Взгляд из угла - Самуил Лурье

То есть главное - не заглядывать далеко. Вдруг катастрофа не неизбежна. Или, допустим, она похожа на таяние ледника: кап да кап, в год по чайной ложке.

На падение Византии, как сказал мне однажды лет тридцать тому назад один знакомый писатель. На разложение туши кита, как написал лет двадцать назад другой: по ходу этого дела не одно поколение внутренних паразитов успеет осуществить свой жизненный цикл.

Да, наконец, и демоскоп тикает: население РФ убывает со скоростью один человек в минуту.

И гороховый шут с особенным удовольствием давеча брякнул в говорильне, что оно и к лучшему: чем электорат малочисленней, тем легче его прокормить.

В общем, давайте вырубим ящик. Ничего не происходит. Ихняя игра в стулья нас не касается.

А что человек в России беззащитен - таков уж закон местных судеб. Но вдруг именно вас он помилует. Жили при Драконе - и то кое-кто уцелел. Авось и Внутренний Солитер будет пожирать страну, не особенно торопясь.

И хватит об этом. А раскроем лучше книжку стихов одного поэта. Необыкновенно несчастливого. Забываемого поспешно и с каким-то даже исступлением. Отчасти потому, что и родился-то он неудачного числа - 7 мая, когда полагается заправлять майонезом гос. салаты: не до стихов. Опять же нетактично в эти праздничные дни припоминать, что в интересах социализма пришлось весной 38-го отвезти его в ленинградский Большой Дом и там долго пытать и бить, пока он не впал в помешательство. А потом еще восемь лет держать его в лагере и в ссылке. Чтобы талант хрустнул, как позвоночник.

Конечно, я говорю про Николая Алексеевича Заболоцкого. 105 лет со дня рождения, довольно круглый юбилей.

Круглые очки на простоватом лице.

И загадочные стихи. Похоже, что его угнетала и раздражала материальность мира. Что он смолоду пребывал как бы в шутовском аду, подразумевающем как первое условие своего существования - абсолютное отсутствие смысла. А как второе условие - боль, постоянно чувствуемую любым существом и веществом. А притом этот мир был так живописно нелеп, и зловещие глупые клоуны метались по нему так забавно. Дыша и питаясь смертью и передразнивая смерть.

Что-то такое он уловил в атмосфере первых пятилеток. Хотя вроде бы вполне советский был человек.

В заключении молчал, а когда оказался на свободе, стал писать совсем не то, что прежде: по-другому и про другое. Про разреженное пространство и бесконечную печаль. Про жалость.

Несколько очень красивых стихотворений. Найдется и два-три бессмертных.

При жизни не напечатанных, ясное дело.

Например, как замерзли в поле двое з/к, отправленные из лагеря в город за мукой:

...Стали кони, кончилась работа,Смертные доделались дела...Обняла их сладкая дремота,В дальний край, рыдая, повела.Не нагонит больше их охрана,Не настигнет лагерный конвой,Лишь одни созвездья МагаданаЗасверкают, став над головой.

Представляю, как напугали бы такие стихи, если бы вдруг раздались из репродуктора, всю эту радостную кремлевскую чернь.

А про Мадонну на Курском вокзале.

...Над черной линией порталаВисит вечерняя звезда.Несутся с Курского вокзалаПо всей вселенной поезда.Летят сквозь топи и туманы,Сквозь перелески и пески,И бьют им бездны в барабаны,И рвут их пламя на куски.И лишь на бедной той скамейке,Превозмогая боль и страх,Мадонна в шубке из цигейкиМолчит с ребенком на руках.

А зато человеку нормальному такие стихи дают чувство, отчасти похожее на надежду. Не то иллюзию. Типа того, что госбезопасность не успеет погубить мир, что в последний момент литература его спасет.

19/5/2008

Антидот

Пока они там перепархивают с жердочки на жердочку, сжимая в клювах оклады и надбавки, а из остальных клеток несется озабоченный такой щебет, писк и гам, - на самом верху принято исключительно важное решение. Исключительно своевременное.

О переключении неба на полную яркость.

Причем официально не оповестили. Просто как-то сразу стало нечего надеть и некогда помыть окна. Вообще, в положение оконного стекла входишь глубоко.

Томишься собственной непрозрачностью.

И тоже как будто чего-то ждешь.

Природа же - популистка без чести, без совести. Мастер краткосрочных перспектив. А соблазны третьего квартала - ее излюбленный конек.

И если есть на свете такая вещь, о которой в эти дни думаешь меньше всего - о которой думать совершенно не хочется - и даже при мысли о которой воротит с души, - то это, несомненно, т.н. политика.

Возьмет ли Лужков Севастополь стремительным приступом или долгой осадой.

Отвяньте. Отсовокупитесь. Осенью, осенью. Когда патриотизм как следует настоится. Крепче всего он бывает в ноябре.

Скользкая грязь под ногами, темный дождь в лицо - и вы опять гражданин и даже пассионарий.

Кстати - знаете ли вы, что разгадана, наконец, тайна саранчи? Отчего ей не сидится на месте. Отчего она то и дело вдруг взвивается с исторической родины, сбивается в тучу, заслоняющую солнце, и летит, куда глядят ее тухлые гляделки, пока не завидит зелень внизу - и не высадит истребительный десант.

Подобный войскам какого-нибудь Чингис-Хана, или Тимура, или Аттилы. Очень тоже пассионарные были деятели, по-своему не хуже Лужкова. И поэтому наука история, рассуждая об их внешней политике, непременно приплетает саранчу. Что вот, мол, и в ней благородная ярость вскипает ни с того ни с сего, без видимой конкретной причины.

А наука биология причину нашла. Оказывается, в постоянных обиталищах саранчи время от времени обостряется конфликт отцов и детей. Пресытившись растительной пищей, взрослые особи начинают с аппетитом присматриваться к подрастающему поколению. Пробуют его на зуб то там, то здесь. Молодежь, естественно, тревожится и в какой-то момент осознает, что дело пахнет керосином: если сию же секунду не эмигрировать - сожрут. Тут-то она и взвивается. И ложится, значит, на крыло. Родители не преследуют. Смотрят вслед угрюмо, с осуждающим пониманием. Вздыхают: были когда-то пассионариями и мы.

Вообще, естествознание, будучи бесконечно интересней политики, ведет себя по отношению к ней как-то странно: как будто передразнивает. Словно подмигивает, на что-то намекая. Чуть не каждую неделю подбрасывает новый сюжет, типа басенного, как все равно Эзоп. А что касается, дескать, морали, то выводите ее сами, благо она буквально напрашивается.

Последний случай меня прямо потряс. Гарвардские какие-то умники извлекли несколько молекул белка из окаменелых берцовых костей королевского тираннозавра. И подвергли этот белок анализу. И установили несомненное и близкое родство между этим чудовищем, жившим 68 миллионов лет назад, - и, кем бы вы думали? Нашей современницей - курицей обыкновенной, домашней. Наседкой, хохлаткой.

Признаюсь без хвастовства - я давно подозревал что-то в этом роде. Сколько лет наблюдаю через спецэкран неуклонный ход партгосстроительства. Слушаю, так сказать, музыку созидания. И постоянно различаю эти два лейтмотива. Куриный, понятно, чаще. Но и тема хищной рептилии не дает себя заглушить.

Вместе они образуют стиль - так ярко проявляющийся, например, в архитектурных проектах нынешнего Петербурга. А также и в романах, в программах партий, в попвокале. А - Лужков в поход собрался? Это же оно самое и есть.

А ларчик так долго простоял незапертым, и никто не догадался приподнять крышку. Все так очевидно. Совершенно ясно, кто была баба-Яга - передвигавшаяся на курьих ножках и вооруженная, заметьте, железным зубом.

И что динозавров погубили мелкие грызуны, ударив по самому чувствительному месту: мышка бежала, хвостиком махнула - яичко упало и разбилось, золотое Кащеево яйцо.

В Рябе спрятан на хранение интеллект тираннозавра. С другой стороны, зловещий рев пассионарного пресмыкающегося - не что иное, как заурядное кукареку, усиленное многотонной мускулатурой.

Это ли не ключ к политической - да и просто - жизни. Не источник здорового веселья. Не антидот, спасающий от пропаганды. Естественно-научный анекдот.

Что бы мы делали, если бы, например, деятели злой воли были умны по-настоящему, или если бы глупость не обладала волшебным свойством - казаться смешной. Всем и всю дорогу было бы страшно - и какая уж тут свобода.

Между тем даже лично я встретил в жизни нескольких - немногих -действительно свободных людей. Они не боялись Зла именно потому, что их смешила его глупость.

Одного такого человека только что не стало. И я посвящаю этот текст светлой памяти Н. М. Б.

2/6/2008

Чего нет, того нет

Помните, как он, с присущей ему безоглядной искренностью, признавался прессе, буквально как на духу: