Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

– Где хотите работать? – резко спросил он.

– Я домой хочу, – честно признался Мишин.

– Все домой хотят. Но сначала надо во всем разобраться...

– Да чертежи-то мы в Москву отправили.

– Чертежи уже обратно едут... И вы поезжайте. В Бляйхероде.

Чтобы заниматься Фау-2, нужно было ее иметь. Где ее искать? Родное гнездо этой ракеты – остров Узедом. С 1936 года там, в Пенемюнде, находился научно-исследовательский ракетный центр и завод, изготавливающий ракеты. С мая 1937 года там обосновался фон Браун. В конце 1942 года был издан приказ, предписывающий развернуть массовое производство баллистической ракеты в Пенемюнде и Фридрихсгафене на заводах фирмы «Цеппелин». Заводы по сборке и изготовлению компонентов для ракеты находились в Винер-Нойштадте. Завод по производству концентрированной перекиси водорода, на которой работал турбонасосный агрегат, размещался в Бад-Лаутерберге. Секретность была на высоком уровне и что делалось на этих заводах, англичане толком не знали. Фридрихсгафен и Винер-Нойштадт они считали центрами авиапромышленности, о Бад-Лаутерберге вообще не ведали, но зато о Пенемюнде знали хорошо. В августе 1943 года после массированного налета на Пенемюнде немцы решили изменить всю систему производства большой ракеты, а центр рассредоточить. Вот тогда, как я уже рассказывал, и создали полигон в Польше, экспериментальную лабораторию отправили в Кохель, в 40 километрах от Мюнхена, теоретиков поселили в благословенном Гармиш-Партенкирхене, заводы в Фридрихсгафене и Винер-Нойштадте из программы исключили, а в Пенемюнде оставили лишь опытное производство. Отныне Фау-2 производились на единственном и совершенно недоступном для английских бомб подземном заводе, вырубленном на 70-метровой глубине в недрах горы Конштайн неподалеку от городка Нордхаузен. Завод этот и примыкающий к нему концентрационный лагерь «Дора-Миттельбау» стал одной из «фабрик смерти», не менее страшной, чем Бухенвальд или Дахау, но менее известный, благодаря строжайшей секретности, окружавшей ее узников.

Это были только главные центры Фау-2. Можно сказать, что на эту ракету работала вся Германия. Заказы Брауна выполняли крупнейшие немецкие фирмы: «ИГ Фарбениндустри», «Сименс», «Рейнметалл-Борзиг», АЭГ, «Телефункен», «Миттельверке» – последний фирме и принадлежал завод под Нордхаузеном. Только в Южной Германии в районе Фрейбурга различные детали для Фау-2 изготовляли 38 фирм, не говоря о других, разбросанных практически по всем странам, оккупированным Гитлером.

Но ведь всего этого мы тогда не знали! Известны были только полигон в Близне – там ничего не осталось, разбитый бомбежкой Центр в Пенемюнде, испытательная база двигателей в Леестене и Нордхаузен, в котором уже похозяйничали американцы. Поэтому Королеву пришлось начинать работу на пустом месте.

Впрочем, не совсем пустом: ведь он приехал в Германию позже других и до его приезда кое-что все-таки успели сделать.

Первым в Пенемюнде, сразу за танкистами Рокоссовского, примчался генерал Соколов с маленькой группой своих специалистов. Вскоре к ним присоединились Исаев и Черток. Облазили весь остров, дивясь немецкому размаху. Ракетный центр был организацией, по структуре своей не имевшей аналогов в мире. Это был и научно-исследовательский институт, и мощное конструкторское бюро, и отлично оснащенная экспериментальная база, и опытный полигон. За жилым городком размещался завод, с которого тянулись железнодорожные ветки к испытательным стендам в центре острова, на север – к стартовым позициям Фау-2 и полигону Фау-1, на запад – к кислородному заводу и электростанции. Неподалеку от стартовых позиций находилась аэродинамическая лаборатория и корпус прибористов. Но все это имело вид жалкий – по существу не было ни одного целого здания, разве что «Швабес отель» в жилой зоне, недобитый нашими казаками. Руины, искореженный металл, безлюдье (а ведь там работали около десяти тысяч человек), холодный ветер с моря (купался один Победоносцев) – Пенемюнде было местом ужасно неуютным. Целыми днями наши ракетчики копошились в развалинах, лазали по всем одиннадцати испытательным стендам, выискивали какие-то непонятные железки, расспрашивали редких испуганных немцев о ракетах, документах, чертежах, но ничего путного не узнали. Самым дорогим трофеем оказалась толстая папка с техническим отчетом по ракете А-9/А-10, случайно найденная в дровах. Это была составная немецкая ракета, которой Браун собирался бомбить Нью-Йорк, но довести ее до ума не успел.

Посовещавшись, Соколов, Исаев, Победоносцев и Черток решили, что делать тут нечего и как только американцы уйдут из Тюрингии, надо переезжать туда. Не может быть, чтобы там, где шло массовое производство Фау-2, не осталось ни одной ракеты и документов.

В Нордхаузен они приехали буквально на второй день после ухода американцев, но опоздали: на подземном заводе уже хозяйничала бригада из Наркомата боеприпасов – нарком Ванников был не менее оперативен, чем Шахурин. Ракеты ванниковцев не интересовали, им нужны были станки, которые американцы не тронули. Впрочем, у приехавших Чертока, Исаева и Райкова тоже не было направленного интереса к Фау-2. Чертока интересовали приборы, Исаева и его сотрудника Райкова – двигатели. Каждый искал интересное для себя, о ракете в целом никто из них не думал, да и что думать, коли янки все повывезли. На стапелях подземного завода лежали какие-то отдельные блоки, агрегаты, но что это и откуда – не всегда можно было разобрать.

Жить в Нордхаузене было негде, и тройка наших первопроходцев перебралась в городок Бляйхероде – тот самый, куда Королев отправлял Мишина. Очень услужливый немец-бургомистр предложил им поселиться на вилле «Франк»:

– Там жил герр Браун, и я надеюсь, что вам там будет удобно...

Этот двухэтажный дворец принадлежал какому-то миллионеру-еврею, которого Гитлер выжил из Германии. Когда Пенемюнде эвакуировали, виллу отдали фон Брауну. Американцы виллу не разграбили, все было целехонько: ковры, гобелены, картины, люстры, дорогая мебель, библиотека со шкафами черного дерева. Исаев вошел в спальню, упал в бездонную перину и завопил на весь дом:

– Черт возьми! А совсем не так плохо в логове фашистского зверя!

Вместе с картинами и мебелью в доме сохранилась и прислуга. Аккуратная фрау неопределенного возраста в белой наколке прислуживала им в просторной нижней столовой, разливала суп из большой фаянсовой супницы в розанах, ловко прихватывая ложкой и вилкой в одной руке, раскладывала жаркое. После обычной военной сухомятки и «пиров» на газетах все это выглядело ирреально.

Поняв, что без помощи немцев разобраться с этой полуразбитой, разрозненной, никак не описанной техникой будет трудно, наша троица ежедневно совершала поездки в соседние городки в поисках немецких специалистов. В эту работу включилось и подкрепление, присланное из Берлина: Мишин, Воскресенский, Пилюгин, Рязанский, Богуславский, Рудницкий, Чижиков. Немцев собралось уже столько, что их надо было как-то организовать, и Чертоку пришла мысль создать институт. Военное начальство – генерал Горишный – дал команду бургомистру, который встретил эту идею восторженно. Известна немецкая любовь к порядку, а конец войны, приход американцев, а потом на смену им русских – все это являло собой крайнюю степень беспорядка, от которого немцы просто устали. Им хотелось стабильности. Раз перестали стрелять, значит надо работать, ходить на службу, получать зарплату, отоваривать карточки. Поэтому идея института была моментально горячо поддержана, тут же нашлось здание, откуда-то привезли отличную мебель. Придумали даже название новому учреждению «Raketen bau Entwicklung», что в переводе означает что-то вроде «Ракетовосстановительный институт» или сокращенно RABE.

– РАБЕ! РАБЕ! – немцы были в восторге: поскольку сокращение это означало по-немецки «ворону» – тут же родилась и эмблема. Нашлась даже типография, которая напечатала бланки с вороной. По согласованию с Берлином назначили немецкого директора – инженера Розенплентера, но директором с властью подлинной был Черток.

У фельдмаршала Кутузова были замечательные военачальники, с которыми он выиграл войну: Михаил Барклай де Толли, Петр Багратион, Николай Раевский, Денис Давыдов, Матвей Платов, Петр Коновницын – всех назвать трудно. У ракетного фельдмаршала Королева были замечательные инженеры, с которыми он вышел в космос: Василий Мишин, Константин Бушуев, Сергей Охапкин, Сергей Крюков, Игорь Садовский, Борис Раушенбах, Михаил Тихонравов, Константин Феоктистов, Михаил Мельников, Святослав Лавров – всех назвать невозможно, их не меньше, чем было у Кутузова. Когда-нибудь у нас будет Музей космонавтики, достойный нас, а в музее том непременно будет галерея героев покорения космоса, подобная галерее героев 1812 года в Эрмитаже. И в галерее этой будет непременно портрет лысого человека с длинным носом и очень умными глазами – Бориса Евсеевича Чертока – одного из самых верных и надежных генералов космического фельдмаршала.