Во имя Ленинграда - Василий Голубев

Вечером 22 февраля, после торжественного собрания в честь 26-й годовщины Красной Армии и Военно-Морского Флота, командир дивизии полковник В. С. Корешков вручил ордена Александра Невского Карпунину, Горюнову и Потемкину. Лейтенанту Столярскому - первый орден Красной Звезды, а лейтенанты Шестопалов и Селютин получили по второму ордену Красного Знамени.

Владимир Степанович тепло поздравил награжденных и всех гвардейцев полка с боевыми успехами. (За двенадцать дней дивизией сбито сорок самолетов. На Ленинградском и Волховском фронтах за эти же дни враг потерял 250 машин.) И как всегда, напомнил о боевой работе в ближайшее время.

- Есть точные данные - на нарвское и псковское направления противник перебросил отборные части истребительной и бомбардировочной авиации. Наша задача - разгромить основные силы первого воздушного флота гитлеровцев, прочно удержать наше превосходство в средней и западной части Финского залива и обеспечить наступление наземных войск и флота, освобождающих Эстонию.

Любые праздники на войне являются в то же время как бы и продолжением нелегких будней. Ведь бои не утихают ни на земле, ни в воздухе, радость побед и горечь потерь уживаются рядом. Так прошел и день 26-й годовщины Красной Армии.

Уже с утра Нарвский плацдарм подвергся жестокой бомбежке. И как мы ни спешили, подняв по тревоге две эскадрильи, прикрыть переправы через Нарву как следует не успели. Бои вели зенитчики, и одна из переправ была разрушена в двух местах. Погода, как назло, стояла праздничная: в синем небе ни облачка, яркое солнце. На этот раз она принесла нам уйму хлопот. За опоздание с перехватом бомбардировщиков противника полковник Корешков получил выговор, попали в тот же суровый приказ и мы с командиром 3-го ГИАП майором Шмелевым.

Запоздалых вылетов больше не было ни в этот день, ни в последующие.

Напрягая все силы, мы повесили усиленный "зонтик" над плацдармом. Одно звено из состава патрулирующих групп было нацелено на борьбу с высотными разведчиками Ме-110, которые вновь повели фоторазведку войск с высоты более чем восемь тысяч метров.

В первой половине дня немцы сделали пять налетов группами по сорок самолетов. Но натолкнулись на упорное сопротивление истребителей и зенитчиков. Мы побеждали. Теряя машины, враг каждый раз уходил от наземных объектов, не проведя бомбежку.

В одном из этих боев погиб лейтенант Кросенко. И опять из-за собственной неосмотрительности. Не везло пока и с высотными разведчиками. Три попытки перехватить Ме-110 результатов не дали. Противник успевал, не снижаясь, уйти на запад. Это было что-то новое в тактике разведки. "Мессеры" отказались от приема отвесного пикирования, когда на них нажимали "лавочкины". Выходило, что и наш прием - одной парой отвлекать, а второй перехватывать - устарел. Решили попробовать охват с двух сторон. "Фокке-вульфы" не помешают, они на такую высоту не лезут. Значит, можно действовать в одиночку, используя всю мощь мотора, выжимая предельную скорость.

План такого перехвата я подробно разъяснил летчикам и для практической проверки во второй половине дня вместе с группой прикрытия вылетел на задание.

Ведомым в этот полет взял отличавшегося быстрой реакцией, смекалкой и хорошими стрелковыми качествами лейтенанта Сашу Алпатова.

Патрулируя над плацдармом, мы держались вместе с основной группой, только чуть выше, показывая немецким локаторщикам, что на большой высоте истребителей нет и путь для их разведчиков в настоящее время свободен.

Минут через двадцать пункт управления дивизии передал: "На удалении 80 километров с юго-запада, высота три и четыре тысячи метров, большая группа. Частью сил атакуйте до линии фронта". По голосу я узнал подполковника Ройтберга и тотчас ответил:

- "Ангара"! Патруль не разделять, противника атакуем на переднем крае! Я - "Тридцать третий".

- "Тридцать третий"! Вас понял. Рад, что вы здесь. Действуйте по своему плану, - ответил начштаба. И тут же сообщил: - Одиночный на большой высоте, дальность сто, вдоль берега залива, курс на восток.

- "Ангара", понял! Он-то нам и нужен, информируйте.

Получив необходимые данные, я приказал капитану Цыганову взять на себя командование двумя группами прикрытия, увеличить высоту, атаковать западнее переправ.

В Цыганове я был уверен, как в себе самом, его решения всегда были точны и безошибочны. Оставив его с группой и постепенно набирая высоту, ждал новой информации из пункта управления. Вскоре в наушниках зазвучал голос Ройтберга, не называвший наших позывных: "Первая сорок, вторая шестьдесят, высота прежняя".

Все было ясно... Цыганов с набором высоты взял курс на перехват противника и вскоре увидел впереди и ниже до тридцати вражеских бомбардировщиков и истребителей, летящих на восток. А нам нужно было набрать высоту, пропустить "мессеры" к плацдарму и, охватывая с двух сторон, отрезать путь назад.

Есть у самолетов, летящих на высоте, одна неустранимая слабость демаскирующий инверсионный след. Вот он появился севернее нас километрах в двадцати. И чем больше набирал высоту Ме-110, тем четче различалась в синеве белая крученая полоса. Я покачал крыльями - действуем самостоятельно.

В наушниках одна за другой слышались твердые и спокойные команды Цыганова и несколько нервозные, торопливые - майора Банбенкова. Они вступили в бой, и, кажется, успешно. Начало нашего замысла тоже сулило удачу. Разведчик восточнее нас, и мы уже охватываем его по курсу. Но вот он почему-то резко повернул на север. Сердце забилось толчками. В чем дело? Получил разведчик команду с земли или обнаружил кого-то из нас? Судя по звучавшим в наушниках голосам, Цыганов отбил налет противника. Отворот "мессера" на север тоже его не спасает. Выжав скорость, иду на сближение, находясь метрах в пятистах пониже. Он меня не видит и спокойно разворачивается на запад - восвояси. Прямо под его брюхом делаю левый боевой разворот и занимаю позицию снизу в хвосте. Немец, заметив смертельную опасность, стал "бросать" самолет с крыла на крыло, открывая меня стрелку-радисту и затрудняя мне прицеливание. Скорость моя куда больше буквально "налезаю" ему на хвост. Отвернуть и повторить заход нельзя, попаду под огонь. Резко убираю газ, разрыв - метров пятнадцать. В ту же минуту веер трассирующих пуль мелькнул перед глазами, в кабине запахло дымом - попал в мотор?! Мгновения решали все. Уже не целясь, нажав на гашетку, самолетом направляю огненную струю в фюзеляж и правый центроплан "мессера". Ага, откинулись вверх стволы умолкнувшего пулемета, вскипела разрывами обшивка.

Вдруг - глухой взрыв, огненно-черное облако охватило мой самолет. Меня тряхнуло, грохнув о бронезаголовник, и все стихло.