще сорок три десятины. Теперь сколько будет всего: пашня — шестьсот десятин, рабочие руки — сто, покосы — сто пятьдесят, домашний скот вместе с овцами — сто пятьдесят семь, а всего получается тысяча семь десятин. Общая сумма государственной подати на Безкиш — четыреста тридцать три рубля восемьдесят четыре копейки. Значит, на каждую десятину приходится… сорок три копейки.

— Господи Сусе… В голове все кругом пошло…

— Теперь можно приступить уже к подворной раскладке. Для этого все налоговые показатели каждого домохозяина надо тоже переводить на пашню. Возьмем твоего Евтифея. Какие у него данные? Два бойца и один полубоец — две с половиной десятины, пашня — две с половиной десятины, два покосных пая — две десятины, три лошади и три коровы — значит, еще одна десятина, и десять штук овец — полдесятины, а всего восемь с половиной десятин. На каждую десятину приходится у нас по сорок три копейки. Значит, начисляем государственной подати на твоего Евтифея на восемь с половиной десятин — три рубля шестьдесят три копейки. Вот такую процедуру раскладки придется проделать с каждым домохозяином… Понятно?..

Тут Иван Фомич вручил Трофиму Андреичу листок со своими расчетами. Трофим Андреич повертел этот листок, потом осторожно положил его обратно на стол Ивану Фомичу:

— Нет, не получится это у меня.

— Да ведь теперь тебе все ясно. Ты сам можешь теперь все это сделать.