Дом с золотыми ставнями - Корреа Эстрада

Сутки в седле без отдыха милее этакой муштровки.

А когда однажды утром, придя раньше обычного, мадам застала меня в сарае на задворках – одетой в бата, с луком и стрелами, – она на меня наорала:

– Милочка, отвыкай от людоедских замашек!

А, впрочем, признала, что "подобные упражнения хороши, чтобы размять косточки", и не без интереса следила, как я стреляю. Я стреляла недурно в то время.

Стоило, конечно, все недешево. Деньга шли из моего собственного кармана. Но поскольку рассчитывался со всеми наличной монетой дон Федерико (я не хотела лезть в глаза почтенной публике), то город будоражили черт знает какие слухи обо мне и сумасшедшем испанце. Особенно они усилились после покупки жемчужных серег, – тех, что пошли потом в приданое Элене, единственной дочке Франчикито… Ну да ладно, людям всегда надо обо что-то почесать языки, не упускать же им было такую возможность!

И вот настал день, когда все наконец было готово. В верхней гостиной собрались оба Мэшема, дон Федерико, муж, сыновья. Пришли Сесилия и Мари-Лус, выглядывали из-за дверей Эдан и Флавия. Все разглядывали меня.

А я стояла у зеркала и тоже разглядывала себя, и, черт возьми, все на свете, я себе нравилась.

Платье светло-сиреневого шелка с лиловыми разводами плотно обтягивало верх, приподнимая бюст, и высоко открывало грудь и плечи, а внизу сыпалось каскадом бесчисленных оборок и складок на двойной непрозрачной юбке. С шеи в несколько рядов спадали жемчуга – благо места для них было много. Жемчуга мерцали в подвесках серег, светились матовым блеском в широких браслетах, специально набранных так, чтобы закрыть татуировку, вспыхивали в волосах – отдельные самые крупные жемчужины были нанизаны на тонкие косички и вплетены в тяжелый узел прически. Пальцы унизаны страшно мешающими, надоедными кольцами, в руках огромный веер из павлиньих перьев. Все было подобрано строго, элегантно и со вкусом, не говоря уже о стоимости того, что на меня оказалось наверчено; это вступало в вопиющее противоречие с моей чернокожестью, а при этом было очень к лицу, красило и молодило, и било в глаза, заставляя саму посмотреть в зеркало не как на себя, давно привычную, а как на фигуру, которую лепило много искусных рук.

Нет, клянусь Йемоо: то, что я видела в зеркале, мне нравилось.

– Касси, – сказал сэр Джонатан, – ах, если бы я мог обменять пару десятков прожитых лет на лишние полтора фута роста!

А потом была Гавана.

Мы туда прибыли на "Смутьяне" – потому что "Леди Эмили" Мэшем отправил дальше в рейс, как только старушку разгрузили, а "Смутьяна" задержал "ровно настолько, насколько понадобится", как объяснил он озадаченному капитану.

Прибыли всем семейством и с большой помпой. Высаживались с клипера, стоящего на якоре, на двух шлюпках: Мэшемы, сеньор Суарес, Энрике, Сесилия с детьми и нянькой, Факундо и Филомено, с азартом грузившие чемоданы и сундуки; а после всех – я во всем великолепии и Флавия, в переднике и кружевной наколке горничной, ибо такой важной особе, какую я изображала, путешествовать без горничной было дело немыслимое.

Поскольку с нами был дон Федерико, таможню прошли без задержки. После этого оба англичанина с камердинерами и мы с Флавией отправились в гостиницу "Колониаль", а все остальные – в особняк сеньора Суареса.

Гостиница "Колониаль" до сих пор довольно чопорное место, а тогда – нечего и говорить: королевские чиновники, богатые испанцы, не успевшие выстроить свои дворцы, важные иностранцы – чистая публика. И вот среди этой публики плыву я, поглядывая свысока – с высоты своего роста – на всех встречных мужчин и ослепляя женщин блеском драгоценностей. Сзади Флавия, обливаясь потом, тащит два саквояжа, а впереди Санди громким голосом требует у конторщика три самых лучших смежных номера. Конторщик с испуганной рожей что-то ему шептал на ухо, но мистер Александр оставлял его страхи без внимания и настаивал на своем.

А я в это время стояла под взглядами со всех сторон, словно под ружейным огнем, поигрывала веером, посверкивала кольцами и была довольна: начиналось удачно.

На другое утро – было еще совсем рано – приехал дон Федерико и сообщил:

– Кузен здесь, в городе. О черной красотке в семь футов роста и с целым состоянием на шее уже поползли первые слухи. Завтра о ней будет говорить полгорода, а нам пора делать дело.

Мужчины уехали – им надо было поспеть к алькальду и к губернатору. А я после завтрака в номере, снарядившись при помощи Флавии, в ее же сопровождении спустилась вниз и вышла на улицу.

Апрель в Гаване тогда был прохладнее, чем сейчас, – солнышко не припекало, с моря тянул ветерок. Темно-зеленое бархатное платье с кружевом было как раз по погоде, вместо жемчуга слепили глаза мелкие, но хорошо ограненные алмазы, – в колье, в серьгах, в золотых запястьях. Каблуки я надела больше прежних и на целую голову возвышалась над публикой, обходящей в этот час лавки со всякой дребеденью, конечно, в основном женской публики. Не то, чтобы мне что-то было нужно, а показать себя, посмотреть город и подумать о своем.

Гостиница "Колониаль", на третьем этаже которой мы расположились, была выбрана не случайно. С фасада это было очень приличное и даже чопорное заведение, – очень респектабельное, кого попало туда не пускали. Но на втором этаже, над ресторацией, располагались помещения полулегального карточного клуба, а в левом крыле здания, где селили слуг приезжих, находилось несколько уютных комнаток, где жили чистенькие, опрятные девушки, числившиеся горничными, но слишком красивые для грубой работы. Все тихо, прилично и без нескромных посторонних глаз.

Там не очень-то придерживались уровня ставок, принятого в городских карточных клубах, и дон Фернандо Лопес был известен там более чем хорошо. Приезжая в Гавану, мой бывший хозяин останавливался в небольшом собственном доме на улице Агуакате и принимался веселиться. Если игра шла плохо, вскоре уезжал обратно, если хорошо – задерживался, иногда надолго, но заканчивал всегда тем, что, проигравшись, возвращался в поместье. Он играл и в других местах, но клуб в гостинице "Колониаль" был его любимым.

Там же, в тот же день, я его и встретила – у высокой входной двери, разговаривал с каким-то кабальеро, держа его за пуговицу, и вид имел помятый, несмотря на безукоризненное платье и свежайшее белье. Само лицо выглядело помятым то ли с недосыпа, то ли с перепоя, то ли от того и другого вместе.

Проходя мимо, я намеренно задела его краем подола и нарочито громко попросила прощения.

Он уставился на меня дикими, непонимающими глазами, буркнул что-то, снова перевел было взгляд на своего собеседника, потом, словно спохватившись или вспомнив что-то, снова на меня уставился снизу вверх. Я ему улыбнулась одной из улыбок мадам Шарнье, – ее отмеряют, точно дозу пороха в заряд (ровно столько – ни больше и ни меньше), прикрылась веером и проплыла в дверь.

Он меня несомненно узнал. Если только не подумал, что все примерещилось с похмелья.

Флавии я сказала:

– Жди, скоро придут тебя расспрашивать.

Часа два, однако, прошло, прежде чем она явилась с докладом.

Сначала пришел черный слуга – не иначе, как спросив у коридорного, где ее искать. Поскольку Флавия двух слов по-испански сказать не могла, а слуга точно так же знал английский, то через несколько минут явился сам сеньор, вертя в пальцах золотую монету.

Что сказать, моя невестка знала.

– Мистера Александра Мэшема, сэр, служанка в его доме на Ямайке. Мистер Санди привез ее из Англии. Кто? Откуда знать бедной горничной, где он ее взял, но он с ней носится, как с куклой, сэр. Имя? Кассандра, сэр. Да, говорят, что ведьма, ничуть не удивляюсь, хозяин от нее без ума. Поговорить с ней? Право, сэр, это дело безнадежное. С мистером Санди не оберешься неприятностей. Если он что-то узнает… нет, нет, ни за какие деньги! Передать записку? Упаси бог! Если она скажет хозяину – мне не поздоровится. Откуда мне знать, где она научилась по-вашему?

Муж? Не слыхала. Она при мистере Санди, и уж как он ее холит, так ни одному мужу не впору. Он ее всюду с собой возит, куда бы ни ездил по делам.

О Мэшемах она рассказала все, что сеньор Лопес попросил: это секретом не было.

Надо было морочить ему голову лишь относительно меня. Если сеньор Суарес мог проследить за моей судьбой после бегства, это не значит, что он делился служебными сведениями с кузеном. Для дона Фернандо я пропала без вести среди болот Сапаты восемнадцать лет назад, и точка. Его вопросы показывали, что он не был уверен, я ли это или кто-то еще, или вовсе привидение. Раньше времени не стоило ему давать твердой уверенности.

Главное, рыбка клюнула на приманку. Каблуки и бриллианты свое дело сделали.

Опытные рыбаки не таскают рыбку сразу: они дают ей походить на крючке и потратить силы. Чем дольше он будет в сомнении, тем скорее выйдет из равновесия; а тогда с ним можно делать что угодно.