Сиротка. Нежная душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

Присутствие молодого человека вселяло в нее уверенность. Поездка на санях обошлась без неприятностей, Гамелен хорошо справлялся с упряжкой. Собаки бежали быстро, несмотря на встречный ветер. Альбер пытался с ней разговаривать, но быстро умолк, чтобы закрыть рот шейным платком.

Они вошли в гостиницу. На Эрмин нахлынули воспоминания. Тошан привез ее сюда после церемонии их бракосочетания в пустыни Святого Антония, что недалеко от Лак-Бушетт. Ей в то время казалось, что она переживает невероятное приключение, покинув родной поселок и вновь обретенную мать.

«Мы были так влюблены друг в друга, — вспоминала она. — Но я стыдилась удовольствия, которое испытывала, не осмеливалась полностью ему отдаться. В одной из комнат, там, на втором этаже, я смогла преодолеть стыдливость, и это было великолепно. А утром я открыла для себя ревность, увидев, как Тошан смеется и разговаривает с двумя здешними девушками».

В зале было накурено и шумно. У тех, кто собрался здесь под выкрашенными в желтый потолочными балками, украшенными еловыми ветками, не было семьи, с которой можно было бы отметить праздник. Клиентура состояла в основном из закоренелых холостяков, любителей карибу и джина, и охотников-следопытов.

Гамелен толкнул Альбера, прежде чем устроиться у стойки. Глядя на парня с насмешкой, он сказал:

— Ну что, дружище, выпьем по стаканчику, и в обратный путь! Меня ждут у тетки Берты. Она пообещала мне хороший пирог с мясом и картошкой.

Эрмин сняла свою шапочку, и ее белокурая головка засияла на фоне темных фигур мужчин с загорелыми бородатыми лицами. Официантка с удивлением посмотрела на нее.

— Хотите комнату, мадемуазель? — спросила она. — Если вы здесь проездом, то вам будет спокойнее наверху. Я могу принести вам поесть.

— Я пока еще не знаю, — ответила молодая женщина, у которой появилась идея.

«Тошан может быть сейчас в Перибонке! Он здесь многих знает и не захочет оставаться один в праздничный вечер. Есть шанс, что он приедет!»

Она посмотрела на свои наручные часы. Была половина шестого вечера. Эрмин удивилась: ей казалось, что из Валь-Жальбера она выехала давным-давно. Ранняя зимняя ночь наступила, когда они еще были на середине озера.

— Мадемуазель Эрмин, что вы будете пить? — спросил у нее Альбер. — Может, глоток джина? Согреетесь!

— Нет, мне вполне хватит кофе, — ответила она, рассматривая мужчину, сидевшего за столом в глубине зала.

Ее поведение удивило бывшего грума. Он спросил шепотом:

— Вы ищете своего мужа? Я никогда не видел этого Дельбо, но официантка может вам помочь.

Она кивнула, оценивая необычность сложившейся ситуации. Три дня назад она стояла на сцене Капитолия и публика аплодировала ей стоя. Но она была чужой в этом поселке, местная гордость которого именовалась «Мария Шапделен». Луи Эмон описал в своем романе обычную жизнь этой части региона Лак-Сен-Жан, пожив некоторое время в семье фермера Самюэля Бетара. Бадетта, которая была прекрасно информирована, сказала, что скоро здесь откроется музей[63].

У Эрмин не было выбора — она останется ночевать в гостинице. Никто не согласится проехать много километров, чтобы отвезти ее к хижине Талы, особенно в праздник. И она приготовилась провести самый одинокий и мрачный рождественский вечер в своей жизни.

— Мадемуазель, я все-таки возьму номер, — обратилась она к официантке. — Я надеялась, что встречу здесь мужа, но увы! Вы наверное, часто видите Тошана Дельбо?

— Милостивый Боже, так вы — жена Тошана? — воскликнула та. — Он был здесь вчера в полдень. Я подала ему миску бобов с салом. Он очень переживал об этом ребенке, которого оставил в больнице, в Робервале.

Игла ревности вонзилась Эрмин в самое сердце. Официантка была грациозной, пухленькой и темноволосой. Судя по смуглому оттенку ее кожи, можно было предположить, что среди предков у нее были индейцы. И Тошан рассказывал ей о личном!

— Я еду к нему, — сказала молодая женщина. — Завтра же! Я бы уехала и сегодня, но никто не захочет меня отвозить!

— А как вы собираетесь ехать завтра? В комнате дымно, и видно плохо, но за окнами, похоже, снова идет снег.

— На меня можете не рассчитывать! — воскликнул Гамелен. — Я возвращаюсь в Роберваль. А ты, Альбер?

— И я с тобой! Меня тоже ждут дома.

Его рыжие волосы по блеску соперничали с шевелюрой Эрмин. Он протянул ей руку на прощанье.

— Веселого Рождества, мадемуазель певица, идо встречи! — сказал он и ушел.

— И вам веселых праздников! И спасибо! — вежливо отозвалась она.

— Вы певица? — тотчас же спросила официантка. — Тошан никогда не рассказывал. Хотя, нужно признать, он не слишком разговорчив. И какие вы песни поете?

— Оперу и церковные гимны, — ответила Эрмин, которая теперь торопилась подняться в номер, чтобы не вдыхать дым, не слышать шума и не видеть, как смотрят на нее мужчины.

Молодая официантка наклонилась над обитой цинком стойкой. Вид у нее был лукавый.

— Через час кюре будет служить мессу. В церковь приведут детей из приюта. Потом для них устраивают праздничный ужин. Мой брат-вдовец отдал своего мальчика к монахам-иезуитам Сен-Франсуа-Режис, они приехали из Франции и открыли приют[64]. Если бы вы спели для этих детей, это было бы для них прекрасным рождественским подарком!

Эрмин не думала о возможности такого времяпрепровождения, но согласилась, потому что речь шла о сиротах.

— Конечно, — шепотом сказала она. — Если это их порадует.

— Вы согласны? Какое везение! Мой брат будет в церкви — я шепну ему словечко о вашем затруднении. Он сможет подвезти вас к хижине Дельбо. Представьте, у него есть snowmobile[65]с гусеницами и полозьями впереди! Он часто предлагает свои услуги людям. Он еще сможет проехать по тропинке, слава Богу, снега пока выпало не так уж много. За два-три часа вы доберетесь, а на санях пришлось бы ехать десять.

— Значит, все к лучшему! — обрадовалась Эрмин. — Спасибо от всего сердца, и если ваш брат и вправду может отвезти меня к мужу, передайте ему, что я заплачу. У меня есть деньги.

— Это было бы прекрасно! Во времена кризиса деньги на дороге не валяются. Я знаю, он не хочет отмечать Рождество, его жена умерла в октябре. С тех пор он вечно что-то мастерит и на месте ему не сидится. А я сегодня вечером работаю, хотя могу ненадолго и отлучиться. Идемте, я познакомлю вас с нашим кюре! Я сказала патрону, что выйду минут на десять.

Пока они шли по главной улице поселка, Эрмин узнала имя девушки — Грацианна.

— Я бы с удовольствием вас послушала, — вздохнула официантка. — А вот и мсье кюре!

Она шепотом заговорила со священником. Эрмин ожидала в сторонке. Она заметила, что на первых рядах скамеек сидят дети. Это напомнило молодой женщине о том, что в праздничный вечер с ней нет Мукки и девочек, и ей стало грустно. Мгновение спустя ее горячо приветствовал священник. Он выглядел изумленным.

— Дорогая мадам, я читал о вас в газете! Все хвалят ваш голос, ваш талант! Очень любезно с вашей стороны уделить немного времени сиротам.

— Я сама росла в монастырской школе в Валь-Жальбере, — сказала Эрмин. — Я считала себя сиротой, и особенно грустно мне становилось на праздники.

Грацианна кивала, преисполненная сочувствия. Сияющий от радости кюре встал перед аудиторией и произнес короткую речь. Он объявил о присутствии в церкви известной оперной певицы, которая любезно согласилась спеть для жителей Перибонки и подопечных монахов Сен-Франсуа-Режис.

— Мой брат вон там, — прошептала официантка, указывая на светловолосого бородатого мужчину с потемневшим от горя лицом. — Пойду с ним поговорю.

— Спасибо, Грацианна, вы очень добры! — шепнула молодая женщина. — И не торопитесь уходить! Я сейчас буду петь.

К Эрмин вернулась надежда, что через три-четыре часа она все-таки увидит своего мужа. Грациозная, женственная, несмотря на брюки и толстый свитер с поднятым воротником, она улыбнулась притихшим сиротам. Их молчаливое нетерпение и блеск глаз подарили ей крылья. Она встала перед алтарем и запела «Ave Maria» Гуно. Голос ее вознесся к сводам церкви, прозрачный и сильный, как никогда раньше. Соловей из Валь-Жальбера вложил все свое сердце в этот великолепный, посвященный Деве Марии гимн.

Даже без музыкального сопровождения ей удалось завоевать внимание юной публики и взрослых. Запоздалые прохожие торопливо входили в скромную церковь, привлеченные красотой ее голоса. Когда она умолкла, смиренная и взволнованная, маленький мальчик захлопал, и все собравшиеся последовали его примеру.

Грацианна стояла, сложив руки перед грудью, со слезами на глазах. Она забыла и про гостиницу, и про патрона, и про своих клиентов. Эрмин сделала шаг вперед и, легонько помахивая рукой в такт, исполнила «Gloria in excelsis Deo»[66].