Люди сороковых годов - Алексей Писемский

Вихров давно уже слыхал о Кнопове и даже видел его несколько раз в клубе: это был громаднейший мужчина, великий зубоскал, рассказчик, и принадлежал к тем русским богатырям, которые гнут кочерги, разгибают подковы, могут съесть за раз три обеда: постный, скоромный и рыбный, что и делают они обыкновенно на первой неделе в клубах, могут выпить вина сколько угодно. Приезжая из деревни в губернский город, Петр Петрович прямо отправлялся в клуб, где сейчас же около него собиралась приятельская компания; он начинал пить, есть, острить и снова пить. Не ограничиваясь этим, часов в двенадцать он вставал и проговаривал детским голосом: "Пуа!" Это значит - со всей компанией ехать в другие увеселительные заведения пить. Во всех этих случаях Петра Петровича никто и никогда не видал говорящим или делающим какие-нибудь глупости - и даже очень утомленным: бодро оканчивал он проведенные таким образом вечера и бодрым и свежим просыпался он и на другой день. В молодости Петр Петрович был гусар, увез себе жену по страсти, очень ее любил, но она умерла, и он жил теперь вдовцом, подсмеиваясь и зубоскаля над всем божьим миром.

Вихрову даже приятно было заехать к этому умному, веселому и, как слышно было, весьма честному человеку, но кучер что-то по поводу этого немножко уперся. Получив от барина приказание ехать в усадьбу к Кнопову, он нехотя влез на козлы и тихо поехал по деревне.

- Темненька ночь-то ехать, - проговорил он.

- Да хоть голову сломить, а ехать надо! - сказал ему Вихров.

- Зачем голову ломать, бог даст, доедем и так, - отвечал кучер.

Он был довольно еще молодой малый и, по кучерской тогдашней моде, с усами, но без бороды.

Нежнолюбивая мать Мелкова держала для сына крепкий экипаж и хороших лошадей и еще более того беспокоилась, чтобы кучер был у него не пьяница, умел бы ездить и не выпрокинул бы как-нибудь барчика, - и кучер, в самом деле, был отличный.

- Хорошо, что я фонарь с собой захватил, а то тут будет Федюкинская гора, - говорил он, едучи шагом.

Впереди почти уж ничего было не видать.

- Что же, она опасна, что ли? - спросил Вихров.

- Днем-то ничего, а теперь тоже ночь, - отвечал кучер, - одна-то сторона у нее, - косогор, а с другой-то - овраг; маленько не потрафишь, пожалуй, и слетишь в него.

- Так как же мы проедем?

- Я фонарь засвечу и пойду около оврага, а вы шажком и поезжайте.

- У нас лошади-то в какую хочешь темь едут, словно человек, понимают, вмешался в разговор Мелков.

- Что человек-то?.. Другой человек глупей лошади, - пояснил и кучер и вряд ли в этом случае не разумел своего барина.

Проехали таким образом верст семь.

- Ну, вот и гора! - сказал, наконец, кучер и затем слез с козел, шаркнул спичку, засветил ею в фонаре свечку и пошел вперед.

- Вы поправьте лошадьми-то, - сказал он Вихрову. - Наш-то барин не очень на это складен, - прибавил он уже вполголоса.

Поехали. Вихров, взглянув вперед, невольно обмер: гора была крутейшая и длиннейшая; с одной стороны, как стена какая, шел косой склон ее, а с другой, как пропасть бездонная, зиял овраг. Кучер шел около самого краюшка оврага; лошади, несмотря на крутейший спуск, несмотря на то, что колеса затормозить у тарантаса было нечем, шажком следовали за ним. Коренная вся сидела в хомуте и, как бы охраняя какое сокровище, упиралась всеми четырьмя ногами, чтобы удержать напор экипажа; пристяжные шли с совершенно ослабленными постромками. Кто выучил и кто заставлял этих умных животных так делать - неизвестно, потому что Вихров держался только за вожжи, но шевелить ни одной из них не смел. Юный член суда дремал в это время. Когда, наконец, спустились с горы, Вихров вздохнул посвободнее. Кучер тоже был доволен.

- Теперь только, дай бог, в гору взобраться, - сказал он, не садясь еще на козлы.

- А что - крута тоже? - спросил Вихров.

- Крутей этой, - отвечал кучер, идя около тарантаса. - Потрогивайте маненько лошадей-то, - сказал он.

Вихров тронул.

Лошади сейчас же побежали, а кучер побежал за тарантасом. Лошади, чем крутей становилась гора, тем шибче старались бежать, хоть видно было, что это им тяжело; пристяжные скосились даже все вперед, до того они тянули постромки, а коренная беспрестанно растопыривала задние ноги, чтобы упираться ими. Кроме крутизны, тарантас надобно было еще перетаскивать через огромные каменья.

- Только грешникам вбегать в эту гору, - говорил кучер, поспевая бегом за тарантасом и неся в одной руке фонарь, а в другой - огромный кол.

- Ну, ну, матушки, вытягивайте! - говорил он лошадям.

Те, наконец, сделали последнее усилие и остановились. Кучер сейчас же в это время подложил под колеса кол и не дал им двигаться назад. Лошади с минут с пять переводили дыхание и затем, - только что кучер крикнул: "Ну, ну, матушки!" - снова потянули и даже побежали, и, наконец, тарантас остановился на ровном месте.

- Тпру! - произнес самодовольно кучер.

- Слава тебе господи! - подхватил и Вихров.

Кучер сел на козлы; он сам тоже сильно запыхался.

- Теперь и месяцу скоро надобно взойти, - проговорил он, усаживаясь на козлах и подбирая вожжи.

- Скоро? - переспросил Вихров.

- Если часов десять есть, так - скоро!.. - отвечал кучер.

В самом деле, в весьма недолгое время на горизонте показалось как бы зарево от пожара, и затем выплыл совершенно красный лик луны.

- Вот она!.. Сначала-то ничего не действует, не помогает, - проговорил кучер, - а чем выше пойдет, тем светлее все будет.

- Да ведь и солнце точно так же! - заметил ему Вихров.

- И солнце так же! Видно, сверху-то им ловчей светить, - проговорил кучер и тронул лошадей трусцой.

Луна, поднимаясь вверх, действительно все светлей и светлей начала освещать окрестность. Стало видно прежде всего дорогу, потом - лесок по сторонам; потом уж можно было различать поля и даже какой хлеб на них рос. Лошади все веселей и веселей бежали, кучер только посвистывал на них.

- Разбудить бы нашего барина надо, недалеко уж! - говорил он.

Юный член суда не сидел уж, а, завалившись своим худощавым корпусом за спину Вихрову, храпом храпел.

- Вставайте, недалеко! - сказал ему тот.

- Чего? Что? Где? - пробормотал он, подымаясь и уставляя на Вихрова заспанные глаза.

- Мы уж скоро приедем! - повторил ему тот.

- Да, да, приедем! - повторил непременный член.

Свежий осенний воздух, впрочем, вскоре заставил его окончательно прийти в себя.

- Я к дяденьке-то прежде сбегаю и скажу, что мы приехали, - сказал он.

- А так разве он не пустит нас? - спросил Вихров.

- Да так-с, все лучше, как я сбегаю!

- Ну, сбегайте, - сказал ему Вихров.

Юноша, должно быть, побаивался своего дяденьки, потому что, чем ближе они стали подъезжать к жилищу, тем беспокойнее он становился, и когда, наконец, въехали в самую усадьбу (которая, как успел заметить Вихров, была даже каменная), он, не дав еще хорошенько кучеру остановить лошадей и несмотря на свои слабые ноги, проворно выскочил из тарантаса и побежал в дом, а потом через несколько времени снова появился на крыльце и каким-то довольным и успокоительным голосом сказал Вихрову:

- Пойдемте-с, дяденька просит вас!

Вихров пошел. В передней их встретил заспанный лакей; затем они прошли темную залу и темную гостиную - и только уже в наугольной, имеющей вид кабинета, увидели хозяина, фигура которого показалась Вихрову великолепнейшею. Петр Петрович, с одутловатым несколько лицом, с небольшими усиками и с эспаньолкой, с огромным животом, в ермолке, в плисовом малиновом халате нараспашку, с ногами, обутыми в мягкие сапоги и, сверх того еще, лежавшими на подушке, сидел перед маленьким столиком и раскладывал гран-пасьянс.

- Очень рад с вами познакомиться! - сказал он Вихрову, не поднимаясь, впрочем, с своего места и не переставая даже раскладывать карты. - Извините, что не встаю: болен, подагра!

- А я, дядинька, пойду умоюсь, - отнесся к нему несмело племянник.

- Умойся, авось попригляднее немножко будешь! - отвечал ему насмешливо Петр Петрович.

Племянник ушел.

Петр Петрович снова обратился к Вихрову.

- Вы ведь, кажется, сосланный к нам?

- Сосланный.

- Ну, и как же вам нравится начальник ваш, наш царь Иоанн Васильевич Мохов?

- Хуже его людей я редко встречал, - отвечал откровенно Вихров.

- И я тоже, и я тоже-с! - отвечал, засмеявшись от удовольствия, Петр Петрович: он был давнишний и заклятый враг губернатора. - Это он вас и послал в Поярково? - продолжал Петр Петрович.

- Он.

- И там вас, племянник сказывал, совсем было с голоду уморили?

- Молоко и квас даже весь выпустили.

Петр Петрович усмехнулся и покачал головой.

- Каналья этакий! - произнес он. - Да и вы, господа чиновники, удивительное дело, какой нынче пустой народ стали! Вон у меня покойный дядя исправником был... Тогда, знаете, этакие французские камзолы еще носили... И как, бывало, он из округи приедет, тетушка сейчас и лезет к нему в этот камзол в карманы: из одного вынимает деньги, что по округе собрал, а из другого - волосы человечьи - это он из бород у мужиков надрал. У того бы они квасу не выпустили!