История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

На Старой Линии сложились первоначально порядки полкового, а не войскового землевладения и землепользования, как это велось в обособленных казачьих войсках — Донском, Уральском, Черноморском и др. И это понятно. Старолинейцы составляли не казачье войско, а только полки. Полками поселились кубанцы и кавказцы, полками они и пользовались землей, каждый особо. Каждый полк имел свою территорию, и в видах больших удобств в земельном отношении было произведено даже перечисление станиц Усть-Лабинской и Темишбекской из одного полка в другой. При этом условии терялась чересполосность владения и каждый полк располагал своими землями в одной смежности.

В архивных материалах не сохранилось подробных сведений о том, как, когда и в каких количествах нарезывались земли для Кубанского и Кавказского полков, но есть указание на это. Ставропольем уездный землемер Пичугов доносил в 1802 году генералу Кноррингу, что, по просьбе казаков, ввиду наступления полевых работ, он отложил на время «отмежевание земель» для Кубанского полка и, вероятно, для вновь прибывших казаков Кавказского полка. Работы начаты были с Усть-Лабинской станицы, но еще в 1826 году не были закончены. Дебу в своей «Истории Кавказской линии», обнимавшей период с 1816 по 1826 год, говорит, что «казаки Кавказского полка, во избежание разных неудобностей и для лучшего хозяйственного распоряжения, пользуются по повелению начальства, с самого их водворения, отведенным для них немалым пространством земли, занимающей от 20 до 40 верст от реки Кубани». Земли могли нарезаться, понятно, только на север от Кубани, а станицы находились на южной окраине своих юртов. Каждый полк владел, таким образом, длинной и широкой полосой земель, тянувшихся вдоль Кубани. По сведениям Дебу, основанным, как он выразился, «на объявлении казаков и неверном», так как «общее размежевание» было только еще начато, — в Кубанском полку приблизительно считалось удобной и неудобной земли 163 258 дес., а в Кавказском 244 739 дес. Так как это количество земли распределено было особо по каждой станице, то, очевидно, земли были приблизительно исчислены по фактическому землепользованию казаков и составляли лишь часть пустующих смежных пространства.

В свою очередь, каждая станица в полку имела свой юрт или общинно-земельную территорию. При вольном пользовании землей границы юрта устанавливались казаками фактически по живым урочищам, как это водилось в старину. Юрт прилегал к станице, и те пределы земель, до которых казаки сеяли хлеб или водили скот, были границами юрта. На дальность этих расстояний от станицы влияли троякого рода обстоятельства: 1) опасности, соединенные с набегами и грабежами черкесов, 2) естественные удобства местности и 3) близость или отдаленность соседних станиц. Юрт несомненно округлялся в зависимости от этих трех условий. Но земельный простор при слабой населенности края был настолько велик, что недостатка в земле тогда не ощущалось еще. Только по границе с однодворческими селениями возникали споры из-за принадлежности земли тем или другим владельцам. Такой спор возник в 1801 году между казаками станицы Темнолесской и однодворцами Надеждинского и Николаевского селений. Казаки жаловались 1 апреля 1801 года в Ставропольский нижний земский суд, что однодворцы названных селений перешли границу и запахали казачьи земли. Ставропольский уездный суд постановлением 19 марта 1802 года предписал нижнему земскому суду воспретить однодворцам запахивать казачьи земли. Но в этом именно и сказалось влияние понятия о полковом казачьем землевладении.

В одном отношении казаки пошли далее и к пользованию рыболовными водами применили порядки войскового владения. Когда состоялось перечисление станиц Усть-Лабинской и Темишбекской в соответствующие полки, командиры полков Кубанского подполковник Потапов и Кавказского майор Дыдымов постановили, с согласия казачества, чтобы рыболовные места по Кубани от Изрядного Источника и до станицы Казанской были общими для обоих полков и чтобы при занятиях рыболовством на Кубани казаки одних станиц не делали никаких препятствий казакам других. На этом протяжении Кубани водились в изобилии ценные породы рыбы — осетр, севрюга, шамая, рыбец, карп и пр. Чтобы не лишить выгод рыболовства по Кубани всего населения, и был установлен порядок общего пользования рыболовными водами для казаков обоих полков, как донесли по начальству полковые командиры.

Запашки казаки производили длинными нивами и первоначально пользовались землями на правах первой заимки. Кто где хотел и сколько хотел, тем и пользовался. Но с первых же шагов водворения казаков на Кордонной линии военное начальство заботилось о том, чтобы как пашни, так и сенокосы у казаков были по возможности смежные, в одном определенном месте или в клину. Того требовали чисто военные условия казачьей жизни. При скученности работавшего в поле населения легче было давать отпор черкесам, вторгавшимся на казачьи земли. Да и самые работы производились в подавляющем большинстве случаев под прикрытием военной силы, а приставлять охрану ко всякому казаку или к каждой небольшой группе их в отдельности было невозможно.

Разные виды скота выпасывались на подножном корму в общественных стадах. Это вытекало уже из условий общежития и выгод по совместной охране животных. При алчных стремлениях горцев к поживе казачьим скотом этот порядок землепользования имел свои невыгоды. Раз черкесы удачно нападали на общественные стада, они угоняли весь скот за Кубань и обездоливали, таким образом, поголовно всю станицу. Чтобы лучше охранить скот от хищений воинственных соседей, казаки увеличивали количество пастухов, выгоняли в поле и пригоняли домой стада утром и вечером только в определенные часы, а часто, сверх того, ставили и скот под военную охрану. Оберегать скот приходилось не столько от зверей, сколько от полудиких соседей — закубанцев.

Свободных поступающих пространств было много, и это способствовало, конечно, развитию хуторских форм хозяйства. Казаки были склонны к тому. Но хуторское хозяйство подвергалось еще большему риску, чем станичное. Здесь уж пронырливые черкесы могли живиться казачьим добром часто совершенно свободно и безнаказанно. Тем не менее обстоятельство это не останавливало казаков в устройстве хуторов. Так, г.-м. Шеншин сделал инспектору Кавказской кавалерии г.-л. Шепелеву, а последний главнокомандующему князю Цицианову представление о том, что новодонские, или екатеринославские, казаки станицы Ладожской просили в 1803 году завести хутора на р. Бейсуге и на Бузиновой балке. Цицианов разрешил устройство хуторов, но при непременном условии, чтобы места под хутора предварительно были осмотрены и признаны по местоположению безопасными. По словам А. Ламанова, казакам Кубанского полка «предписано было завести хутора и устроить мукомольные мельницы». К хуторам высылались постоянное прикрытие и казачьи разъезды, а хутор Лосев, существующий в настоящее время с самостоятельным управлением, был устроен одним из первых. По свидетельству Дебу, казаки Кавказского полка имели свои хутора и мельницы по болотистым запольным речкам. Вообще же хуторское хозяйство было слабее развито у старолинейцев, чем у черноморцев. На это, помимо военных условий, несомненно, влияли и национальные особенности населения — большая склонность к хуторскому хозяйству малороссов сравнительно с великороссами, а на Старой Линии преобладающей элемент составляли эти последние.

В числе других угодий старолинейцы имели в своем распоряжении достаточное количество леса. В Кавказском полку, по словам Дебу, в лесе не было недостатка, а в Кубанском леса было «достаточно, даже изобильно», если бы лес «был предоставлен в пользу полка». Лес хищнически истреб-лялся казаками. В августе 1802 года подполковник Дияков донес генералу Кноррингу, что, по сообщению постовых начальников, лесу строевого на правой стороне Кубани было «весьма мало». Его истребили переселенцы ближайших крестьянских селений, частью увезшие уже лес в селения, а частью оставившие громадные запасы нарезанных бревен на месте. Они продолжали также выезжать большими партиями для рубки и вывозки строевых материалов. Ввиду такого нехозяйственного пользования лесами, подполковник Дияков воспретил вывозку леса за исключением одного валежника.

В таких-то условиях вело свое хозяйство казачье население Кубанского и Кавказского полков. Здесь, как в Черномории, не было ни морских, ни лиманных рыболовных угодий, ни соляных озер и промыслов, ни даже винной монополии. Казак должен был довольствоваться почти исключительно тем, что давала ему и его скоту земля.

И несмотря на это, старолинейные казаки в хозяйственном отношении стояли в более выгодных условиях, чем черноморцы. Причины этого крылись в самой системе заселения Кубанской линии. Черноморцы, занявши куренями всю свою обширную территорию, посылали казаков на Кордонную линию, отрывая рабочие руки от хозяйства и семьи. Дома надолго оставались совершенно беспомощные члены семьи. Старолинейцы жили в станицах на самой Кордонной линии, покидая хозяйство и семьи только в дни тревоги, походов и очередных нарядов по службе. Конечно, и это было довольно серьезное неудобство, но не в такой мере, как у черноморцев. Важно было, чтобы за хозяйством наблюдал хозяйский глаз.